Вторая Айола. Старушка, кажется, напилась. (Матери.) Еще рюмочку?
Мать. С превеликим удовольствием, как говорили в мое время.
Во время всего разговора Росита внимательно смотрит на дверь, ждет почтальона. Входит Няня.
Няня. Почта!
Общее оживление.
Тетя. Принесли вовремя.
Третья девица. Он, наверно, высчитал нарочно, чтоб оно пришло сегодня.
Мать. Как тонко!
Вторая Айола. Открой письмо.
Первая Айола. Приличнее будет, если ты его прочтешь наедине. Может, там что-нибудь нескромное.
Мать. Господи!
Росита уходит с письмом.
Первая Айола. Письмо от жениха не молитвенник.
Третья девица. Это молитвенник любви.
Вторая Айола. Ах, как остроумно!
Барышни Айола смеются.
Первая Айола. Сразу видно, что она ни одного не получала.
Мать (с силой). К счастью для нее!
Первая Айола. Кому что нравится.
Тетя (Няне, которая хочет выйти вслед за Роситой). А ты куда идешь?
Няня. Что же мне, и шагу ступить нельзя?
Тетя. Оставь ее одну!
Входит Росита.
Росита. Тетя! Тетя!
Тетя. Что с тобой, девочка?
Росита (взволнованно). Ах, тетя!
Первая Айола. В чем дело?
Третья девица. Скажи нам.
Вторая Айола. В чем дело?
Няня. Говори же!
Тетя. Ну!
Мать. Воды!
Вторая Айола. Быстро!
Первая Айола. Скорее!
Общее волнение.
Росита (сдавленным голосом). Он женится…
Общий испуг.
Он женится на мне, потому что он очень тоскует, но…
Вторая Айола (обнимает ее). Ой! Вот так радость!
Первая Айола. Поздравляю.
Тетя. Дайте же ей сказать.
Росита (спокойнее). Но сейчас он приехать не может, и поженится его представитель, а потом он приедет сам.
Первая девица. Слава богу!
Мать (сквозь слезы). Дай тебе боже всего того счастья, что ты заслужила! (Обнимает ее.)
Няня. Ладно, а вот это – «представитель», это что такое?
Росита. Ничего. Просто в церкви вместо жениха будет другой человек.
Няня. А дальше как?
Росита. Так и поженят, и буду я замужем.
Няня. А ночью-то как?
Росита. О, господи!
Первая Айола. Очень хорошо сказала. А ночью-то как?
Тетя. Дети!
Няня. Пусть сам приезжает и женится. Еще чего, «представитель»! В жизни такого не слышала. Кровать и все подзоры трясутся от холода, а у невесты рубашка в сундуке. Сеньора, вы этого «представителя» в дом не пускайте.
Все смеются.
Сеньора, не нужен нам этот «представитель»!
Росита. Он скоро приедет сам! Он просто не может ждать, очень меня любит!
Няня. Нечего! Пусть сам едет! И пусть сам ведет тебя под ручку, и пусть сам размешивает сахар у тебя в чашке, и сам пробует, чтоб ты не обожглась.
Смех. Входит Дядя, в руках у него роза.
Росита. Дядя!
Дядя. Я слышал все и, почти не отдавая себе отчета в моем поступке, срезал единственную Розу Изменчивую, которая росла в моей оранжерее. Она еще была красная,
она распустилась в полдень,алая, словно коралл.
Росита.
Дробится о стекла солнце,чтоб отблеск на ней заиграл.
Дядя. А если бы я срезал ее двумя часами позже, она была бы уже белая.
Росита.
Она бела, как голубка,как моря улыбка, бела,бледна, холодна, как будтослезами она изошла.
Дядя. Но сейчас она сохранила жар своей юности.
Тетя. Выпей со мной, дружок. Сегодня – можно.
Общее оживление. Третья девица садится к роялю и играет польку. Росита смотрит на розу. Первая и Вторая девицы танцуют с барышнями Айола и поют:
На берегу морскомтебя я увидал,от хрупкости твоейя так тогда страдал.Но нежность та былаошибкой роковой,в лучах луны онаисчезла под волной.
Тетя и Дядя танцуют. Росита подходит ко Второй Айоле и Второй девице, приглашает Вторую девицу и танцует с ней. Первая Айола хлопает в ладоши, глядя на стариков. Няня входит и тоже хлопает в ладоши.
Занавес
Действие третье
Комната с низким потолком; окна, прикрытые зелеными жалюзи, выходят в сад. На сцене тихо. Часы бьют шесть. Через сцену идет Няня, она несет чемодан и большую коробку. Прошло десять лет. Появляется Тетя и садится на низенькое кресло в центре сцены. Молчание. Входит Няня.
Няня. Шесть часов…
Тетя. Где наша девочка?
Няня. Она наверху, в мезонине. А вы где были?
Тетя. Выносила из оранжереи последние цветы.
Няня. Я ее с утра не видала.
Тетя. С тех пор как умер муж, дом наш совсем опустел, он кажется вдвое больше, нам всем приходится искать друг друга. Иногда ночью, когда я кашляю, я слышу эхо, как будто бы в церкви.
Няня. Да, правда ваша, дом стал чересчур велик.
Тетя. И еще… если бы он был жив, такой чистый, добрый, такой умный… (Почти плачет.)
Няня (напевает). А-ля-ля-ля-ля! Нет, сеньора, плакать не надо. Он уже шесть лет как умер, и я не хочу вас видеть такой, как в первые дни. Хватит, поплакали! Держитесь, сеньора! Пусть у нас выглянет солнышко! Пусть он ждет нас там еще много лет, возится со своими розами.
Тетя (встает). Я очень старая, няня. И деньги скоро, выйдут.
Няня. Что-нибудь останется. Я тоже старуха!
Тетя. Мне бы твои годы!
Няня. Ненамного я вас моложе, только я работала и потому такая здоровая, а у вас от этого кресла скрючило ноги.
Тетя. Что же, по-твоему, я не работала?
Няня. Кончиками пальцев, все с нитками, со стебельками да с вареньями. А я работала коленями, ногтями, спиной.
Тетя. Значит, вести дом – не работа?
Няня. Мыть полы куда труднее.
Тетя. Я не хочу спорить.
Няня. А почему же не поспорить? Так и время пройдет. Ну-ка. Отвечайте! Что-то мы совсем онемели. Раньше все крик у нас был. То одно, то другое, то где сливки, то почему не гладишь…
Тетя. Я уж не та… День – суп, другой день хлебца поем, стаканчик воды, четки в кармане – так и ждала бы смерти. Но когда я думаю о Росите…
Няня. Вот наше горе.
Тетя (загораясь). Когда я думаю, как с ней поступили, как ее страшно обманули, думаю о низости человека, которого больше не хочу называть родственником, мне хочется стать молодой, чтобы сесть на пароход, и приехать в Тукуман, и схватить кнут…
Няня (перебивает ее). Тесак схватить, и отрубить ему голову, и разбить еще ее камнем, и руку ему отрезать, которой он клялся и писал свои письма.
Тетя. Да, да. Чтобы заплатил кровью за то, что стоило крови, хотя это все – моя кровь…
Няня…и развеять пепел по морю…
Тетя…и потом воскресить его, и привести к Росите, и вздохнуть наконец, что все у нас кончилось с честью.
Няня. Теперь видите, что я была права.
Тетя. Вижу.
Няня. Он искал богачку… Нашел – и женился. Ну, что бы сказать вовремя! Кому она теперь нужна? Ее время прошло. Сеньора, а не можем мы послать ему отравленное письмо, чтобы он его открыл и умер?
Тетя. Подумать только, восемь лет он женат и до прошлого месяца не писал мне правды, низкий человек. Я замечала по письмам, что-то было не так… Представитель этот все не ехал. Не хватало духу сказать… Ну, а потом он решился. Конечно, когда умер отец! А наша бедняжка…
Няня. Тш-ш-ш!
Тетя. Возьми оба кувшина.
Входит Росита в светло-розовом платье по моде 1910 года, волосы уложены крупными локонами. Она очень постарела.
Няня. Росита!
Росита. Что вы делаете?
Няня. Ворчим понемногу. А ты куда?
Росита. Я в теплицу. Унесли горшки?
Тетя. Там еще несколько штук осталось.
Росита уходит. Обе женщины утирают слезы.
Няня. Так вот – и все? Вы руки сложили, и я тоже? И собрались умирать? И нет на него управы? И нету сил, чтобы стереть его в порошок?
Тетя. Замолчи, не надо.
Няня. Не могу я терпеть такое. У меня и так сердце мечется, как загнанный пес. Когда я мужа похоронила, я сильно горевала, а все-таки рада была – нет, не рада, – просто чувство такое, что вот не меня хоронят. Когда я дочку похоронила, – слушаете? – у меня как будто все внутри растоптали, но ведь мертвые – мертвые и есть. Они умерли, мы поплачем, дверь закроем, а сами-то живы. А вот это, с моей Роситой, оно – хуже. Любит, а любить-то и некого; плачет, и не знает по ком; вздыхает, а он того не стоит. Это как свежая рана, и кровь сочится, и никого нет, никого на свете, кто бы принес корпии, или бинтов, или холодного снега.
Тетя. Что же мне делать, как ты думаешь?
Няня. Что тут сделаешь? Будем жить, как жили.
Тетя. Когда старишься, все от тебя отворачиваются.
Няня. Пока у меня руки есть, вы нужды не узнаете.
Тетя (молчит; потом очень тихо, как будто стыдясь). Няня, я не могу теперь платить тебе жалованье. Тебе придется от нас уйти.
Няня. У-ух! Какой ветер подул к нам в окно! У-ух! Глохну я, что ли? Чего ж мне так хочется петь? Как ребятам после ученья!
