Насколько же показательным может быть язык! В Киеве мы имеем дело с временно исполняющим обязанности президента, в Крыму – с нелегитимным премьер-министром, а на востоке Украины – с самопровозглашенным губернатором. Кто определяет, как и кого называть – повстанцы, партизаны или участники движения Сопротивления, борцы за свободу, активисты или сепаратисты и террористы? Оправдание с одной стороны и демонизация с другой. Мы критикуем Россию, когда Украина прекращает вещание своих телеканалов в Крыму. И мы не реагируем, когда Украина отключает российские телеканалы. Мы даже не осознаем, что в Донецкой и Луганской областях доступность каналов варьируется в зависимости от того, кто в данный момент удерживает в своих руках телебашню. И о распоряжении украинского правительства, согласно которому милиция обязана следить за всеми государственными учреждениями – школами, больницами и т. д. – не вещают ли в них российские каналы, мы тоже ничего не знаем. Пророссийский и русскоговорящий – это не одно и то же, однако используются эти термины как синонимы. Готовые к насилию демонстранты – довольно странное обозначение. У них что, это на лбу написано, или их готовность как-то зависит от территориального нахождения? Применяющие силу демонстранты – вот это важно для репортажа; действия, а не потенциальные готовности митингующих.
2 мая 2014 года в Одессе, расположенной на юге Украины, дело доходит до кровопролития – в данном случае подошел бы даже термин «кровавая баня». Не менее 48 человек погибли, некоторые источники сообщают о более чем ста убитых. Сведения о раненых – многие госпитализированы с тяжелыми ожогами – весьма разнообразны. В телевизионных новостях говорится о «столкновениях между сторонниками центрального киевского правительства и пророссийскими сепаратистами», а также о том, что здание профсоюза, «где находилось большинство жертв», загорелось «в ходе боев между пророссийскими силами и сторонниками правительства Украины». 2 мая одесский футбольный клуб «Черноморец – Одесса» принимал у себя в домашней игре своих противников, команду «Металлист – Харьков». «Футбольные громилы» обоих клубов были настроены агрессивно и соответствующим образом вооружены. И вот когда пророссийски настроенная молодежь пошла против проукраинских футбольных фанатов с дубинками, она столкнулась с неравным противником, значительно превосходившим ее по численности. В предвкушении беспорядков с элементами явной агрессии, обусловленными накалившейся политической обстановкой и выходящими далеко за пределы фанатских чувств, на место столкновения прибыло подкрепление в количестве от семидесяти до ста (некоторые говорят, что до трехсот) членов группировки «Правый сектор». В их арсенал также входили дубинки, а еще бутылки с зажигательной смесью и огнестрельное оружие. В течение нескольких недель, по аналогии с киевским Майданом, пророссийски настроенные демонстранты ночевали в палатках на Куликовом Поле. Туда и перенеслись бои. Лозунги «Правого сектора» звучали как призыв травить русских.
Далее происходит следующее: палатки поджигаются, и люди убегают в прилегающее строение Дома профсоюзов – массивное здание 1950-х годов постройки. В окна первого этажа влетают бутылки с зажигательной смесью. Здание осаждается, выходы горят, люди вылезают из окон, стоят на выступах стен или срываются вниз. Некоторые из тех, кому удается спастись и покинуть здание, погибают от выстрелов. По окнам и людям жестоко стреляют снизу. Милиция не вмешивается, и пожарные появляются только через сорок минут.
Конечно, я понимаю, что для всех этих подробностей времени в весьма ограниченном информационном выпуске новостей нет, однако «столкновения между сторонниками центрального киевского правительства и пророссийских сепаратистов» и информация, о том, что «во время боя загорелось» одно здание, вводят в заблуждение и оставляют уже привычное впечатление – виновата пророссийская сторона. Такая бойня, как и крушение малазийского самолета в июле 2014 года, заслуживала отдельного выпуска новостей и должна была находиться в центре внимания всех СМИ. Потенциал этого события для нагнетания эмоций, если выражаться цинично, вполне сопоставим с июльской трагедией. При такой первобытной жестокости СМИ, как правило, заливаются соловьями, но в данном случае преступники не вписывались в нужную картину.
Тем не менее своего дна СМИ достигли тогда, когда в вечерних новостях (12.04.2014) и в информационном выпуске на канале ARD (04.05.2014) появился термин «пророссийские подонки»[4]. Именно потому, что общественно-правовое телевидение со своим особым правовым назначением для меня так много значит, я называю вещи своими именами, вполне осознавая, что друзей мне это не прибавит. Но ведь «мы, журналисты» не можем, с одной стороны, сетовать, говоря о «богах в белом»[5], на то, что ворон ворону глаз не выклюет[6], и с другой стороны, закрывать глаза, когда речь заходит о нашей профессии. То, чего журналисты так отважно требуют от других, касается и их самих – быть самокритичными, проявлять мужество и показывать твердый характер. Быть может, за долгие годы я просто стала слишком восприимчивой к влиянию языка. Но ведь слово – это хитроумное оружие, об этом писал еще Лев Копелев, знаменитый русский писатель и признанный гуманист, который в 1981 году был изгнан из Советского Союза и нашел приют в Кёльне, родном городе его друга Генриха Белля.
На что способен язык, наглядно демонстрирует история о западных военных наблюдателях, которые 23 апреля 2014 года на востоке Украины попали в плен. Сначала в новостях речь шла о наблюдателях ОБСЕ, затем о военных наблюдателях ОБСЕ. При этом приблизительно 140 наблюдателей от ОБСЕ, которые в тот момент находились в разных районах Украины, продолжали беспрепятственно выполнять свою работу, ведь их миссия заключается в независимом дипломатическом мониторинге, согласованном всеми сторонами, и их задача состоит в поощрении диалога и снижении напряженности. И вот когда термин «ОБСЕ» в отношении захваченных в плен людей начал вызывать все больше сомнений, от ОБСЕ неожиданно поступило заявление о некоем «Венском документе», дающем [военным наблюдателям, не являющимся членами ОБСЕ – Пер.] легитимную основу такого посещения. В ночь захвата заложников представитель Центра по предотвращению кризисов ОБСЕ на критику относительно неспособности провести достаточную оценку рисков и на вопрос, как вообще могла произойти такая ситуация с захватом заложников, ответил следующее: «Мы не делали никаких оценок рисков, потому что это не наши люди».
Здесь необходимо пояснить: военные наблюдатели находились в Украине на основании документа ОБСЕ, не имеющего отношения к общей согласованной миссии ОБСЕ. Согласно этому «Венскому документу» иностранные военные – разумеется, в военной форме, – могут наблюдать за учениями, а также инспектировать места расположения регулярных войск и систем вооружения. Обычно это делается на двусторонней основе, ну а в данном случае это произошло по приглашению киевского переходного правительства. Как же следует расценивать то, что офицеры НАТО (почти все из наблюдателей) под командованием немецкого полковника разъезжают в штатском по горячим точкам Украины? Тут должны были возникнуть законные журналистские вопросы: кто это решил, когда? Кто был проинформирован об этом? Насколько разумным с точки зрения деэскалации конфликта было это решение? Но вместо этого начинается безумная путаница с понятиями, концепциями и терминами, которая скорее направлена на оправдание, нежели на объяснение случившегося.
Двойные стандарты продолжают работать и в отношении России. 29 января 2014 года американский президент в своем обращении «О положении страны» заявил о намерении действовать по декрету, если обе палаты парламента – сенат и палата представителей – заблокируют друг друга. В новостях это сообщение появилось без единого критического замечания. Драматичный провал демократов на выборах осенью 2014 года, принесший их политическим противникам большинство мест в обеих палатах, делает это заявление еще более сомнительным с точки зрения демократии, ведь в этом случае речь уже идет не просто о блокировке парламента, но и об устранении политического оппонента.
В этой связи многие говорят о том, что в отношении Соединенных Штатов – в отличие от России – можно говорить о такой демократии и таком партнере, которые требуют иного, нестандартного подхода. На мой взгляд, это слишком поверхностно и значительно сужает перспективу. Наличие демократической конституции еще долго не сможет гарантировать демократической реальности и наоборот. Лучшим примером тому служит ситуация со свободой прессы в конце 1980-х годов в бывшем Советском Союзе. Никогда более пресса не была столь свободной и «достойной», как в то время, хотя ее свобода и не охранялась законом. Правовые принципы советской цензуры действовали аж до 1 августа 1990 года. И только потом, так сказать, в последние дни Советского Союза, появился закон о свободе печати – Борис Ельцин подписал его уже в Российской Федерации в декабре 1991 года. С этого момента свобода слова стала охраняемым благом, но в действительности в действие вступил закон сильнейшего (с финансовой точки зрения), заработав таким образом, о котором прежним партийным стратегиям можно было только мечтать.
