Я заправил рубашку под ремешок и покрутился перед мамой, как перед зеркалом.
— Нормально?
— Совершенно ненормально, — вздохнула мама. — Одни ноги да уши…
— А еще умные выразительные глаза, — напомнил я.
— Глаза голодного Маугли… Почему ты не обедаешь в школе?
— Достаточно, что там травится вчерашними омлетами Лерка.
— Не сочиняй! «Вчерашними»! У вас в школе постоянные санитарные проверки…
— А зачем обедать в двенадцать часов, если в два или три приходишь домой и здесь на плите заботливо приготовленная мамина еда?
— Подлиза… Но сейчас-то ты можешь пообедать, раз уж пришел?
— Сейчас очень даже могу! Потому что после шестого урока у нас еще экскурсия на кукольную выставку… Это мама Рита придумала для выполнения своих планов внеклассной работы. Хватило ума…
— Не ворчи. Все говорят, очень интересная выставка. Я в детстве обожала кукольный театр…
— В детстве я тоже обожал…
Мама опять скользнула по мне глазами.
— Судя по твоему «прикиду»… и по твоим разговорам, детство у тебя еще не закончилось.
— Ну и ладно. Я и не хочу, чтобы закончилось… — Я начал перекладывать из школьно-костюмных карманов в «летние» всякую мелочь: проездной билет (в общем-то почти не нужный), карандашик-брелок, плоский старенький (но надежный!) мобильник… Потом глянул на злополучную пятисотрублевую бумажку, она лежала на тахте рядом с брошенными брюками.
— Мама… а эта «деньга»… она ведь случайная, верно?
— Ты на что намекаешь?
— Ну, она, будто неожиданный клад… А те, кто находят клад, они же делятся друг с другом, да?
— Любопытное суждение. Но нашла-то этот клад я!
— Но в моем кармане!
— И… на какую долю претендует юный авантюрист?
— На… «пополам».
— Нахал.
— Но это же справедливо!
— Ладно, — усмехнулась мама. — Вышла и почти сразу вернулась с кошельком. — Вот тебе «справедливость». — Она выложила на стол две сотенные бумажки, потом четыре десятирублевки и наконец две блестящих пятирублевые монетки. — Как в бухгалтерии… Однако скажи, зачем тебе деньги?
— Здрасте! Разве уже закрыли магазин «Книжный мир»?
— Знаю я этот «книжный». Небось, отыщешь там какие-нибудь новые «стреляльные» диски.
— Мам, да когда я их искал! Это пройденный этап! От них зубы ноют… Лучше уж кино «Заоблачный остров»… А может, Лерке куплю яйцо с киндером… Ох, да отпусти уж ты ее, а то гудит, гудит…
— Пусть еще погудит, полезно… А тебя сейчас буду кормить.
— Корми, я все съем. Даже вермишель, похожую на червяков…
— Весь в папу-сочинителя… — Мама смотрела на меня и почему-то не уходила.
— Ага… — Я сгреб со стола деньги, открыл в шкафу ящик и вытащил из мешанины платков и носков прошлогодний треугольный галстук — косынку, сшитую из черной и синей половинок. Продернул под воротник, завязал.
— Вот… Классно, да?
— Теперь тебя точно выгонят с уроков…
— Ну, мы же договорились! Я глотну пива, а ты…
— Сейчас кому-то отвесят третий в жизни подзатыльник.
— Ну, отвешивай, — вздохнул я. — Все равно я буду тебя крепко любить. Всю жизнь…
Мама вдруг подошла сзади, взяла меня за уши, покачала туда-сюда мою голову. Сказала мне в заросший затылок:
— Всю жизнь… Скоро вырастешь, уедешь в какие-нибудь дальние края и найдешь, кого любить крепче мамы…
— Крепче никогда не буду. Пусть хоть кто найдется… — шепотом пообещал я. Кажется, чересчур серьезно. Вдруг даже в горле щекотнуло…
Мама отпустила мои уши.
— Повяжись полотенцем, а то закапаешь соусом свой наряд…
Флейтист
На улице я сразу окунулся в горячий день. В солнце, в запахи нагретого асфальта, бензина и клейких тополиных листиков. И понял, что ни капельки не стесняюсь своего легонького наряда. Похоже, что встречные поглядывали на меня с одобрением: вот, мол, какая летняя птаха. Я видел в магазинных стеклах, что «птаха» похожа на цаплю, ну и пусть! Не на гусака ведь и не на пингвина!
Рюкзачок был почти пуст — лишь с тетрадкой и учебником географии, почти невесомый. Хотелось прыгать.
Лето было как подарок…
Дежурные на школьном крыльце одинаково вытянули шеи:
— Эй, ты куда такой…
— Сократитесь, — нагло сказал я. — Нам разрешили… — Увернулся от протянутых лап и нырнул в знакомые запахи вестибюля (столовая, гардероб с пыльной «сменкой», хлорка от швабры тети Кати…) А потом — скачками по лестнице…
Народ встретил меня со сдержанным одобрением:
— Во, еще одна тощая незагорелость…
— Мама Рита выпадет в осадок…
— Молоток…
— Всё, кранты. Завтра я тоже…
Мы ждали начала урока у кабинета географии, в коридоре. Чибис подошел, глянул улыбчиво. Спросил тихо, но прямо:
— Ты из-за меня так решил?
— В основном из-за лета, — уклончиво сказал я.
Чибис улыбнулся шире:
— А я думал… ты тоже пиво пил…
— Я хотел. Но чуть не заработал подзатыльник.
Чибис вдруг изогнулся, что-то вытащил из раздутого кармана перекошенных шортиков. Оказалось — красное яблоко.
— Вот… Это Белкина вдруг подошла и говорит: «Ты на меня не злись. На…»
Я сделал умное лицо.
— Наверно, решила не усиливать этот… мировой дисбаланс.
— Ага. Наверно…
Чибис поставил ногу на батарею и сильно ударил яблоком о торчащее колено (я даже ойкнул). Яблоко развалилось на аккуратные половинки.
— Держи…
— Спасибо… — И мы пошли досиживать последний урок.
Мама Рита ничего не сказала про мой костюм. Наверно, потому, что увидела меня уже не на уроке, а во «внеклассное время», перед экскурсией.
А Натка Белкина подошла и осторожно тронула галстук.
— Ой, Клим, это что? Есть такой отряд, да?
Я помнил про яблоко и ответил миролюбиво:
— Был. Память о прошлом лете…
— А-а… — ничего не поняла она. И никто не понимал, но и не спрашивали, даже Чибис. Он спросил на улице о другом, но это другое тоже имело отношение к прошлому лету:
— Японская книжка, о которой ты говорил… она у тебя сейчас есть?
— Есть. Только дома… Хочешь почитать?
— Если можно…
— Завтра принесу.
Выставка «Царство кукол» располагалась на центральной улице, в небольшом музее «Торговый дом купцов Лактионовых». Я и раньше бывал в этом доме, там довольно интересно: модели речных пароходов, граммофоны, старинная печатная машина из типографии газеты «Туренскiя вЋсти», проектор из кинотеатра столетней давности, географические карты девятнадцатого века. Одна комната — как настоящая купеческая лавка, даже продаются сувениры…
Куклы отношения к Лактионовым, конечно, не имели, но музею надо было как-то подрабатывать в кризисные времена, вот он и сдавал помещение для выставок всяким организациям. На этот раз — кукольному театру.
Надо сказать, я не пожалел, что пошел. Куклы там такие, что глаза разбегались. Не только те, что «играли» в нынешнем театре, но и всякие другие — из разного времени, из разных коллекций. И это была не просто выставка, а небольшое представление, специально для нас. Два молодых актера — девушка и парень в черных комбинезонах — объясняли, как движутся разные куклы: на нитках, на тростях, «перчаточные» (те, что надеваются на руку). Удивительно! Вот лежит на стуле простенькая игрушка из палочек и лоскутков, раскинула ручки-ножки, совсем неподвижная, нелепая такая. И вдруг… делается, как живая! Будто просыпается в ней душа…
Как не вспомнить другой кукольный театр — бумажные фигурки в песочнице и деловитую девочку Рину…
И я вспоминал — почему-то с легкой тревогой. А Чибис беспокойно дышал, стоя вплотную ко мне. И, кажется, тоже о чем-то тревожился. Иногда прижимал к нагрудному карману левую ладошку, будто у него покалывало сердце. Потом запустил в карман пальцы и вытащил… крохотную рогатку. Из медной проволоки.
Вернее, это была не рогатка, а только «рогатулька» — то есть развилка с ручкой, но без резинки. Совсем небольшая, можно спрятать в спичечный коробок. Ручку обматывал синий проводок, а на рожках торчали отогнутые в стороны усики.
Чибис взял рогатульку так, что усики уперлись в подушечки большого и указательного пальца. А синяя ручка закачалась, как маятник. Чибис как-то непонятно взглянул на меня.
— Что это? — шепнул я.
— Ну… вроде как рамка… или индикатор…
Я сразу понял. Видел не раз похожие штучки в телепередачах и читал про них в журналах. С помощью таких рамок умелые люди искали клады, источники, рудные залежи. Называется этот способ, кажется, «лозоискательство» или «лозоходство». Потому что рамки делались не только из проволоки, но бывало, что из тонких ивовых прутьев (даже чаще, чем из проволоки). И были они покрупнее, чем у Чибиса… Но и эта работала! Синяя ручка вдруг дернулась и замерла горизонтально. Словно показала на что-то ей одной понятное. На что именно?
