Потом водили мы с Валькой Горбуновой, моей подружкой, своих младших сестёр. Моя младшая сестричка Галя орала страшно, когда появился на экране Кощей Бессмертный, просила меня уйти с сеанса. Мне же хотелось досмотреть сказку и я прятала голову Гали у себя на коленях.
«ПЕРЬМЕНА»
Рядом с нашим подвалом стояла школа № 7. Начальная. Я видела, как дети выскакивали со звонком в школьный двор и даже на улицу, а моя дорогая крёстная говорила: «Перьмена». А так как крёстная слово «пельмени» произносит «перьмени», то я думала, что детей во время перерыва между уроками кормят «перьменями». Я смотрела из окна и думала: «Вон как они резво бегают».
Петька как-то дальше исчезает из моей жизни. Наверное, где-то в 1948 году. Видимо, он закончил в 16 лет ремеслуху и уехал на работу.
ОТЕЦ
Дальше в моём детском сознании появляется Михаил Трофимович, мой отец. Явился он как-то под вечер, темнело. Клавдия Ивановна очень обрадовалась, нагрела воды и мыла его в корыте. Они весело разговаривали, смеялись, были заняты друг другом, а для меня началась тяжёлая жизнь, потому что отца я боялась и ненавидела его интуитивно (сначала). Помню тягостный длинный вечер. Мать на работе. Лампочка под потолком тусклая. Суворов смотрит с портрета весело и даже задорно. Отец сидит за столом и ест кашу с большой сковородки. Зубы у него белые, ровные, крепкие. Он возьмёт ложкой кашу, в рот положит, а когда вытаскивает изо рта, каша тянется. Он уписывает эту кашу за обе щеки, а мне противно, и ещё мне мешают жить острицы. Сколько себя помню в детстве, всё время они шевырялись в прямой кишке. Там зудело, чесалось, было неприятно и это портило настроение, особенно вечером. Потом лечила меня Анна Тимофеевна тыквенными семечками, водила к врачу и где-то в отрочестве у меня их уже не было.
РОЖДЕНИЕ СЕСТРЫ
В 1947 году родилась моя сестра Галька. Дождливым осенним утром. Я спала на родительской кровати, грызла ногти на ноге. Крёстная говорит: «Как девочку назовём?» Я отвечаю: «Галя» (по имени соседской вредной девчонки). Петька её уже не нянчил. Нянчила Зинаида, младшая дочь крёстной. Ей было 15 лет. Вредная, страсть! Она нянчилась, а меня доводила до слёз: «Зин, расскажи сказку». — «Рассказать тебе сказку про белого бычка?»-«Да, да, расскажи!»— На дворе кол, на колу мочало. Начинать сначала?» — «Зин, расскажи.»-«Ладно». — «На дворе кол, на колу мочало. Начинать сначала?» И так до тех пор, пока я не начинала плакать, но сказок не рассказывала.
Однажды мне доверили Галю, покачать зыбку. Как я не вывалила её из зыбки, ума не приложу. Видно, Господь спас. Я начала швырять зыбку так высоко, аж до потолка. Помню, как Клавдия Ивановна искупает Галю, держит её на руках и чешет частым гребнем ей головку, перхоть счёсывает. И помню, как она себе расчесывала волосы: наклонит голову, все волосы опустит, чешет, а потом проведёт пробор от макушки к носу, выпрямит шею и расчесывает еже на две стороны, потом заплетает две косы. А ещё помню, как замешивала тесто: на специальной доске насыпала гору муки, делала углубление, бросала в него соль, лила воду и ножом мешала, потом месила руками. (Я также делаю и сейчас).
Запомнился один летний день. Клавдия Ивановна в доме всё вымыла, вычистила, обед приготовила и во дворе в холодке, села починять одежду. Хоть и глупая я была еще, а запечатлелось, что чистота, порядок. Везде успели женские руки, всё усмотрел хозяйский глаз. Была Клавдия Ивановна в тот раз дома днём, а не ночью, это редко случалось.
Пишу, и как будто вызываю в памяти лики ушедших людей. Лицо матери так редко всплывает. Не красавица. А было в ней обаяние. Зубы были неровные. Нос не классический. Брови подбривала сверху и по бокам, поэтому кожа была на том месте слегка розовая. Подбородок больше всего запомнился, потому что смотрела на свою мать всегда снизу. Кожа на подбородке была пористая. Глаза были большие, выразительные, серые в обрамлении длинных черных ресниц. И волосы были черные, не русые. Была она в работе хваткая, ловкая, все её хвалили за умение быстро и ловко делать дело. На работе её в столовой (сейчас кафе «Берёзка») любили. Около неё всегда было весело, она умела шутить, сказать острое словцо. В последние годы работала поваром-бригадиром. Зина говорила, что раньше она работала поваром в ресторане. Я ходила к матери на работу. Там, по-видимому, она меня кормила. Запомнился запах её кухонной одежды. И опять снизу, я обхватывала ручонками её ноги. Не помню, чтобы я чувствовала от неё запах грязи или пота, а вот кухня — да: пирожками, тестом, маслом. Однажды пришла я в столовую после обеда. Женщины все прибрали уже, все готовили к завтрашнему дню: чистили картошку, шутили, а одна пропускала мясо через мясорубку и как заорет: палец вместе с мясом пустила под нож. Шуму было, криков!
ПРАЗДНИКИ. АРТЕЛЬ «КРАСНЫЕ БОЙЦЫ» … Ещё запомнился праздник 1 Мая в столовой у Клавдии Ивановны. Был накрыт для сотрудников богатый стол, зал был прибран, принаряжен, люди все весёлые, и на улице из репродукторов гремело: «Кипучая, могучая, никем непобедимая,
Страна моя, Москва моя — ты самая любимая!» Помню это ликование. Год был 1947-48, примерно. В то время 9 Мая не отмечали. Самыми главными праздниками были 1 Мая и 7–8 Ноября. В какой-то такой праздник отец и мать взяли меня на демонстрацию. Улицы были перегорожены автомашинами, переполнены народом, кругом гремела музыка, играл любимый духовой оркестр. Все люди смеялись, улыбались, шутили. Отец посадил меня на плечи, чтобы мне виднее было. По-видимому, праздновалась Победа, хотя был и не 1945 год. Люди после войны жили на подъёме ещё не один год. Счастливые были, светились улыбками. Голодновато было, бедновато, но впереди ждали только радости: такого врага одолели, а нужду, голод победим, лишь бы руки работали, и глаза не уставали. И работали и веселились всласть.
Артель «Красные бойцы» была создана для инвалидов. Надо же было как-то зарабатывать на жизнь! Вот безногие, безрукие, контуженные и находили применение своим силам: делали скобяные изделия: вёдра, замки, заборы из нарезки…
Артель занимала целый квартал от улицы Транспортной до Ворошиловской. На Ворошиловской у них было помещение такое для собраний, называемое «Красный уголок». Помню, как мы, уличная ребятня, заглянули туда. Был праздник. Гремела музыка, и женщины лихо отплясывали чечётку, пристукивали каблуками на всю улицу. Не хочу думать, что любую гулянку сопровождают нелицеприятные картины. Моя память унесла только
