Саша с интересом развернул синьку. Под титулом "Установка непрерывной продольной ориентации" было изображено нечто, удивительно напоминающее паровую телегу братьев Черепановых.
-- Скажите мне, что я не прав, Юрий Сергеевич, -- произнес он через пару минут, -- но ведь это же вечный двигатель?
-- Именно, именно! -- вскричал Ганичев
-- perpetuum mobile во всей красе! Смотри, здесь стержень входит в камеру, отсюда выходит, и все это просто потому, что в камере повышается давление! И никто не знает, каких трудов мне стоило остановить этот нонсенс. А ты, собственно, чего ждешь от авторского свидетельства? -- продолжил он после паузы, -- с твоей одинокой фамилией никто это внедрять не станет. А если и станут, про тебя просто забудут. Даже приоритет - штука неопределенная, обойти тебя сможет любой, если захочет.
-- Я знаю, не в этом дело. Просто я слышал, что они там во ВНИИГПЭ очень дотошны, если найдут что-то похожее, ни за что не пропустят.
-- Это точно, не пропускать - это их главная задача.
-- Что мне и надо, не хочется велосипед изобретать. Ну и спортивный интерес, если хотите.
-- И что это мне так везет на интеллектуальных спортсменов? Вон, трофеев - полная полка...
Юрий Сергеевич вытянул из-за книг толстый рулон потрепанного ватмана. Как зампарторга, он был облечен обязанностью куратора стенных газет. Всякий здравомыслящий, а уж тем более занятый наукой, индивидуум старался от участия в настенном творчестве увильнуть. В результате редакции стенгазет постоянно обновлялись зелеными молодыми специалистами, еще не потерявшими студенческий задор. Задача Ганичева заключалась в цензуре, коррекции, а иногда и в конфискации идеологически невыдержанных опусов.
-- Глянь, -- он раскатил по столу пожелтевший свиток, -- это к юбилею Байкало-Амурской дороги было сверстано. Одно название чего стоит!
-- Десятилетью реанимации БАМа посвящается -- прочел Саша -- По-моему, ничего такого уж опасного для режима.
-- Читай дальше, эпиграф читай -- буркнул Ганичев.
Саша рассмеялся, не сдержавшись. В правом верхнем углу было выведено красивым девичьим почерком:
Мы построим магистрали
Там где раньше тигры срали
16.
Урна била под колено, сбивая шаг. Оставался один последний адрес. С трудом найдя сухой пятачок в залитых цементной жижей колеях, Митя поставил урну на землю и огляделся. До домов оставалось не более ста метров пересеченной местности. Он вдруг начал узнавать места. Ну конечно, это было стойбище лимитчиков, шесть одинаковых казарменного типа построек располагались в ряд прямо под высоковольткой. Просто сейчас он шел с шоссе Революции, а в тот раз они приблизились с Георгиевского кладбища...
В тот раз они, спецрейд добровольной народной дружины, шли проверять состояние проживания неблагополучных детей. В шести лимитных домах неблагополучных детей было семнадцать. Двое из них, под разными фамилиями, были прописаны по одному и тому же адресу: улица Лопатная, дом четыре, комната одиннадцать.
-- Очень странный адрес, -- с сомнением произнесла Аделаида Мироновна, -- почему комната? Ведь это же не учреждение какое-то, а жилмассив.
Сомнения ее разрешились немедленно по пересечении порога парадной дома номер четыре по улице Лопатной. Парадная дверь располагалась в торце длинного, баракообразного строения, открывая вход в малоосвещенный коридор без окон, пронизывающий здание вдоль, как шампур. Сразу за дверью их остановил резкий, странный запах хлорки, смешанной с перегорелым, прогорклым маслом.
-- Согласно процедуре, мы должны осмотреть места общего пользования, -сказал второй заместитель секретаря комсомольской организации объединения Виктор Кузачев, и шагнул направо.
Митя сунулся следом и немедленно начал чихать. Кузачев стоял недалеко от входа в обширном помещении с голыми бетонными стенами. Двери не было, по периметру бетонного проема не было ничего, напоминающего о том, что когда-то здесь была фрамуга. Вдоль трех стен с удручающей периодичностью располагались отверстия в полу, обильно обсыпанные подмоченной хлоркой.
-- Так, хорошо, -- сказал Кузачев, -- жилище проверяемых оборудовано сточной канализацией. -- Теперь пройдемте напротив, в кухонное отделение.
-- Я уже там побывала, -- сказала Аделаида Мироновна, держа перчатки около ноздрей.
-- Отлично, значит отправляемся прямо по адресу.
Комната номер одиннадцать была предпоследней в ряду одинаковых дверей по левой стене коридора. Кузачев постучал и участники спецрейда шагнули вслед за ним... Хотя, пожалуй, "шагнули" - это слишком сильно сказано.
Практически вся площадь открывшейся их взорам комнаты была занята спальными местами, среди которых было две кровати, остальное - матрасы. Неширокий проход начинался у двери и терялся в середине комнаты, как исток Евфрата в полях Македонии. В комнате было людно.
-- Мы из добровольной народной дружины, -- начал Кузачев, обращаясь к курящей на ближайшем к дверям спальном месте молодухе. -- Мы бы хотели осмотреть условия проживания Сережи Морякова, десяти лет.
-- А смотрите, коль найдете, -- ответила та, ловко перекинув беломорину из одного угла рта в другой.
-- Серый, Серый, вылазь, за тобой милиция пришла, -- заорала вдруг девочка лет двенадцати на вид и нырнула под кровать. Послышалась возня.
-- Вы будете родители? -- спросил Кузачев официально.
-- Не, -- ответила она, и указала на средних лет женщину, кормящую грудью младенца. -- Вон она.
-- А отец где?
-- Моряков на работе.
-- А вы кто будете?
-- Я жена его, Анастасия Морякова.
-- Подождите, подождите, а кто же тогда она?
-- Бывшая.
-- А младенец чей? -- спросил Кузачев оторопело.
-- Слушай, ты че здесь следствие пришел проводить?
Из-под кровати раздался рев и девочка вылезла на свет, волоча за собой бритого наголо мальчонку. На вид ему было не больше семи. Два зеленоватых потока начинались у него от ноздрей, обтекали рот и исчезали за воротником. Митя отключился. Он перестал следить за происходящим. Все внимание его сосредоточилось на подоконнике. Там, как бы вне этого мира, сидел, съежившись, подросток, упершись в лежащую на его приподнятых коленях трепанную книгу. За все время он не поднял глаз и не шевельнулся, ничто вокруг не могло оторвать его от воображаемого мира, открывающегося за драным переплетом.
-- У нас по этому адресу значится еще один ребенок, -- бубнил Кузачев. -- Сухов Николай, пятнадцати лет.
-- А, это мой от первого мужа, за пивом ушел.
... Сейчас Митя шел с шоссе Революции. Углы урны были обиты кованой сталью. Изрядного размера висячий замок тоже добавлял весу, безо всякого, впрочем, смысла. Одна из скоб, на которых висел замок, еле держалась на последнем шурупе, и если бы кому-нибудь в здравом рассудке пришла в голову отчаянная мысль вскрыть урну и изказить результаты голосования, это удалось бы ему без особых усилий.
Комната инвалида была вторая справа после воняющего хлоркой отхожего места. Митя постучал и шагнул внутрь, громыхнув урной о дверь.
-- Уважаемый Павел Евсеевич, -- начал он и понял, что забыл все, что было написано в бумаге, которую сунул ему председатель счетной комиссии, -я от передвижного избирательного пункта. Прошу вас проголосовать.
17.
Монолог участника советско-афганского конфликта,
инвалида, героя советского союза,
прапорщика Павла Евсеевича Винтова,
произнесенный им по месту жительства в связи
с прибытием официального представителя
передвижного избирательного участка.
Расклепать идрена корень.
Уважили.
Как самого Константина Устиновича.
Удержу нет, обоссусь от счастья.
На дом приперлись.
Гать вашу в жеребень.
Чего ж не всем участком, как к Черненке? А?
И без занавесок?
В ЗИЛ бы вас на перевал. Когда зажало заставу в серпантине.
Сзади завал, спереди мины.
Когда пиздец подступает, а в последнем цинке патроны вареные.
А духи в окно прут, и АК с плеча не сдернуть.
А потом харей в пыль, а снайперов на горах, как вшей.
Да вертолетной лопастью под яйца. Аккурат пониже броника.
Друганы по домам в консервах разъехались, а я вот сам, на своих культях.
Звезду мне навесили?
Жать ее в ерепень.
На звезде не поскачешь, жопу колет.
Бюллетень где?
Черкнуть где?
Не важно, говоришь, один он тут, говоришь, ездобон вонючий?
Ты кто, академик?
Реши задачу, буков девять, одна гласная промеж.
Не знаешь, иди книжки почитай.
Что стоишь, как козел обледенелый.
Мозга заклинила?
Взбзднуть.
Понял?
Вот и бзди отсюда.
Сундук не забудь.
18.
Афанасий Лукьянович любил заходить сюда в тишине. Тогда, когда не было занятий, и в длинной витрине шкафа с противогазами мирно отражались ряды столов и ядерных грибов на противоположной стене. Отделение гражданской обороны располагалось в дальнем крыле центральной заводской лаборатории, или коротко ЦЗЛ, имея впрочем отдельный вход. Расположение не было случайным, в баллонном помещении ЦЗЛ стоял баллон со слезоточивым газом пиктрином, питавшим "камеру испытаний условиями приближенными к боевым", прижавшуюся к отделению сзади, со стороны заросшего тиной пруда.
