— В подвале вашей уважаемой инквизиции.
— Вот же хорек!
— Не понял?
— Да я о Цавусе — святой страж священного ордена карающих. Он здесь церковным трибуналом заправляет. Тощий, лицо будто лимон испачканный, сутулый, вечно молится при пытках.
— Да — он там за главного был.
— Вас уже успели осудить?
— Нет… Точнее не знаю: не помню, чтобы суд какой-нибудь был. Висел все время на стене.
— Хорек… не имеет он права так ноги калечить без суда королевского.
— Да… что-то такое уже слышал. Но не думаю, что у него серьезные проблемы будут из-за этого.
— Да… с воронами даже король ссориться не осмелится… Здесь, в столице, трогать их рискованно — все ведь на виду. Но зря он так: Кенгуду такое дело очень не понравится, если узнает. А он узнает — в городе ничего не скрыть. Зря Хорек на власть королевскую наплевать осмелился — ему это вспомнится еще.
— Канфидус: а что это за место?
— Тюрьма это — городская. То крыло, где до суда держат. А что?
— Да ничего — просто всегда полезно знать, куда попал.
— Теперь знаете. Я в таких делах не ошибаюсь — не первый раз здесь.
— Не удивлен — при ваших взглядах и положении удивительно, что вообще на свободе бываете.
— Да какая там свобода… земли-то опоганенные… ссылка гиблая.
— И что дальше?
— Вы о чем?
— Что дальше будет с нами?
Помолчав, Канфидус вздохнул:
— Трудно сказать — не я ведь решаю. За что ноги искалечили? Что от вас хотели?
— Епископ: я признался во всех смертных грехах, но им этого мало. Они сильно хотели, чтобы я тайну ордена стражей выдал.
— По сердцам черным интересовались?
— Да.
— Ишь как высоко берут… Ловко… На богом забытой границе умыкнули полуденного стража, а потом в пыточный подвал его закрыли… В другом месте такое не очень-то пройдет, а в таком вот мелком королевстве запросто. Очень уж лакомый кусочек — с вашими знаниями карающие могут сильно возвыситься. Очень сильно… У них и без того влияние побольше вашего давно уже… Вы им рассказали?
— Нет.
— Мысленно преклоняю перед вами колени: нельзя извратителям божьего учения такое рассказывать.
Вздыхаю, качаю головой:
— Если бы знал, рассказал. Но не знаю я…
— Вас не посвятили в тайну?! Но почему вы тогда не переродились? Или… нет…
— Я похож на перерожденного?
— Нет, — но они мастера такое скрывать, а я не птица стража — нет у меня чутья на исчадия Тьмы.
— Хорошо. Давайте считать, что я перерожденный, если вам так удобнее.
— Святые защитники! Спасите и…
— Стоп! В другой раз помолитесь! Пока что давайте, рассказывайте: что нам здесь грозит?
— Дан — я хочу верить, что вы старый Дан. Не шутите так. Пожалуйста. А что грозит… Если карающие решились на подобное, то таких как мы оставлять в живых им не с руки. Не дадут нам до суда дожить — суд ведь и оправдать может, особенно если Кенгуд всерьез разозлится на них за самоуправство. Когда все узнают, что Цавус велел покалечить стража полуденного, да еще не кого попало, а именно вас… Вы ведь, как ни крути, герой теперь здешний — вывели почти всех из места гиблого, да еще и погань при этом хорошенько потрепали. Военные, после боя, почти сразу набег на Мальрок начали затевать — замок проклятый без защиты ведь остался. Ну или ослабла его защита сильно. С мелочью разной они легко управятся — это ведь не настоящие перерожденные. И за это вас благодарить надо — все вы сделали. Так что здесь вам почет и уважение, а с орденом вашим тоже ссориться Кенгуду не нужно — неподсудны ведь вы. С карающими, конечно, тоже надо осторожно себя вести, вот только нет у них здесь великой власти — не стоило Хорьку без суда увечья вам причинять. Будь вы простым мещанином или дворянином из мелких, еще куда ни шло, а страж полуденный совсем другое дело. Нет, Дан — не выпустят нас карающие. Буду удивлен, если рассвет следующий увидим. Им надо нам быстрее рты позакрывать, пока мы жаловаться не начали на такое самоуправство. А жаловаться мы только утром начнем, когда смотритель пройдет с обходом — покажете ему ноги, и все доложите. Тут-то и начнется сразу. Но сейчас вечер, и никого кроме надзирателей здесь не будет. Удобный момент, чтобы успокоить нас.
Епископу я поверил сразу: в таких вопросах ему можно доверять безоглядно — опытный сиделец. Да и объяснил все очень логично — в сжатой и понятной форме. Ну что ж — выход у нас один:
— Канфидус — инквизитор еще не знает, что меня перевели. Его не было при этом. Но узнает… Бежать нам отсюда надо. Срочно.
Епископ смешливо фыркнул, иронично поддакнул:
— Дан — ну разумеется. Только сильно быстро не бегите — я на своих старческих ногах могу отстать, да и колодка моя цепляться будет за все углы.
— Вам на старческие немощи жаловаться рановато. Давайте без шуток: надо бежать, причем быстрее. Не знаю, как вы, а я тут подыхать не хочу.
— Дан, вы всерьез думаете, что я мечтаю умереть в этой грязи от лап церковников или их подсылов? Но как сбежишь? Я закован в колодки — их не открыть без посторонней помощи. Вы в этом деле не помощник — голыми руками не справитесь, да и цепи ко мне не пустят. Даже если чудом освободимся, то все равно не выберемся: решетка крепкая, а засов там хитрый — изнутри мы его не отодвинем никак.
— А если мы все же выберемся в коридор?
— Да вы фантазер… Ну если выберемся, то, возможно, сможем уйти. По нему, я заметил, вглубь бадейки таскают — выливают куда-то. Под такие бадейки слив должен быть широкий, а мы с вами не толстяки — в отверстие уборной как-нибудь пролезем. Проберемся по нему в траншею для нечистот, а уж по ней куда-нибудь да уйдем. Или нагло черед двери попробуем прорваться. Мне вера не дозволяет людей калечить, а вам все можно. Там один или два тюремщика на ночь остаются — вряд ли больше. Справиться можно попробовать.
— Они с оружием, а у меня руки голые. Так что без вашей помощи не обойдусь.
— Но моя вера не позволяет…
— Господин епископ: насколько я понимаю, выше вас никого у еретиков не осталось. Такими темпами ваша паства скоро останется без пастыря и совсем падет духом. Мне кажется, настало время подумать о реформе церкви. Вашей церкви.
— Дан! Да как вы можете такое говорить! Она уже век стоит на столбах истинных догм несокрушимых и…
— Епископ — реформа! Я сказал реформа! Только реформа, и все! Причем первым делом надо отказаться от всего, что касается непротивлению злу насилием. Вреда от этих заблуждений много — давайте будем считать, что вы уже отказались. К тому же мне помнится, что при необходимости вы очень даже хорошо умеете мечом помахать — старые навыки не позабылись.
— Дан… Будь это в старые времена, я бы и сам со стражей разделался, но сейчас…
— Если вам так противна идея реформации, давайте вы обдумаете ее в более позитивной обстановке. А сейчас, хотя бы временно, верните себя старого — нам нужен головорез, а не трясущийся святоша. Если умрете, умрет вся ваша вера — не осталось больше у иридиан лидеров. Вы последний. А вот у карающих, думаю, лидеров достаточно — додавить вашу травоядную паству хватит. Подумайте об этом. Только долго не думайте — времени у нас немного.
Канфидус, качнувшись на цепях, изменившимся голосом, будто через силу, произнес:
— Да — вы правы. Лучше взять грех на душу, чем бросить паству на произвол судьбы. Не выжить им без меня, ой не выжить… задавят попы вконец, — затем, вкрадчиво-заговорщицки добавил: — Стражники местные народ хлипкий — парочку на себя легко возьму, а больше вряд ли в дверях окажется. По молодости я, было дело, четверых раскидал руками голыми.
— Вот и вспоминайте молодость. Срочно вспоминайте.
— Ох и дураки мы с вами оба! — воскликнул епископ. — Какие стражники?! Какие двери?! Я в колодках, вы в цепях с ногами покалеченными! Куда вы собрались, да еще и меня своими глупостями с пути сбили?!
— Бежать я собрался, с вами вместе.
Епископ издал неопределенный звук, в котором смех, отчаяние и разочарование смешались воедино.
— Канфидус: не расстраивайтесь. У нас есть проблемы, и мы сейчас начнем их решать. Только не все вместе, а по одной — так гораздо эффективнее.
— Ну-ну…
— Начнем, пожалуй, с ног — это серьезная помеха нашим планам. Их надо срочно подлечить.
— Дан, не хочу вас разочаровывать, но после железных сапог ноги лечатся небыстро и не всегда. Даже если сразу оказать помощь, не каждый раз удается их сохранить. Очень часто они вонять и чернеть начинают — если бедолага сразу не умирает от дикой боли, то гниль доходит до сердца и тогда точно конец. Спасти можно, если вовремя отрубить их хорошим ударом топора или двуручника, и культи прижечь кипящим маслом. Но если даже не загниют, то зарастают очень долго, а когда зарастут, все равно человек хромым остается. Переломов много — плохо такое лечится. Некоторые косточки в труху превращаются.
