- Нашел мальчишку! Может, еще захочешь меня манной кашкой кормить? Поить, как грудного младенца, разбавленным молоком?
- Замри! - с притворной суровостью прикрикнул Осокин. - Если не хочешь, чтоб я тебя как злостного нарушителя государственной границы посадил в каталажку! Поедешь ты теперь в Минск, там есть у меня хорошо знакомый дядька, который как раз тебе пригодится.
- А как его звать? - без интереса, думая о чем-то ином, спросил Корницкий.
- Его зовут "комвуз".
- Как, как?
- "Комвуз" - коммунистический университет.
Знакомство Корницкого с комвузом затянулось на целых три года.
ЖАЖДУЩИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Ему казалось, что навсегда отошли в прошлое темные партизанские ночи, грозные зарева пожаров над ненавистными гнездами помещиков и полицейских. Вокруг него были люди, занятые исключительно мирными делами. Столицу Белоруссии Корницкий помнил, как город, переполненный во время первой мировой войны вооруженными солдатами, офицерами, а позже красноармейцами. Теперь Минском завладела, казалось, бесчисленная армия школьников и студентов. Никогда раньше этот город не видал столько людей с книгами и тетрадями под мышкой! Создавалось впечатление, что и Октябрьская революция произошла словно для того, чтобы как можно больше посадить народу за парты. Под школы, техникумы, рабфаки, общеобразовательные курсы, институты были отведены лучшие и наиболее просторные дома. Для Государственного университета строился неподалеку от Виленского вокзала даже специальный городок. Маляры, плотники, столяры днем работали, а вечером, не глядя на усталость, спешили кто в кружки по ликвидации неграмотности, а кто на курсы. Конка, в ту пору единственный вид общественного транспорта, не успевала перевозить жаждущих просвещения пассажиров, и многим из них приходилось за четыре и пять километров ходить пешком. Корницкого волновала эта неуемная тяга к знаниям, особенно людей постарше, людей его поколения, которым раньше двери в школу были закрыты. Теперь пожалуйста, учись на кого хочешь! Бывшие фронтовики и партизаны, которые по многу раз находились на волосок от смерти, победители белогвардейских и иностранных полчищ, буденовцы и чапаевцы покорно сидели на одной парте с хлопцами и девчатами и волновались, как дети, перед зачетами или экзаменами.
Не меньше волновались и преподаватели. Привыкшие за многие годы своей работы к определенным слушателям, они иной раз забывались и вместо "товарищи" говорили "господа". Тогда "господа", которые из-за холода сидели на лекциях в потрепанных военных шинелях либо в крестьянских тулупах, громко хохотали над преподавателем. Наиболее горячие не сдерживались и тут же заявляли, что господа давно убежали за границу, а здесь хозяевами остались простые люди - товарищи.
Некоторые студенты осуждали даже хорошо одетых своих товарищей. Белая выглаженная рубашка, начищенные до блеска сапоги или ботинки вызывали насмешку. Ведь многим студентам того времени хорошо одетый человек напоминал царских чиновников и управителей поместий. А теперь богато и кричаще одевались нэпманы, их сынки и дочки. Дорогие ткани, золотые часы и контрабандная заграничная парфюмерия были не по карману человеку, который живет только своим трудом. Всем этим могли пользоваться те, у кого были свой собственный магазин, свой ресторан или мастерская с наемными рабочими.
Корницкого возмущали сытые самодовольные физиономии новых дельцов и предпринимателей. Однажды, после занятий в комвузе, он зашел к Осокину на квартиру взять у него "Этику" Спинозы*. Осокины как раз обедали. Посреди стола, вывернутая из кастрюли, еще дымилась бабка**, которую любил и Корницкий. Жена Осокина, Марья Тарасовна, нарезала ее и раскладывала на тарелки. Сперва детям - Васильку и Людочке, а потом уж и хозяину. Поздоровавшись и пожелав приятного аппетита, Корницкий хотел пройти в кабинет Осокина, но Марья Тарасовна загородила ему дорогу.
_______________
* С п и н о з а (1632 - 1677) - голландский философ-материалист.
** Б а б к а - блюдо из картошки.
- Подождите, подождите, уважаемый студентик! А ну марш за стол. Я сегодня будто знала, что вы зайдете, и потому не поленилась приготовить наше любимое блюдо. Вот ваша тарелка.
- Мне что-то не хочется, - попробовал было сдержать самого себя Корницкий. - Словно я нарочно торопился к вам на обед.
- Никогда не криви душою, крестничек, - отозвался из-за стола Осокин. - Садись, покуда я не рассердился и не взялся за ремень.
Василек и Людочка рассмеялись от такой угрозы. Марья Тарасовна тем временем положила на тарелку Корницкого щедрую порцию бабки, налила из глиняного кувшина стакан молока.
Когда Корницкий сел и принялся за еду, Осокин предупредил:
- Имей в виду, надо быть всегда послушным в этом доме, где есть и Спиноза, Дидро, и Фурье. Кроме того, я раздобыл сегодня Гельвеция*, который весьма интересно рассуждает об уме.
_______________
* Д и д р о (1713 - 1784), Ф у р ь е (1772 - 1837),
Г е л ь в е ц и й (1715 - 1771) - французские философы-материалисты.
- За Гельвеция, Петр Антонович, я готов съесть всю вашу бабку, - с деланной покорностью отвечал Корницкий. - Даже без молочной приправы.
- То-то ж, - буркнул довольный Осокин. - Такую бабку может приготовить только Марья Тарасовна и никто иной на всем свете.
- Ах, чтоб ты скис! - засмеялась хозяйка и обернулась к Корницкому. Знаете, Антон Софронович, чего он так подлизывается?
- Пока что нет.
- Хочет снова выманить деньги на книжки! Должно быть, приглядел уже, может, даже договорился. Недаром перед обедом шептался в своем кабинете с этим букинистом...
Осокин работал и учился на вечернем отделении юридического факультета Белорусского государственного университета. Никто в политуправлении погранвойск округа не любил так книг, как Осокин. Он выбирал книги в книжных лавках, отыскивал на рынке. Эта его страсть обходилась в копеечку. Марья Тарасовна поначалу перечила, говорила, что книжки теперь можно брать читать бесплатно в библиотеках. Петр Антонович охотно с этим соглашался, а через два-три дня с таинственным видом обращался к жене:
- Ты слышала когда-нибудь про Буало?* Хочешь, я тебя с ним сегодня познакомлю?
_______________
* Б у а л о (1686 - 1711) - французский критик, теоретик
классицизма.
- Сколько? - строго спрашивала Марья Тарасовна.
- Да пустяки. Каких-нибудь два рубля. Понимаешь, "Поэтика". Вот прочитаешь и подивишься, как мало мы еще знаем...
После обеда Осокин и Корницкий пошли в кабинет, одна стена которого была вся заставлена высокими от полу до потолка полками. Книгами осокинской библиотеки Корницкий пользовался довольно часто. Но сегодня у него было и особое дело.
- Ты, крестный, читал стихотворение "Свидание" Молчанова в "Комсомольской правде"? - спросил Корницкий, плотно закрыв дверь, словно не желая, чтоб их разговор услышала Марья Тарасовна.
- Допустим, - неопределенно ответил Осокин. - А в чем дело?
- А в том, что, прочитав это стихотворение, рабфаковские комсомольцы подняли бузу. Собираются писать протест в редакцию.
- Ого! Даже протест?
- Да, протест. Против мещанской проповеди. В стихотворении рассказывается, как один парень разлюбил простую работницу завода и увлекся другой дивчиной. Далее рассказывается о том, как на последнем свидании герой описывает новую возлюбленную:
Она весельем не богата,
Но женской лаской не бедна,
Под пышным заревом заката
Она красивой рождена.
И под конец следует жестокое расставание:
Прощай! Зовет тебя высокий
Гудок к фабричным воротам.
- Ну что ты на это скажешь, Петр Антонович?
- Мне кажется, написано гладко...
- А мне наплевать на такую гладкость. В самом красивом жбане могут быть самые скверные помои, даже отрава. Так что, я должен кланяться этому жбану, становиться перед ним на колени? Ах, как хорошо, ах, как красиво! Нет, крестный. Я похвалю любую посуду, если в нее налит чистый березовый сок!
Корницкий прошелся по комнате и заговорил более спокойно:
- Признаюсь тебе откровенно, стихотворение мне сперва понравилось. И вдруг какое-то неприятное чувство. Видите, не могу я любить ее - нет у нее дорогого жакетика!
- Жакетики-то пришлись не по вкусу не только рабфаковским комсомольцам, - усмехнулся Осокин. - Должен тебе сказать, что и комсомольцы-пограничники также шумят про эти стихи. Читают, спорят, каким должен быть молодой человек нашего времени.
- А на рабфаке не только спорят, но и делают надлежащие выводы. Там завтра будет разбираться дело Полины Лазаревской. Додумалась, глупая, достать себе лодочки и ходит в них на занятия.
- Ну и что? Пусть носит на здоровье. Разве только одни буржуи должны хорошо одеваться? А рабочий человек будет и впредь ходить в лохмотьях? Для того и совершили мы революцию, чтоб не отдельные люди, а все жили хорошо.
- Лучше бы она потратила свои деньги на книги, а не на мещанские вещи. Была б она нэпманская или кулацкая дочка, цацкаться бы с ней не стали: вон из комсомола и из рабфака. А то ведь свой человек. Батька, говорят, весь век батрачил в разных имениях. Только после революции получил землю.
