Рейтинговые книги
Читем онлайн Нострадамус: Жизнь и пророчества - Манфред Бёкль

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 83

— Сын мой, — обратился семидесятилетний старец к своему питомцу, когда в грушевидной каменной печи пофыркивало пламя, а за узкими оконными щелями бушевал зимний ливень: — Сын мой, обучаясь дальше, запомни одну вещь: не только экстракты облегчают болезнь. Зачастую для исцеления достаточно коснуться больного милосердной дланью врача.

Оробевший Мишель придвинулся к великану поближе. Слово «сын» ударило его, будто обухом по голове. В эти последние месяцы он слишком часто ощущал, как пустота, раскрывшаяся в его душе после смерти отца, снова завладевала им, но уже с примесью какого-то тепла. Словно то, что было внезапно разрублено, соединилось и снова стало его опорой, поскольку то, что воспринималось как рана с рваными краями, вдруг в бешеном потоке ринулось в провал сердечной муки. Ибо Жон-лекарь, милосердный не только в качестве врача, мог воскресить Мишеля одним-единственным добрым словом. Именно таким образом Адонаи восстановил обновленную плоть и кровь в мальчике и старике.

Конечно, десятилетний Мишель словами не мог выразить своего чувства. Но когда он прижался к деду плечом, чашу его души переполнила последняя капля. Мишель воскликнул:

— Если я вырасту большой, то стану таким же хорошим врачом, как ты… и мой отец! — Он повернулся и продолжил: — Скажи, дед, можно мне будет пойти утром с тобою к больному?

Патриарх слегка задумался, скорее всего (как инстинктивно почуял это внук) приличия ради. Наконец он ответил:

— Если для тебя это и в самом деле важно, сын мой, мне радостно это слышать. А сейчас позаботься о кузнечных мехах! Заставь эфирный элемент бурлить в огне, чтобы Дракон встал на дыбы!

Алхимический образ, которым воспользовался Жон-лекарь, надолго врезался в память мальчика, когда он изо всех сил нажимал на неструганую рукоятку мехов. Почему воздух, то есть пустота, в сущности, заставляет вздуваться пламя? Что скрыто за этой предполагаемой пустотой? Почему гаснет свеча, если на нее подуть, а не пламя, напоминающее бурные порывы мистраля?

Ускоряя движение рукоятки и приходя в ярость при нажиме на рычаг, мальчик не находил ответа, сколько ни ломал себе голову. Но именно это казалось бесконечным волшебством, в тайны которого Жон-лекарь намеревался посвятить своего ученика. Мишелю необходимо было встретиться с необъяснимым явлением, пока еще непонятным ему, чтобы в нем проснулась жажда знания. Тощий как цыпленок, этот сорванец с такими невероятно чистыми, но в то же время загадочными глазами смело принял бой, крепко вцепившись в скрытую сердцевину, готовую расколоться. И тогда к нему внезапно возвращалась сосредоточенность, наполненная мучительными вопросами. Спасительная природа предъявляла свои права, и Мишель уходил в себя, не отвлекаясь на разглядывание волшебной пещеры, вид которой так поразил его с первого раза.

Шершавые, низкие каменные колонны, сумеречные ниши, темные дубовые перегородки оплели пространство. Покрытая пылью паутина и сверкающие колбы находились в ближайшем соседстве. Целая батарея стеклянных сосудов возле окна, вероятно, была убрана за ненужностью: в них ничего не было, кроме земли. Но Мишель уже знал, что на самом деле это был важный элемент, такой же многоликий и многогранный, как человеческие дела по ту сторону городской стены. Светлые минеральные песчинки, спекшиеся в кроваво-ржавую массу. И рядом перегной, черный как уголь. В одном сосуде — смоченный или покрытый пылью, в другом — комковатый. Был даже навоз. Лишенная запаха первоматерия здесь, полная чада и зловония там. Но прежде всего важен общий принцип, как объяснил ему Жон-лекарь; в итоге купность мира разбилась вдребезги единственной силой — размылась водой, треснула, обуглилась и превратилась в порошок.

Сплетенные сканью, лишенные резкого аромата, соседствовали друг с другом пучки растений, уложенные под высокими сводами, почки, цветы, листья и травы. Все это казалось Мишелю высохшим и погибшим, но на самом деле все это дышало жизнью, а не смертью. Осознав это, он вдруг вздохнул с внезапным облегчением и нашел мужество взяться, восторгаясь собственным риском, за чудовище, как ни в чем не бывало расположившееся на одном из специально сконструированных столов. То была туша крокодила — когтистый клубок в стеклянном сосуде. Рядом — гнездо с яйцами дракона в жидком известковом растворе. Разъеденный кислотой череп с оскаленными зубами — мертвая обезьянья голова. Мозги, отливающие зеленью в спиртовом растворе, свернутые, как черви, в своей страшной обнаженности. Над ними наискосок — кожаная лапа из Египта, протертая ветрами многих тысячелетий. Невольно внутренний взор Мишеля уловил очертания остроугольного храма мертвых: всего несколько дней назад он разглядывал эту гравюру в одном из фолиантов, рядами нагроможденных на полках, похожих на узкие коленчатые переулки. Но прежде чем мысленный взор сумел вобрать в себя не сразу, не вдруг проступающие подробности очередного видения, громкий настойчивый призыв Жона-лекаря вернул его на землю:

— Не забудь про кузнечный мех, сын мой! Еще немного, и мы уже у цели!

И десятилетний мальчик старался изо всех сил, снова пытаясь помочь старику, пока наконец из медного змеевика не стал капать дистиллят, превратившийся позже в тоненькую струйку. Когда колба начала наполняться и лавандовая эссенция, необходимая врачу к завтрашнему дню, заполнила посудину, Мишель услышал:

— Этим лечат печень, селезенку и желудок! Даже мочу, задержавшуюся в организме, выгоняй агенцином. То же самое помогает и женщинам, когда их мучают родовые схватки, а плод не проходит. Заруби себе на носу, малыш! Я тебя снова спрошу об этом!

Мишель с серьезным видом кивнул головой, но тут же вышел из комнаты, поскольку дождь на улице прекратился.

Теплый сухой ветер с юга гнал облака над песчаными косами. Их расплывшиеся светлые кромки, казалось, сразу же вступили в веселый разговор с тугим морским дыханием. Мишель на бегу вдыхал возбуждающий аромат влажных сосен. Он взбегал на косогор, покрытый узловатыми корнями, пока не достиг развалин Гланума, обнаруженных им и дедом совсем недавно за башней.

Прижавшиеся друг к другу домики, сеть переулков. Под ними в бесконечной глубине раскинулся Сен-Реми. Карликовый мир, открытый ему и только ему одному. Потом, еще дальше, между людской суетой и его собственным одиночеством, отдающим хвоей, — вереница крепостей, каменное чрево, башня Жона-лекаря.

Мишель в испуге затаил дыхание, едва подумал о том, что когда-то эти древние стены принадлежали не кому-нибудь, а королю иерусалимскому. Стихии Давида и Соломона — темные, запретные для Мишеля мистерии, казалось, пропитали серые тесаные камни. Словно невидимо протянулась пуповина отсюда к Палестине. Простерлось из глубокой старины и снова свернувшееся в клубок нечто такое, чего мальчик не мог понять умом.

Но тем не менее Мишель и в другом месте предвидел ураган времени и рухнувшие храмы. Виною тому был стены, издавна находившиеся во владении Жона-лекаря. Загадочную роль играл неизмеримый след, оставленный окаменевшим экстрактом столетий в глубочайшей сердцевине башни Жона-лекаря.

Он был утомлен подъемом и с трудом перевел дух. И вдруг в мозгу пронеслись обрывки картин. Раскрашенная нагота земли — известковой, красной, первобытной; он видел танцы, прыжки внутри вертепа. Набрякший уд колдуна, готовый взорваться от страсти. Плоть волшебных грибов, дарованных взвихренными небесами. Мякоть широко распахнутых бедер, открывших в недрах лона маточный зев. Зубры, олени, кони, выписанные на камне. Вскрик девственницы от боли и следом — ее восторг. Роскошь пастбищ земных в промежке дельты и моря. Диковинное изобилие и вечная фортуна в охоте. Но следом лютые холода; и бронзу оттеснило железо.

На вертеп, на живопись в камне давила своей тяжестью сторожевая башня Рима. Юпитер, Юнона, но прежде всего бог войны Марс. Senatus Populusque Romanus.[4] За высоким палисадом рождались налоговые доезжалы и заплечных дел мастера. Все жаднее — вопреки наступившей Новой Эре — высасывали золото из жил Галлии. Однако уже тогда на валу нынешней лагерной когорты был вырублен камень, странный и враждебный Риму: еще не осмысленный христианский знак Рыбы. Недолговечный мирный символ стал неузнаваемо изменяться, когда куранты Новой Эры после трех полных оборотов часовых стрелок пробили тринадцать часов. Чуть позже вестготская конница — на закате империи — вошла в древние стены Рима. И тогда же возникла арианская брешь. Не раньше, чем франкские мечи возродили католичество, алтарный камень превратили в попираемый стопами дверной порог. В дальнейшем последовали основательные застройки, уничтожившие всюду ароматы лаванды и пиний, пролетавшие над башней Жона-лекаря в новом тысячелетии, по-барски кичливые, всегда штурмовавшие небо, вторгшиеся в сердце французского королевства, вырубавшие крестообразные бойницы и насаживавшие лапчатые зубцы каменной кладки на стенах крепостей. Носители креста, они даже в древнем вертепе оставили свои зарубки — застенки и темницы. Падение Гранады — пороховой погреб, подобный нарыву в кишке у страдающего запором. За орудийным грохотом фальсифицируются времена названного короля иерусалимского. Мишель осознал сразу, что архаика извращается в анахронизме. Шутовство, бесконечно чуждое Иерушалаиму, когда древние стены оклеивались фальшивыми гербами, тщательно подделанными под античность. Но последним обитателем был тот, чье семя — пусть и христианское — на самом деле породнилось с Сионом: отшельник, супостат, алхимик Жон-лекарь.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 83
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Нострадамус: Жизнь и пророчества - Манфред Бёкль бесплатно.
Похожие на Нострадамус: Жизнь и пророчества - Манфред Бёкль книги

Оставить комментарий