случае. Если любовь, конечно, не сдохнет в виде гусеницы.
От одного воспоминания об Антоне, который был моей персональной гусеницей, стало больно. Не только в душе, но и физически. Иголка машинки вдруг показалась мне раскаленной, а боль нестерпимой. Я вся напряглась, и Олег это сразу заметил.
– Перерыв? – предложил он.
– Да, – согласилась я, не раздумывая. – Покажешь уборную?
– Конечно.
Он выключил и отложил машинку, закрыл место работы пеленкой, подал мне руку, помогая слезть с кушетки, указал рукой на дверь в углу зала. Я провела в туалете несколько минут, пытаясь успокоиться. Отогнать мысли об Антоне не получилось, но я засунула все свои переживания и комплексы куда подальше. Зеркало отразило беспомощность на моем лице. Я умылась, чтобы избавиться от эмоций и грязи, которой так щедр облил меня бывший парень. Она впиталась под кожу, в душу, оставила раны на сердце, и я носила ее на себе не хуже шрамов или той же татуировки.
Единственное, что придавало мне сил – Олег за стеной. Я не хотела быть размазней при нем. Мы так мило общались, он не брезговал моей кожей. Как будто шрамы для него не были уродством. Наверно, работа такая. Как у врача.
Вернувшись в студию, я почувствовала аромат ромашки. Олег сидел на диване. Он кивнул, приглашая сесть рядом, протянул мне чашку и указал на корзинку с конфетами и печеньем.
– Угощайся.
– Это входит в цену?
– Входит в сервис, – уточнил он. – Готов поспорить, ты толком не ела сегодня.
– Откуда ты знаешь? – удивилась я, взяв крекер из корзинки.
– Ты волновалась. Сильно. До сих пор волнуешься. В таком состоянии в рот еда не лезет. Или я не прав?
– Не совсем, – решила я быть честной. – Я не волновалась, а психовала. С ума сходила от переживаний.
Олег усмехнулся.
– Я старался быть корректным в формулировках.
– Мой психоз очень заметен?
– Ну конечно. Я был готов тебя связать. Для твоего же блага, конечно.
Мне снова стало смешно, легко и приятно рядом с ним. Крекер растаял во рту благодаря теплому ромашковому чаю. Я снова могла быть собой и отвечать на дразнилки Олега.
– И что ты за доктор такой?
–Неправильный, – сознался он, тоже прожевав печенье. – Зато художник хороший.
– Это успокаивает.
Я хотела прижать ладонь к груди, но он перехватил мою руку.
– Не трогай.
От касания вздрогнула. Меня словно дернуло током. Я смутилась моментально и попыталась извиниться.
– О, прости. Я забыла.
– Нормально. Прости, что схватил.
Он разжал пальцы, отпуская мое запястье.
Я допила чай и, чтобы снять неловкость, предложила:
– Продолжим?
– Да.
Олег на этот раз не подал мне руки, и я сама залезла на кушетку. Он снял защитную пеленку, внимательно осмотрел мою кожу и пояснил:
– Краска ложится хорошо, но работаем дольше обычного. Готова начать?
– Да.
Он надел перчатки и включил машинку. Боль снова обожгла кожу, но я стала глубже дышать, и совсем скоро ощущения стали терпимыми.
– Сейчас быстрее адаптировалась, да? – подметил Олег и этот нюанс.
– Да, я уже была готова.
– Очень больно? По шкале от нуля до десяти.
Я нервно усмехнулась и ответила:
– Семнадцать.
– Я понял, – тоже криво улыбнулся Олег и тут же вздохнул, отодвигаясь.
Он опустил руки и раздраженно мотнул головой.
– Нет, не могу так работать. Прости, Маш.
Глава 3. Откровения
– Нет, не могу так работать. Прости, Маш.
Я перепугалась не на шутку.
– Олег, я пошутила. Это больно, но я потерплю. Не семнадцать, а скорее семь. Ладно, восемь, но…
– Я не отказываюсь от работы, – быстро стал объяснять он. – Но мне мешает белье. Я все время натыкаюсь на чашку лифчика. Меня это чертовски нервирует.
– Ой…
Олег понимающе покивал.
– Да, «ой». Я не говорил, чтобы ты не паниковала. Думал, справлюсь.
– Тебе все время было неудобно? – уточнила я, поражаясь его страданиям и терпению.
– Было чуть лучше, пока не подошел к груди. Когда начнем рисовать бабочек, станет невыносимо. Прости, Маш. Я постараюсь сейчас перекурить и больше…
На этот раз перебила я.
– Я сниму его.
– Нет. Это необязательно.
– Обязательно. Мне не нужен раздраженный мастер.
– Я мог бы постараться не раздражаться. К тому же…
– К тому же мои сиськи тебе вообще не интересны, – напомнила я ему. – Ты как доктор. Не проблема, Олег.
Не знаю, почему я так легко на это решилась. Час назад мне даже рубашку расстегнуть было страшно. Но чем больше времени я проводила рядом с Олегом, тем меньше страхов во мне оставалось.
Заведя руки за спину, я расстегнула замок и позволила бретелям сползти по рукам. Они увлекли за собой и чашки. Я осталась топлес, бросила бюстгальтер на диван и легла обратно.
Олег что-то пробормотал себе под нос. Кажется, поминал бога и еще кого-то. Он старательно не смотрел на мои соски. Насколько это было возможно.
– Ты что-то сказал? – уточнила я, чувствуя себя просто потрясающе и ни капли не смущаясь.
Он включил машинку, набрал краски, приблизился ко мне и, только начав работать, ответил:
– Сказал «спасибо». Так намного лучше.
Несколько минут Олег работ ал молча. Я все время ждала, что мне станет неудобно, стыдно, хотя бы холодно. Но ничего такого не происходило.
– Все нормально? – спросил мой мастер, заметив, что сжимаю губы.
– Да.
Смешок вырвался изо рта вместе с ответом.
– Тебе щекотно?
– Нет. Мне все так же больно.
– Тогда чего смеешься?
Он продолжил рисовать на мне, и я ответила под жужжание машинки:
– Вспомнила кое-что про доктора.
– Что же?
– Подружки ходили к хирургу за
