— Когда мы шли по рынку, ты все-таки поплелся с ней потрепаться, — вытолкнула Марика.
— Хотелось еще раз взглянуть, до какой степени может пасть человек.
— Если ты еще раз пойдешь смотреть на ее падение…
— Перестань, Марика! — перебила блондинка. — Люди слушают. — И неожиданно сказала: — Всех таких хариев надо бы к стенке поставить.
Марика осушила свою рюмку и налила еще. Она изрядно захмелела. Харию не надо бы позволять ей так наливаться, но он и пальцем не пошевелил. Я вмешиваться не собирался. И она опять подняла рюмку.
— Выпейте, мальчики! А то болтовню Женни становится уже скучно слушать. Что умного может сказать эта воображала? Когда выпьешь, тогда и утиное шлепание можно слушать.
— Заткнись! — холодно бросила Женни; она была очень, очень белокурой, она, наверно, отбеливала волосы.
— Завидуешь?! Почему — мне говорить не надо. Сама прекрасно знаешь. — Марика засмеялась и запустила пятерню в огненную шевелюру Хария.
— Еще раз говорю: заткнись! — выпалила Женни и, достав из пачки новую сигарету, попросила у меня закурить. Когда она тыкалась сигаретой в огонек, рука у нее дрожала. Но это было не от алкоголя. Она была очень взволнована, хоть и пыталась этого не выдать. Во всяком случае, мне так казалось.
Мы с Фреди были тут единственные трезвые. Марика без конца задиралась, и это начало мне действовать на нервы. Напускная холодность Женни только еще больше распаляла ее. Но этот чертов Харий сидел, словно воды в рот набрал, и пытался собезьянничать, глядя на меня, и выпустить дым кольцом.
— Кури валяй, кури больше, воображала тупая, — не отставала от Женни Марика. — Чего тебе остается? Может, удастся склеить какого из этих мальчуганов. Как вы на это смотрите, ребятки?
Я молчал, а Фред сказал, что с ним она может пойти хоть сейчас. Мы опять подняли рюмки, и я окончательно обалдел, когда блондинка, глядя на меня, понесла еще более откровенную пошлятину… Мне стало стыдно, но никто ее не останавливал.
У нее словно произошел заскок в голове.
Наконец в Харии пробудилась совесть.
— Женни, прекрати, — сказал он и сильно сжал ее локоть. — Ты прекрасно знаешь, чем заканчиваются твои истерики, а я не желаю связываться с милицией. Думаю, что и тебе это ни к чему.
— Ты прости меня, Харий, ради бога, — захныкала она. — Прости. Ты-то ведь знаешь…
— Скукотища. Вечно одно и то же, — протянула Марика.
Женни отвернулась и что-то искала в своей сумочке, очевидно, носовой платок.
— Успокойся, — сказал Харий. — Не стоит. Да ты и сама хорошо знаешь… Не надо сцен…
Харий высказался и опять восседал, словно хан посреди гарема. И вообще мне показалось, что он далеко не равнодушен к белобрысой Женни, только он ничем этого не выказывал. Я видел, какими глазами посмотрел Харий на меня, когда Женни длинно выступала на скользкую тему насчет постели.
Ткнул Фреди в бок — мол, пора идти. Он не возражал, и мы было поднялись, но тут Харий вспомнил, что задолжал Эдгару восемь рублей. Он не сказал, что это за долг, просто ему было некогда встретиться с Эдгаром. Фреду дом Эдгара был не по пути, но надо было это сделать для Хария. Обо мне в этом смысле не могло быть и речи, раз уже Эдгар устроил мне номер с прыжком в Даугаву. Пропади он пропадом!
Харий достал помятую трешницу и одну исключительно гладенькую пятерку, бросил на стол. Фред сгреб деньги, и мы встали.
— Пока, Харий, счастливо оставаться, милые дамы! — галантно попрощался Фреди. — И не разорвите повелителя на куски. По воскресеньям давайте ему выходной. Иначе скоро придется подыскивать нового!
Здорово у него получилось. Я бы не смог так высказаться. Не из-за того, что был несогласен. Просто постеснялся бы.
— Не трепи языком, длинный! — обрезала Марика. — И давайте поживей уматывайте!
— Ого-го-го! — смачно заржал Харий. — Нет, вы скажите, разве он не прав?
— Всего хорошего, — попрощался я.
Харий, смеясь, сделал ручкой, Марика даже не посмотрела, лишь Женни отозвалась чуть потеплее:
— Чао, малыш!
Мы с Фреди стали подниматься по винтовой лестнице. Пестрая и шумливая публика окутывалась сизой мглой.
Я распахнул дверь, и нас обдала волна бодрящего свежего воздуха. Ветер швырнул в глаза тающие на лету снежные хлопья. Погода менялась с фантастической быстротой.
Странная вещь. Когда я входил в «Рицу», я испытывал чувство радости. Теперь, уходя из нее, я был рад не меньше.
Я почему-то решил, что у влажных снежинок должен быть вкус лета и холодных абрикосов. Так дико захотелось лета, что я высунул язык, и холодные пушинки садились на него. Фреди поглядел на меня как на ненормального и рассмеялся.
— Давай сходим к Эдгару, — сказал он. — Надо же отдать ему деньги.
— Ты ведь знаешь, что после сегодняшнего я не могу, — прошепелявил я с высунутым языком.
— Еще что за новости?
— Пошел к черту! Точно сам не знаешь.
— Да знаю, знаю.
— Вот и о’кэй!
— Это все пустяки.
— Как для кого.
— Просто тебе неохота топать такой кусок.
Я втянул язык и прижал к небу. По зубам стекло что-то скользко-холодное. Я с отвращением сплюнул.
— Нет, Фреди, у снежинок еще нет вкуса лета и абрикосов.
— Тебе всегда лень подрыгать своими чертовыми копытами, если бывает надо сделать небольшой крюк.
— Сам же знаешь, что это не так. На своих чертовых копытах я могу удрыгать вдвое дальше, чем твой чертов крюк, но я не желаю видеть этого чертова хмыря.
— Чудной ты малый. Неужели все надо сразу принимать к сердцу?
— Если тебе нравится, можешь принимать к другому месту. Я принимаю это к сердцу.
— Дело твое! Но проводить меня до Эдгарова дома ты ведь можешь?
Логично. Раз я был в состоянии сделать крюк вдвое больший, то проводить Фреди на половинное расстояние я был должен. И вообще Фреди мастер уговаривать. Единственно с Яко ему не удавалось справиться. У Яко разговор короткий: сказал, не буду это делать, и все. И кончен бал. Своего мнения он не меняет. Фреди говорит, что у Яко отсутствует гибкость мышления. Яко никогда не станет ученым. А я, конечно, стану, поскольку у меня она есть. Меня переубедить можно запросто. Поначалу я на сто процентов знаю, что надо поступить так и не иначе. Но почти всегда выходит, что можно и иначе, а не только так. И я делаю иначе. Таков я есть, это нехорошо, но что я могу с собой поделать? Единственное утешение в том, что есть шансы стать ученым. Разумеется, когда речь идет о чести, я своего мнения не меняю, потому что в таком случае можно поступать лишь однозначно.
Эдгар жил в Старой Риге.
Попетляв в узких улочках, мы подошли к свежепокрашенным воротам. Я ни разу не бывал у Эдгара. Даже не знаю, отчего так получилось. Да он никого особенно и не приглашал к себе домой. Поглазел на табличку с названием улицы и номером, чтобы на всякий случай знать.
— Ворота крашеные! — крикнул Фреди. — Осторожно!
— Чего, чего?! А я не собираюсь заходить.
Честно, я действительно не хотел заходить к этому чертову хмырю, но опять Фреди уговорил меня. Я решительно не знаю, как воспитать в себе железную волю.
Фреди Златоуст уверял меня, что, едва оправившись от болезни, я немедленно простужусь в эту слякоть, если останусь на улице, что я вовсе не обязан первым кидаться Эдгару на шею, я даже могу ни слова не говорить о том, что пришел только из-за него, из-за Фреди, и что ему, Фреди, в конце концов надоело, что его друзья ссорятся из-за ерунды. И таким образом он меня убедил. Тут еще важную роль сыграло то, что я никогда у Эдгара не бывал. Иной раз я делаюсь очень любопытным.
Мы вошли в тесный дворик — такие в Старой Риге на каждом шагу. Под аркой ворот было наставлено с десяток мусорных контейнеров, вокруг которых, истошно мяукая и цапаясь между собой, хлопотали кошки. Через двор была протянута веревка с бельем, которое не сохло на ней, а скорей полоскалось в мокром снегу. Приоткрытые окна изливали запахи пищи, а какой-то парнишка занудно долбил мячом в брандмауер.
Фреди тут ориентировался словно давний жилец. Пнул ногой какую-то дверь, а когда оказалось, что она заперта, саданул по ней пару раз кулаком.
— Иди сюда смелей! — окликнул он меня, когда я поотстал. — Еще подумают, что я пришел тырить белье.
За дверью чем-то погромыхали, затем раздался пропитой голос:
— Чего лупишь! Кто там?
— К Эдгару! — рявкнул в ответ Фреди.
Дверь приоткрылась. На пороге появился мужчина с давно не бритым лицом. Он недоверчиво разглядывал нас, потом заправил рубашку в брюки и нелюбезно сказал, даже скорее проорал:
— На кой он вам сдался?
— Учебники ему принесли.
По лицу мужчины было видно, что ему охота послать незваных гостей куда подальше. Но он махнул рукой и пробормотал:
