— Я бы на твоем месте так далеко не заглядывал, тебе бы до завтрашнего утра дожить. Как ты попал в сборный лагерь?
— Просто жить захотелось… Нас как-то выстроили на плацу и расстреляли каждого седьмого. Я оказался шестым… А потом спросили, кто хочет послужить великой Германии. Ну, я и согласился… Нас таких с десяток набралось. Думал, что при первой же возможности к нашим перебегу, однако не все так просто оказалось. Затем переправили меня в разведывательно-диверсионную школу в местечко Яблонь.
— Где это?
— На территории Польши, близ Люблина. Красивое такое местечко, яблонь там действительно очень много. Когда деревья зацветали, так благоухала вся округа. Местечко ухоженное, живописное, со старинным замком, никогда не думал, что в таком порядке люди могут жить.
— Ближе к делу, Копылов, — перебил старший лейтенант. — Что это за школа? Кого готовили?
— Готовили агентуру, в основном из русских. Активисты размещались в бывшем замке графа Замойского. Официально школа именовалась «Гауптлагерь Яблонь» или «Особая часть СС».
— Сколько человек было в этой школе?
— Где-то около двухсот активистов.
— Кто был начальником лагеря?
— Штандартенфюрер СС Рихтер фон Ризе. Он и сейчас там служит.
— Штандартенфюрер? Однако… Большой чин! Для начальника лагеря — это нехарактерно, наверное, его начальство очень ценит. Что тебе о нем известно?
— Известно мало… Знаю, что он из прибалтийских немцев. Отлично говорит по-русски. Я бы даже сказал, что он и мыслит как русский. Но вот русских ненавидит люто! Под Кёнигсбергом у него большое имение.
— Чем вы там занимались?
— Изучали ведение разведки в советском тылу, подрывное дело, радиодело.
— Как долго продолжалось обучение?
— Мы учились четыре месяца, но некоторые до шести. Было и два месяца… Все зависело от сложности программы.
— Куда направляетесь по окончании курсов?
— В группы «Абвер-2». Мы с Абрамовым попали в «Абвергруппу-204», размещавшуюся в Харькове, где тоже проходили подготовку.
— Каков ее распорядок?
— Он мало чем отличался от Красной армии. Мы были распределены по взводам, одевались в форму красноармейцев, вооружены были советским оружием. Даже в советский тыл нас забрасывали на самолетах «Аэрофлота»! В курс обучения входили подрывное, стрелковое дело, строевая подготовка и тактика. Потом нас разбивали по группам и отправляли в командировку на советскую территорию. Группы состояли от двух до пяти человек. В каждой группе непременно должен быть радист с аппаратурой.
— Куда вас забрасывали?
— Главным образом в район Москвы и Подмосковья. Знаю, что последние несколько групп были переброшены под Ленинград. Еще две группы на Урал.
— Какова их задача?
— Совершать диверсионные акты на железной дороге и оборонных предприятиях.
— А какова цель вашей группы?
— Мы должны были обосноваться в Люберцах. Завести знакомства с персоналом железнодорожной станции, а затем установить наблюдение за продвижением воинских эшелонов по Московско-Рязанской железной дороге.
— Что еще?
— Создать резидентуру из антисоветски настроенных граждан, работающих на железной дороге, а также среди тех, кто имеет непосредственное отношение к воинским перевозкам…
— Что у тебя там еще, не тяни! Или мне клещами из тебя все вытягивать? — раздраженно проговорил Романцев, заметив в глазах Копылова сомнение.
— В ближайшее время должен десантироваться отряд, нам следует его встретить.
— Вам сообщат по рации о его прибытии?
— Да.
Тимофей Романцев вспомнил, что с месяц назад в Люберцах работала радиостанция, но запеленговать ее так и не удалось: радиопередачи прекратились так же неожиданно, как и начались. Возможно, агент что-то почувствовал.
— Еще кто-нибудь, кроме вас, здесь есть?
— Резидент… В какой-то степени мы отправлены к нему на помощь, но где он и как выглядит, мы не знаем. Нам объяснили, что он сам нас найдет.
— С кем вы должны вступить в контакт?
— С одним чиновником… Он работает в аппарате Народного комиссариата путей сообщения. Весьма влиятельная фигура.
— Кто таков?
— Бургомистров Павел Андреевич, — ответил Копылов. — Хотели его привлечь к сотрудничеству. Его родной брат был завербован немецкой разведкой и сейчас проходит службу в «Абвергруппе-303».
— И как же вы собирались надавить на этого Бургомистрова?
— Показать фотографию его брата в военной немецкой форме. Он не посмел бы отказать в просьбе.
— Фотография при тебе?
— Да. За подкладкой гимнастерки.
— Давай ее сюда!
Вывернув наружу полы гимнастерки, Копылов нащупал небольшой картонный прямоугольник, аккуратно разодрал подкладку по швам, затем бережно извлек фотографию.
— Вот, — положил он на стол снимок.
Тимофей взял фотографию, с которой на него смотрел молодой мужчина в немецкой полевой форме армейского пехотинца и в пилотке на круглой голове. Взгляд настороженный, подозрительный, слегка затравленный. Он явно не походил на те плакатные фотографии, с которых молодые солдаты призывали соотечественников сражаться за идеалы рейха. Он был другой. Неужели этого не сумели рассмотреть сами немцы? Не было никакой гарантии в том, что парень после десантирования тотчас не явится в комендатуру. За время службы в контрразведке Романцев постоянно сталкивался с подобными случаями.
— А тебя не предупредили, что он может сдать тебя в «СМЕРШ» вместе с этой фотографией?
— Такой вариант не исключался, — сдержанно согласился диверсант. — Только ведь это еще не все. Его отец на Тамбовщине был крупным кулаком. Этот факт Бургомистров от Советской власти скрыл, а она обмана не прощает. А когда на Тамбове начались волнения, его отец примкнул к мятежникам. Есть несколько фотографий, где он запечатлен на групповом снимке с самим Антоновым.
— И где же сейчас отец?
— Неизвестно. По одним данным, он был взят в заложники подразделениями Тухачевского и расстрелян. По другим — перебрался куда-то в Сибирь. А вот один из его сыновей сумел сделать весьма неплохую карьеру в Наркомате путей сообщения.
— Каким образом вы должны были передавать добытые сведения?
— По радиосвязи в разведцентр.
— Когда ближайший сеанс?
Копылов посмотрел на настенные часы и сказал:
— Через тридцать минут…
— Где находится рация?
— В лесу, я ее надежно спрятал.
— Когда резервный сеанс?
— В это же время, через сутки.
Романцев достал папиросу, пустил прямо перед собой облако серого дыма. Еще через секунду оно уменьшилось в объеме, сделалось прозрачнее, а потом, вытянувшись в длинную кривую змейку, потянулось сквозняком в сторону окна.
Времени было достаточно, чтобы подготовиться к следующему радиосеансу. С немцами можно устроить радиоигру: для начала радист сообщит о своем благополучном приземлении, а потом можно будет подсунуть дезинформацию о переброске советских войск и военной техники. Немецкое руководство должно по достоинству оценить расторопность своих воспитанников.
— Думаешь, они тебе поверят, если ты запоздаешь с радиосвязью? — осторожно спросил он, взвешивая все шансы «за» и «против».
Затея выглядела весьма привлекательно.
— В нашей ситуации может случиться всякое, — разумно заметил Копылов, — поэтому и дается запасное время для выхода на связь. А потом, немцы мне доверяют…
— Чем это ты заслужил такое доверие? — стараясь скрыть откровенную неприязнь, спросил Романцев.
— Тут другое… Я ведь сам с Белоруссии, из оккупированной территории, и, по их разумению, должен вести себя примерно, потому что мать с отцом в Барановичах в качестве заложников остались. Правда, батя у меня своенравный мужик, Советскую власть не привечал. До сих пор удивляюсь, как его в лагеря не отправили…
— Было за что?
— Тут за один язык могли в Сибирь отправить! В нашем районе после двадцатых годов только одна церквушка осталась, да и ту потом разрушили. Вот он однажды при всех и сказал: «Пришли Советы, так даже помолиться негде!»
— А он верующий, что ли?
— Как сестра померла пять лет назад, очень сильно уверовал.
— А к немцам он как?
— А никак! Не скрою, немцев ждали. Всем хотелось каких-то перемен, потому что жилось очень плохо. И тут они объявились… Только хуже стало! Было одно ярмо на шее, а теперь сразу с пяток повесили. И если прежде свои как-то погоняли, так теперь еще и чужие. Признаюсь, у него на немцев большие надежды были, рассчитывал, что будет так, как при царе-батюшке. Он ведь зажиточным крестьянином считался. Мельницу имел… К нему со всей округи приезжали. А при Советской власти мельницу разрушили, только одни камни на берегу остались.
— А как он немцев встретил?
