Субъектами терроризма выступают индивиды (психически больные, с обостренным чувством справедливости, религиозные фанатики и т. д.), а также политические партии, движения и организации. Следовательно, если субъектом террора является официальная (легитимная или нелегитимная) либо неофициальная (но легитимная, имеющая массовую поддержку в обществе) власть, то круг субъектов терроризма может быть значительно шире, чем круг субъектов террора. Более того, субъекты терроризма чаще всего действуют анонимно (особенно если террористами являются индивиды) и независимо от официальной власти. Причем террористические организации, партии и движения, действующие автономно, лишь в очень редких случаях идут на контакты с властью (как правило, с властью другого государства), получая от нее инструкции, материальную, финансовую и другую помощь. В этом случае в зависимости от масштабов действий организации ее деятельность можно рассматривать как террор одного государства (спонсирующего террористическую группу) в отношении другого (на территории которого или против которого действует группа). Субъекты (непосредственные исполнители) террора, как было отмечено, всегда реализовывают политику государства и не могут существовать, тем более масштабно действовать автономно и анонимно, поскольку находятся на довольствии у покровительствующей им официальной политической власти государства. Поэтому представляется ошибочным отнесение учеными действий народников и эсеров в России к террору. Их преступления в отношении государственных деятелей России следует рассматривать либо как терроризм (когда ставилась цель запугать всю официальную власть), либо как террористические акты (когда преступление было совершено против конкретного государственного деятеля без цели общего запугивания).
Если вернуться к конфликтам сегодняшнего дня, в частности к событиям в бывшей Югославии, то деяния всех трех противоборствующих сторон (боснийцев, сербов, хорватов) можно квалифицировать как террор. К такому выводу приводит анализ практики обращения с лицами, заключенными в лагеря. По мнению международных наблюдателей, из всех противоборствующих сторон в бывшей Югославии только сербы действовали по столь четкой схеме и столь масштабно, что становилось ясно – это осознанное проведение в жизнь политики, продуманной на самом высшем политическом уровне. Политика эта была направлена на продолжение «этнических чисток», терроризирование несербского населения с целью заставить его бежать. А в концентрационных лагерях в городах Омарск и Сусица целью политики террора было физическое уничтожение мусульман, в особенности тех, которые могли бы претендовать на лидерство[50]. В случае с хорватами правонарушениям потворствовала высшая политическая власть Хорватии, которая несет прямую ответственность за такие преступления, как последовавшие за военными успехами хорватской армии в Крайне летом 1995 г. продолжительные артиллерийские обстрелы «по квадратам» восточной части Мостара, поджоги зданий, убийство 320 мирных сербских жителей, преимущественно стариков[51]. В случае с боснийцами жестокость – это пятно на репутации боснийского правительства, хотя еще не выяснено, совершались ли эти преступления по приказу высших должностных лиц государства, с их ведома, либо они просто смотрели на происходящее «сквозь пальцы». Но то обстоятельство, что боснийское правительство оперативно арестовало лагерную администрацию и немедленно вслед за предъявлением им обвинения отправило их под Международный трибунал по нарушениям гуманитарного права на территории бывшей Югославии, созданного Резолюцией ООН № 808 от 22 февраля 1993 г., позволяет предположить: гражданские чиновники высокого ранга не опасались, что разоблачительные показания арестованных затронут их самих.
Ниже нами обосновывается предположение, что многие страны намеренно культивируют у себя терроризм в контролируемых масштабах. В этом случае акты терроризма совершаются самой властью для их последующего использования в политических целях (ограничения свободы слова, консолидации общества перед угрозой общего врага, устранения политического противника и т. д.). Хотя исследователи отказываются признать государство в качестве субъекта терроризма (В. В. Устинов)[52], представляется, что в некоторых случаях государство, использующее терроризм как предлог для проведения определенного рода внешней или внутренней политики, может быть субъектом терроризма, если терроризм рассматривать исключительно как социально-политическое явление, а не как уголовное преступление.
Инициатором (организатором) террористического акта также может быть легальная государственная власть (вспомним, например, убийство Кирова, Троцкого). Террористический акт может быть организован и политической партией (например, каждый отдельно взятый акт насилия народовольцев, эсеров и анархистов в отношении высших должностных лиц Российской империи). Субъектом террористического акта может быть и индивид, например личность с обостренным чувством справедливости, по своей инициативе принявшая решение совершить убийство государственного или общественного деятеля (покушение на жизнь градоначальника Петербурга Ф. Ф. Трепова, совершенное В. Засулич, покушение на жизнь Александра II, совершенное Д. Каракозовым, покушение на жизнь Л. И. Брежнева, совершенное В. Ильиным и др.).
Таким образом, лица, наделенные государственно властными полномочиями выступают субъектами и террора, и терроризма, и террористического акта. Политические партии и индивиды не могут быть субъектами террора, но могут являться субъектами терроризма и террористического акта.
2. Цели преступных действий. Каждый из вышеназванных правителей организовывал и санкционировал массовые преступления, декларируя высокие цели. Ленин говорил о мировой революции, о диктатуре пролетариата, об уничтожении буржуазии как класса, о насаждении коммунистической идеологии, об экспроприации и т. д. Целью Сталина было продолжение дела Ленина (соответственно, достижение тех целей, которые тот преследовал, например, подписывая директивы о терроре), создание единой общности «советский народ». Гитлер стремился к порабощению мира, установлению превосходства арийской расы и ее чистоты, Мао Цзэдун – к осуществлению земельной реформы и культурной революции, Пол Пот ставил перед собой задачу совершения тотальной социальной революции и т. д. Абсолютизация власти диктатора всегда является необходимым звеном в цепи достижения глобальной цели.
Если взять современный период истории, то можно сказать, что традиционные цели, преследуемые конфликтующими сторонами, – захват территорий, подчинение себе другой стороны, – отходили на второй план, а может быть, и вовсе не ставились теми, кто организовывал террор в Руанде и в бывшей Югославии. Целью террора в Боснии были «этнические чистки». Целью осады Сараево и восточной части Мостара было уничтожение мусульман и ликвидация всего того, что символизировало космополитический уклад жизни и этнический, религиозный, культурный плюрализм. В Руанде – физическое истребление народности тутси (в результате за три месяца было перебито 800 тыс. человек). Мирные жители и гражданские объекты не были случайными, «побочными» жертвами, неизбежными при правомерном, в смысле обычаев войны, уничтожении военных объектов. Изгнать или уничтожить гражданское население и памятники его культуры – такова была долговременная задача политиков Сербии, Боснии, Хорватии и т. д.
Следовательно, субъекты террора всегда преследуют масштабные, а иногда и глобальные цели, которые в их представлении имеют историческое значение для их народа, их государства или цивилизации (построение социализма, мировая революция, освобождение народа и т. д.).
Субъекты терроризма, как правило, не преследуют столь глобальных целей. В тех случаях, когда масштабные цели все же ставятся (например, народовольцы стремились к переустройству общества на социальных началах), их реализация оказывается террористам не под силу, поскольку возможности официальной власти достаточны для нейтрализации опасной деятельности, сохранения своего положения и продолжения той политики, которую она считает целесообразной. Следовательно, при разграничении терроризма и смежных с ним понятий нужно принимать во внимание не только саму конечную цель, но и вероятность ее достижения субъектом. А она, как отмечает Н. Д. Литвинов, может зависеть от различных факторов: соответствия идеи интересам той или иной части общества, мощности террористической организации, прочности власти и т. д.[53]
Целеполагание преступников при политическом терроризме ограничиваются какой-то сферой государственной политики. Часто террористы стремятся скорректировать политику государства в определенной социальной сфере (экономике, экологии, национальной политике и т. д.), продемонстрировать свою силу (заявить о себе как о политической силе) либо ищут наживы (вымогают крупные суммы денег). При этом сам акт терроризма является промежуточным звеном в достижении конечной цели. Последнее относится и к тем случаям, когда субъектом терроризма является легальная государственная власть.
