Ну вот и все… Я даже не успел заметить, как они ловко закрыли черную дыру пластмассой. Теперь моя очередь.
— Гоп!
Осмотревшись, я соскальзываю в узкую темную щель и нащупываю ведущие вниз ступени. Хорошо, что это не колодезь. Прожектор бросает на стены неровный пляшущий свет. Ну что ж, в них нет ничего особенного, они такие же, как и стены храма там, наверху. Но главное — не задерживаться. Очевидно, входная часть погребальницы уже заражена воздухом, проникшим при смене крышек. Проход очень тесный и узкий. Я делаю несколько шагов, мои плечи трутся о стены, а на голову с потолка сыплется какая-то пыль. Ступени кончились. Еще шаг. Следует не совсем понятный поворот, и я попадаю в просторное помещение. Полная пустота. Мой прожектор суетливо освещает стены, потолок, пол. Покойный жрец племени майя, видимо, был великий скромник — никаких украшений, посуды и прочей утвари в погребальнице не видно.
Возле одной из стен замечаю продолговатый серый холмик. Это как раз то, что мне нужно! Начинаю отбирать пробы. В одну колбу помещаю немного пыли с пола, в другую со стен. Мне удалось найти и кусочки дерева, какие-то лоскутки, похожие на истлевшую ткань, или может это… Но мне некогда думать
— я отбираю пробы. После каждого взятия пробы выбрасываю пинцет или лопаточку: они уже не стерильны и поэтому не пригодны для дальнейшей работы.
Колбы закрываю стерильными тампонами из ваты: если здесь есть древние микробы, они в ловушке. Воздух в погребальнице холодный, но не такой сырой, как там, наверху. Это, пожалуй, даже приятно. Мешает только примесь затхлого душного запаха, присущего всем склепам мира, даже тысячелетнего возраста.
Уф! Кажется, все. Я отобрал пробы и могу уходить. Я не очень тороплюсь, но и задерживаться здесь дольше, чем надо, мне бы не хотелось.
Вдруг что-то противно щелкает Мой прожектор гаснет. Наверное, перегорела лампа, слишком яркой была последняя вспышка света. Тьма наваливается и топит меня. Я улыбаюсь и жалею, что эту улыбку не видят мои лондонские друзья. Охотник за микробами в объятиях мумии… Встреча с призраком в подземелье Храма «Черного тукана»… Свежий труп в древней усыпальнице… Интригующие заголовки стаей проносятся в моем воображении.
И все же мне хочется поскорее выбраться. Поднимаю сумку с колбами и делаю несколько шагов к выходу. Я точно помню, где находился черный прямоугольник отверстия, ведущего наверх, и двигаюсь к нему. Но натыкаюсь на стену. Значит, нужно взять чуть правее. Опять стена. Я бросаюсь влево. На какой-то миг теряю управление и бестолково мечусь по захоронению. Стена, стена, стена… Вокруг меня одни стены. Выхода нет, он исчез, пропал, замуровался. Мне делается душно, я останавливаюсь, пытаясь собраться с мыслями. Это очень нелегко. Мой мозг не хочет думать, рассуждать, анализировать. Им движет неукротимое желание действовать, бежать, поскорее бежать из этой черной ловушки. На несколько секунд я поддаюсь животному страху. Как слепой котенок, вновь натыкаюсь на стены и совсем теряю рассудок. Похоже, что мой мозг погас вместе с прожектором. С торопливостью испорченной кибернетической машины он выбрасывает мрачные мысли и страшные предположения.
А что, если гробница снабжена автоматическим затвором и любой вошедший захлопывается в ней, как в мышеловке?
Правда, я не слышал никакого шума. Впрочем, это ничего не значит; я был увлечен своими пробами, и потом дверь могла закрыться бесшумно. Древние знали толк в шлифовке камней.
Я пытаюсь остановить разыгравшееся воображение и заставляю себя рассуждать логично. Для этого опускаюсь на корточки, ставлю рядом саквояж, с удивлением отмечая, что все еще держу его в руке, и начинаю думать.
Допустим, я действительно влип и автоматика тысячелетней давности сработала. Допустим, какая-то глыба в полтонны весом действительно завалила вход и я не слышал этого. Остается сообщить друзьям наверх, что я попал в беду, и они придут на выручку. У них механизмы, патроны для взрывных работ, сверла, отбойные молотки… Но как сообщить? Крикнуть? Вряд ли они услышат мой голос сквозь двухметровую толщу камня. Постучать? Я вспоминаю ватные удары своих рук о стены гробницы и отбрасываю эту мысль. Остается ждать, через десять-двадцать минут они начнут волноваться, поднимут пластмассовую крышку, спустятся вниз, и тогда… Вдруг меня обжигает зловещая мысль. А что, если глыба, завалившая выход, герметично подогнана к отверстию? Я задохнусь! На сколько хватит воздуха в погребальнице? Успеют ли друзья прийти мне на помощь?
Леденящий ужас врывается в клетки моего тела. Я начинаю ощущать настоящее удушье. Я понимаю, что это результат разыгравшегося воображения, но ничего не могу с собой поделать. Я задыхаюсь! Мне никак не удается сделать полный вдох, какой-то ком стоит поперек горла и мешает дышать. Я не могу даже пошевелиться от страха — тело совершенно парализовано. Скрюченная поза уже дала себя знать: икры ног сведены судорогой, и я не могу встать. Мое состояние близко к обмороку, в глазах мелькают разноцветные точки и круги. Если я потеряю сознание, то погибну. Нужно взять себя в руки, но как это сделать? Я пытаюсь считать пульс. Мне кажется, такая процедура должна успокоить мою разбушевавшуюся психику. Считаю вслух, голос у меня хриплый, срывающийся, и я пугаюсь. Но все еще старательно считаю частые удары сердца. Вдруг вспоминаю, что не посмотрел на часы. Подношу часы к глазам, но ничего не вижу. Очевидно, мешает резиновая перчатка. Обнажаю узкую полоску на сгибе кисти, но опять ничего не могу разглядеть — циферблат не светится. Вот досада! Я надел сегодня часы с темными стрелками! Надо бы их осветить. Сую руку в карман, извлекаю маленький электрический фонарик и освещаю часы.
Тусклый свет фонаря кажется мне вспышкой молнии. Прямо передо мной темнеет узкое отверстие выхода. Я поднимаю с пола саквояж и медленно бреду прочь из погребальницы. У выхода замечаю кабель, по которому подавалось питание злополучному прожектору. Я возвращаюсь, поднимаю его и ухожу.
Я стучу в пластмассовую крышку, и она моментально откидывается. Меня встречает де Моран с сотрудниками. Они вооружены до зубов археологическими средствами нападения. Сейчас наступает торжественное мгновение: археологи ринутся в неизвестную погребальницу. Условия стерильности для них не обязательны, они могут работать там вдвоем и втроем.
— Вы быстро справились, доктор! — восклицает де Моран.
— Разве?
— Да, конечно. Вы пробыли там семь минут. «Семь минут! Боже мой… Пять-шесть из них я отбирал пробы…»
— Я бы справился быстрей, — говорю я, — но у меня сгорела лампа в прожекторе.
— Вот как? — Де Моран хмурится. — Нужно заменить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
