Вила закончила возиться с ботинками, удовлетворенно осмотрела плоды своих трудов, и убрала палочку в складки платья.
— Давай, обувайся. Я на них наложила чары — теперь их у тебя украсть не смогут, и сносу ботинки знать не будут.
— А в них больше никакой магии нет? — с замиранием сердца спросила я.
— А должна быть? — удивилась Лина.
— Ну, если ориентироваться на книгу, то я могла бы щелкнуть каблуками, крутануться вокруг своей оси и рвануть домой.
— Увы, это просто удобные походные ботинки. Но ты, если хочешь, можешь попробовать и щелкнуть, и покрутиться — Лина откровенно потешалась надо мной.
Все время, пока я натягивала и шнуровала ботинки, неумело привязывала к рюкзаку плащ, я вслух обдумывала полученную информацию.
— Странная какая-то ситуация: с одной стороны эта книга — мой путеводителем по вашему миру. С другой стороны — пока все, что в ней написано и то, что происходит в реальности похоже только схематично, весьма условно.
— А с большинством магических артефактов такая же история, — отозвалась вила, — метафоры такие метафоры. Зачастую только после применения и понимаешь, что именно имелось в виду в легенде по применению, и как именно артефакт должен был сработать.
— Кстати, для полной аутентичности мне не хватает говорящей собачки. Какая же я Элли, если Тотошки нет? — я притворно надула губки.
Линарис неожиданно оживалась:
— Собаааааачка, говоришь? Тотошка? Да еще и говорить, чтоб могла? Пойдем! — и вила решительно вышла за дверь. Я бросилась за ней, на ходу пытаясь забросить на спину рюкзак и извиняясь перед шарахающейся от нас прислуги. Два лестничных пролета, несколько коридоров и поворотов, и мы очутились на заднем дворе. Лина, не сбавляя скорости, двинулась к хозяйственным постройкам и остановилась у высокого забора, по периметру которого тянулась колючая проволока.
Рядом с забором было неуютно, до озноба, и сразу испортилось настроение.
— Что там? — почему-то шепотом спросила я у вилы, кивая на массивную дверь в монолитном заборе.
— Зверинец. Ты же хотела собачку? Там есть одна…
— Неужели говорящая? — я подпустила в голос иронии
— В некотором роде. Впрочем — сама увидишь. Ну что стоишь — иди!
— А ты?
— А у меня есть другие дела, засиделась я тут с тобой. Ну, я пошла. Буду приглядывать за тобой, ты забавная. И будь осторожна. Гладкой дороги!
Хрупкая вила неожиданно стремительно покинула меня, привычно шагнув в ближайшую стену, впрочем, тут же из ближайшей массивной двери проявилось знакомое хрупкое личико в окружении серебристых локонов:
— Помни: ты должна отправиться в путь сегодня, это важно!
И Лина снова исчезла, не дав мне даже рта раскрыть.
Связка ключей привычно легла в руку, «Французский» ключ в пальцах, щелчок, говорящий, что ключ встал туда, где не было никакой замочной скважины, два оборота против часовой, и, пыхтя от натуги, я смогла сдвинуть дверь настолько, чтобы образовалась щель, в которою я смогу пройти.
В том мире, где я жила, мы никогда не ходили в передвижные зверинцы и бродячие цирки, что приезжали время от времени в наш городок — мне до слез было жаль содержащихся там животных, я стыдилась их израненных шкур и замученных глаз, и мне не хотелось, чтобы это видели дети. Знакомое ощущение стыда и горечи только усиливалось с каждым шагом вдоль маленьких, грязных вольеров. Пленник нашелся, когда я уже поверила, что зверинец пуст, и вила, нахватавшись от меня иномирянской дури, «просто пошутила». Запах от клетки стоял одуряющий, и, казалось, что внутри, на прелой соломе лежит куча грязного тряпья. А потом куча зашевелилась, и на меня взглянули умные желтые глаза, в которых светилась безнадега.
Я рванулась к клетке, дрожащими руками нашаривая связку ключей, бормоча:
— Сейчас, сейчас, милый, хороший, ты только потерпи — я сейчас тебя отсюда вытащу, подожди немного.
Я говорила и говорила, стараясь не отводить взгляд, все время пока вскрывала огромный калач навесного замка, дергала застывшую дверцу, а потом, морщась от противного скрипа, старалась открыть ее как можно шире.
— Выходи, выходи, пожалуйста! — позвала я. — Выходи и ничего не бойся. Гемма Гинивер мертва, она больше не сможет тебе ничего сделать. Я сосчитаю до двадцати, если ты не сможешь выйти за это время — я тебя вынесу. Я начинаю: один, два…
«Песик» в клетке с трудом поднялся на лапы и, пошатываясь, двинулся к выходу. Выглядел он ужасно — впалые бока, выпирающие ребра, шерсть, свалявшаяся в колтуны, пролежни, слезящиеся глаза и запах, этот ужасный запах!
— Ты большой молодец, — сообщила я «песику». Почему-то я была твердо уверена, что он прекрасно меня понимает. — Я могу сбегать тебе за едой и водой, но мне бы хотелось выйти отсюда. Это место… оно ужасно! Мне здесь жутко, и я боюсь.
Мне показалось, что «песик» кивнул в ответ, но это было настолько скупой жест, что уверенности в том, был ли это кивок, или просто «песик» дернул головой, у меня не было. Однако не зависимо от того, согласился ли со мной зверь или просто хотел убраться отсюда подальше — он тронулся к выходу, с трудом переставляя лапы. Я брела рядом, пытаясь придумать хоть что-то, чтобы помочь бедному животному передвигаться. В голову, как назло, не приходило ничего. Это был очень долгий путь в тридцать моих обычных шагов, «песик» упрямо переставлял лапы, я плелась рядом и старалась не зареветь.
Слуги столпились за воротами, я слышала их торопливые переговоры, но, когда мы с «песиком» вышли из зверинца — нас встретила мертвая тишина.
— Зверинец — снести! — пролаяла я, чувствуя, как во мне вскипает гнев — разобрать до основания, землю снять и вывезти туда, где никто не ходит, на этом месте разбить цветник. Чтобы к следующему разу ничего не напоминало о том, что здесь было!
Слуги смотрели на меня с испугом и удивлением, я и сама не понимала, что на меня нашло. Окончательно же добил меня удивленный взгляд «песика», он же и вывел из ступора, заставляя пристальней всмотреться в пленника зверинца. Теперь даже такой плохой зоолог, как я, понял бы, что это был большой волк, чья холка по высоте приходилась мне на середину бедра, а кое-где оставшаяся нетронутой шерсть была серой.
— Воды принесите нашему гостю, — я махнула рукой в сторону волка, — и еды.
Волк отрицательно качнул головой, я решила уточнить для чистоты эксперимента:
— Ты сейчас не будешь есть, только пить?
Волк в ответ опять кивнул, но утвердительно.
— Значит, только воды, — подытожила я, поворачиваясь к слугам.
На их лицах проступил ужас, никто не стронулся с места.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
