Когда Солнышко постучала в дверь, Мадам Лулу окликнула: «Кто там?» — и впервые в жизни вопрос их очень смутил.
— Мы — уроды, — ответила Вайолет своим новым, низким голосом. — Трое… то есть двое уродов. Мы ищем работу.
Дверь со скрипом открылась, и перед детьми предстала Мадам Лулу. На ней было длинное мерцающее платье, которое переливалось всеми цветами радуги, когда она двигалась, а на голове — тюрбан, очень похожий на тот, который носил Граф Олаф в бытность учителем Пруфрокской подготовительной школы. У нее были темные глаза, пронизывающий взгляд и выразительные брови, которые она вопрошающе приподняла, с подозрением оглядывая вошедших. За спиной у нее за небольшим круглым столом сидели Граф Олаф, Эсме Скволор и олафовские сотоварищи, и все они с любопытством взирали на детей. Мало того, кроме всех этих любопытствующих глаз на Бодлеров смотрел еще один глаз — стеклянный, висевший на цепочке на шее у Мадам Лулу. Глаз как две капли воды походил на тот, что был нарисован на фургоне, и на тот, что был вытатуирован на щиколотке у Графа Олафа. Именно этот глаз словно преследовал Бодлеров повсюду, затягивая их все дальше в глубину зловещей тайны, которая окутывала их жизнь.
— Зайдете, пожалуйста, — проговорила Мадам Лулу на своем странном английском, и замаскированные дети повиновались. Стараясь выглядеть как можно более уродскими, бодлеровские сироты вошли внутрь и оказались на несколько шагов ближе ко всем этим пристально глядящим на них глазам и на несколько шагов дальше от той своей жизни, которую оставляли позади.
Глава третья
Помимо получения за один день нескольких газетных вырезок или устного известия о том, что кто-то из вашей семьи продался вашим личным врагам, одно из самых неприятных испытаний в жизни — это собеседование перед устройством на работу. Рассказывать, что ты умеешь делать, рассчитывая на оплату этого умения, — большая нервотрепка. Однажды у меня было очень трудное собеседование с работодателем: я рассказывал о том, как попадаю стрелой из лука в оливку, что способен выучить наизусть целых три страницы стихов, а также определить, не пробуя, положен ли в сырную массу для фондю( блюдо из расплавленного сыра ) яд, и все это я должен был еще и демонстрировать. Лучшая стратегия при этом — быть предельно честным, так как худшее, чем может окончиться собеседование, это что вы не получите места и проведете остальную жизнь, добывая пищу в дикой местности и укрываясь под деревьями или под навесом бездействующего кегельбана. Но собеседование бодлеровских сирот с Мадам Лулу перед устройством на работу было куда более тяжелым. Честными они ни в коем случае быть не могли — они притворялись совершенно другими людьми. Самым худшим исходом было бы то, что их разоблачат Граф Олаф и его труппа и оставшуюся часть жизни проведут в столь ужасных условиях, что и думать про это было невыносимо.
— Садитесь, пожалуйста, Лулу будет побеседовать с вами про карнавальную работу. — И Мадам Лулу махнула рукой в сторону круглого стола, где сидели Олаф с компанией. Вайолет и Клаус с трудом уместились на одном стуле, а Солнышко взобралась на другой, и все присутствующие молча следили за ними. Актеры сидели, опершись локтями на стол и хватая угощения прямо руками. Эсме Скволор тянула свое пахтанье, а Граф Олаф, откинувшись на спинку стула, очень, очень пристально глядел на Бодлеров.
— Что-то в вас есть знакомое, — заметил он.
— Наверно, ты и раньше встречал уродов, мой Олаф, — сказала Лулу. — Какие ваши имена?
— Меня зовут Беверли, — ответила Вайолет своим новым, низким голосом, придумав себе имя с такой же быстротой, с какой изобрела бы, к примеру, гладильную доску. — А вторую голову зовут Эллиот.
Олаф протянул через стол руку, чтобы поздороваться, и Вайолет с Клаусом пришлось очень быстро соображать, чья рука у них торчит из правого рукава.
— Очень приятно познакомиться, — сказал Олаф. — С двумя головами, надо думать, живется нелегко.
— Ох да, — пропищал Клаус самым высоким, каким только мог, голосом. — Вы себе не представляете, до чего хлопотно найти подходящую одежду.
— Я заметила, какая на тебе рубашка, — проговорила Эсме. — Очень модная.
— То, что мы уроды, не мешает нам следить за модой, — отозвалась Вайолет.
— А как вы принимаете пищу? — осведомился Граф Олаф. Глаза его горели ярким блеском. — Надо думать, это весьма затруднительно?
— Н-ну… я бы сказал… мы… — растерялся Клаус, но прежде чем он нашелся что ответить, Олаф схватил с тарелки большой початок кукурузы и сунул его детям под нос.
— А ну-ка поглядим, как ты справишься! — прорычал он, и приспешники его захихикали. — Ешь кукурузу, двухголовый урод!
— Да, — поддержала его Мадам Лулу, — так лучше всего проверять, как работать на карнавале. Ешь кукурузу, ешь!
Вайолет и Клаус обменялись взглядом и протянули каждый одну руку, чтобы взять початок у Олафа. Они неуклюже держали перед собой кукурузу. Вайолет нагнулась, чтобы откусить кусок, но при этом нечаянно выдернула початок из Клаусовой руки, и кукуруза упала на стол. Зрители разразились бессердечным хохотом.
— Вы поглядите на них! — со смехом прокричала одна из напудренных женщин. — Даже кукурузу не могут есть! Вот уроды так уроды!
— А ну еще разок, — с гадкой усмешкой приказал Олаф. — Подбери со стола кукурузу, урод!
Дети повиновались и снова поднесли к губам кукурузу. Клаус скосил глаза и попытался откусить кусок, но когда Вайолет попробовала продвинуть початок поближе к Клаусу, чтобы помочь ему, кукуруза ударила брата по лицу, отчего все вокруг (кроме, естественно, Солнышка) опять захохотали.
— Какой ты смешной, — проговорила Мадам Лулу. Она так смеялась, что у нее потекли слезы, и когда она вытерла глаза, одна из ее выразительных бровей слегка размазалась и над глазом появилось что-то вроде синяка. — Попробуй еще раз, Беверли-Эллиот!
— Ничего смешнее не видывал, — проговорил крюкастый. — Я всегда думал, что люди с врожденными физическими недостатками чувствуют себя несчастными, а оказывается, они весельчаки.
Детям очень хотелось указать ему, что человеку с крюками вместо рук, вероятно, тоже пришлось бы туго, доведись ему есть кукурузный початок, но они понимали, что собеседование перед устройством на работу — не самое удачное время для дискуссий, поэтому они проглотили свои доводы и принялись поглощать кукурузу. Укусив початок несколько раз, дети несколько освоились, что в данном случае означает «начали постигать, каким образом двое людей, пользуясь каждый одной рукой, могут есть один и тот же початок кукурузы одновременно». Но все равно задача была очень трудная: початок был скользким от масла, масло оставляло влажные потеки на губах, стекало с подбородков. Иногда положение початка было идеальным для одного из детей, но при этом он утыкался в лицо другому. А время от времени початок и вовсе выскальзывал у них из рук, и окружающие опять принимались хохотать.
— Да это будет веселее, чем детей похищать! — заключил лысый помощник Олафа, весь сотрясавшийся от смеха. — Чтобы поглазеть на это, люди издалека валом повалят, а тебе, Лулу, вся затея обойдется в один початок кукурузы!
— Правда, пожалуйста, — согласилась Мадам Лулу и посмотрела на сидящих за столом Вайолет и Клауса. — Людям нравится, чтобы неряшливо ели. Вы наняты в Шатер Уродов.
— А вон с тем что делать? — спросила Эсме, хихикая и стирая с губ пахтанье. — Он похож на меховой воротник
— Чабо! — проворчала Солнышко, обращаясь к сестре с братом. Она хотела сказать что-то вроде «Конечно, все это унизительно, но зато наш маскарад, кажется, удался». Вайолет поторопилась замаскировать смысл ее рычания.
— Это Чабо, девочка-волчонок, — произнесла она низким голосом. — Ее мать была охотницей и влюбилась в красивого волка — это их горемычный ребенок.
— Вот уж не думал, что такое бывает, — сказал крюкастый.
— Гр-р, — заворчала Солнышко.
— Забавно бы поглядеть, как она станет есть кукурузу, — сказал лысый и, схватив еще один початок, помахал перед самым носом у младшей из Бодлеров. — А ну, Чабо! На, хватай.
Солнышко широко разинула рот, и лысый, увидав кончики зубов, торчащие сквозь длинную шерсть, в страхе отдернул руку.
— Ух ты! Да она дикая!
— Да, пока еще немножко диковатая, — подтвердил Клаус своим высоким голосом. — По правде говоря, все наши страшные шрамы на лицах оттого, что мы ее дразнили.
— Грр, — еще раз проворчала Солнышко и куснула ложку, чтобы показать, какая она дикая.
— Из Чабо будет привлекательный номер на Карнавале, — объявила Мадам Лулу. — Людям всегда нравится жестокость. Ты тоже взятая на работу, Чабо, пожалуйста.
— Только держите ее подальше от меня, — вставила Эсме, — а то, чего доброго, порвет мой наряд.
— Грр! — заворчала Солнышко.
