назад и скоро уперлась в такую же холодную шершавую стену, такую же, как и пол. Теперь сидеть было намного легче, ее затекшую спину и больную голову поддерживала стена.
– Кто я? – спросила она себя.
– А ты не помнишь? – ответил ей внутренний голос.
– Нет…
– Ты не помнишь, что сделала?
Энджела вдруг поняла, что ее внутренний голос – мужской, а может быть, и вовсе не ее.
– Кто здесь? – Она хотела подскочить, но веревка еще сильнее стянула запястье.
Голос стих. Никто с ней больше не говорил. В животе болело от голода, голова кружилась. Временами она проваливалась в забытье. Это был сон с открытыми или закрытыми глазами, и она не понимала, видит ли она темноту. Энджела попыталась заснуть, весь организм хотел этого, все ее тело дрожало от усталости. Но что будет после сна, проснется ли она, позволят ли ей проснуться? Она закрыла глаза. Громкая музыка. Ее тело подхватывало ритм, ее ноздри вдыхали аромат фруктового дыма, громкая музыка не давала уснуть, никто не спал. Где она?
Ты не узнаешь, пока не проснешься.
Энджела открыла глаза – все так же темно. Она попыталась ползти вдоль стены – нужно понять, какой длины помещение, нужно понять, что здесь есть. Шероховатая бетонная махина царапала спину через тонкую блузу.
«Оденься нормально, куда ты в таком виде пойдешь», – услышала она голос матери. Да, у нее есть мать, и пусть в ее памяти вызрела лишь одна ее фраза, но от этого стало как-то легче и захотелось плакать. Она будто брошенный в загоне слепой щенок, бродящий от стенки к стенке, бесполезно тыкающий носом в ограждения, отделяющие его от свободы. Энджела сдержала слезы, сейчас не время, не время плакать, но если у нее есть мать, значит, ее ищут, ее хотят спасти. Вдруг что-то звякнуло – ключи, это поворачивались ключи. Энджела прижала колени к груди и уткнулась в них подбородком. Звериный страх не давал вздохнуть, он сковал ей грудную клетку, оцепив всю ее. Тугой засов прокручивался назад, приближая неизбежное, раз, два, три, петли заскрипели, тусклый свет заставил зажмуриться.
Длинные мужские ноги ступали по полу, ботинки на толстой подошве, темные брюки – и все, дальше она не смотрела. Он заслонил ей весь свет.
Сейчас я умру, подумала Энджела, лучше умереть, чем что-то другое, лучше убей меня, молила она. Но никто не услышал ее мольбы, она не смогла вымолвить ни слова, во рту пересохло, губы не разомкнуть.
Он уже рядом, он уже дышит на нее, что-то причмокивая во рту. Он схватил ее за руки, проверил веревку. Туго.
– Хорошая девочка, – сказал он. Голос его грудной, но не старый, – ты и не думала бежать, правда? И правильно. От судьбы не убежишь. Теперь я твоя судьба.
Он сжал ее коленку, другой рукой погладил по щеке, дыхание участилось, он дышал как зверь после охоты.
– Посмотри на меня, – скомандовал он.
Она не могла поднять головы.
Он дернул ее за волосы, запрокинул голову и впился своим ртом в ее сухой рот. Он заглотил ее губы, он пожирал их.
Энджела не могла пошевелиться, она боялась и пискнуть, боялась, что будет хуже. Наконец он разжал хватку.
– Почему ты не плачешь? – спросил он, вытирая рот.
Энджела молчала.
– Почему ты не плачешь? – крикнул он и ударил ее по лицу. – Плачь! – прокричал он, взял ее голову в обе руки, обхватил, как клещами, и стал сжимать. – Я сказал – плачь! Надо плакать. Не хочешь? Я помогу.
Он ударил ее затылком об стену так, что она услышала хруст в ушах, слезы хлынули, текли по щекам, она стонала от боли в затылке, от боли в руках и ногах.
– Так-то лучше, – сказал он и стал гладить ее по больной голове, по мокрым щекам, стал целовать ее щеки и мокрые дрожащие губы.
– Ты боишься меня?
Энджела закивала.
– Боишься, – говорил он, не отрываясь от ее губ, – все боятся неизвестности. Ты же знаешь, что будет, когда я приду во второй раз?
Энджела не хотела этого знать.
Он говорил медленно, задыхаясь. Потом поднес свою руку к ее губам.
– Целуй, – приказал он.
Энджела поцеловала.
– Не верю, – процедил он и треснул ее еще раз.
Энджела упала, ударилась головой о бетонный пол и заплакала.
5 глава
Моя новая квартира была значительно больше предыдущей. И вид из окна говорил о серьезности моего положения, это вам не мусорные баки на заднем дворе, это почти центр. Если представить, что здания справа не было, то я, можно сказать, смотрел на министерство. Я закрыл шторы и отвернулся от света, меня словно передернуло. Опять эти рекламные щиты. Они светили рекламой магазина женской косметики, но я видел лишь одно лицо – лицо пропавшей девушки, которая еще недавно смотрела с них на меня и на всех прохожих, застывших тогда на дороге. Ее больше не показывали. Неужели нашли? А может, перестали искать. А если нашли и не говорят, значит…
Не хотелось об этом думать, в любом случае меня это не касалось.
Я оглядел комнату: мебель привезли хорошую, техника была тоже новая – телевизор, холодильник, живи не хочу. Машина, конечно, не фонтан, но вручали мне ключи с таким видом, будто говорили – и за что тебе это, пацан?
А я и сам не знал за что. Вчера я был в министерстве и забрал дела людей, за которыми мне нужно присматривать.
– Да не-е-ет, ты не стукач, – говорил внутренний голос.
– Кого ты обманываешь?
– Тебя, кого же еще, – сказал он и заржал.
Макса я так и не встретил, я ждал до последнего, еще днем приходил, после переезда, но его дверь была закрыта, собственно, как и моя. Может, он тоже получил сценарий, просто не сказал мне? Нет, он бы сказал, он бы вломился ко мне и кинул эти листы на стол, а потом крикнул: «В это дерьмо я играть не буду!» Он бы не ушел просто так. А может, он загулял? Хорошо бы так было.
Всего мне поручили три дела. Не так много, как я думал, но так даже лучше. Меньше людей – меньше проблем. Мне предстояло следить за теми тремя, узнать, как они живут и следуют ли написанному, если нет – доложить.
– Ты стука-а-ач, Адам.
– Сам знаю. Заткнись.
Я чаще стал говорить сам с собой, хотя от одиночества многого ждать не приходится, должен же я был хоть с кем-то говорить.
Итак, что мы имеем? Я – человек без особого таланта в общении – должен буду внедриться в жизни посторонних людей, не зная о них почти ничего. Нет, конечно, что-то я знал. По три листа на каждого.
Нужно как-то войти в доверие, никто не будет раскрывать все карты незнакомцу. Это было бы очень подозрительно. И почему они не находят осведомителей среди близких своих
