— В поездке всё будет в порядке. Мы будем влюблённой парой, как раньше.
— Как всегда, — уточняет президент.
— Как всегда, — соглашаюсь я.
— Но если ты действительно хочешь предотвратить возмущения, тебе придётся очень-очень постараться. Этот Тур — твоя единственная возможность исправить положение.
— Понимаю. Я всё сделаю. Я смогу убедить все дистрикты, что и в мыслях не держала перечить Капитолию, просто с ума сходила от любви.
Президент Сноу поднимается и вытирает пухлые губы салфеткой:
— Целься выше, если хочешь достичь успеха.
— Как это? — недоумеваю я. — Куда выше?
— Убеди прежде всего меня, — говорит он, отбрасывает салфетку, подбирает свою книгу и направляется к двери. Я стою потупившись и потому вздрагиваю, когда он по-змеиному свистит мне в ухо: — Кстати, о поцелуе нам тоже известно.
И потом слышен только тихий щелчок закрывшейся за ним двери.
3.
Кровью несло... от его дыхания.
«Он что, — думаю, — пьёт её, что ли?» Представляю, что у него в чашке вместо чая — кровь. Президент попивает её маленькими глоточками, обмакивает печеньице в алую жидкость, вынимает — а с него капает...
За окном пробуждается к жизни мотор автомобиля. Звук, по-кошачьи мягкий и тихий, постепенно растворяется вдали. Президент появился и исчез, как тень, — никем не замеченный.
Комната плывёт перед моими глазами, голова кружится, того и гляди грохнусь в обморок. Наклоняюсь вперёд и опираюсь одной рукой о стол. В другой — всё то же печенье, расписанное Питом. Вроде бы на нём была нарисована тигровая лилия, но сейчас от печенья остались только крошки — так сильно я сжала его в кулаке. Я даже не заметила, как раскрошила его — просто мне нужно было за что-то цепляться, когда весь мой мир сошёл с рельсов.
Визит президента Сноу. Дистрикты на грани бунта. Прямая угроза жизни Гейла и, само собой, жизням многих других тоже — все, кого я люблю, приговорены к смерти. И кто знает, кто ещё заплатит за мои глупые выходки? Разве что мне удастся исправить положение вещей в течение Тура Победы: успокоить недовольных, предотвратить беспорядки и усмирить тревоги президента. Вопрос — как? Да очень просто: убедить всю страну, да так, чтобы никто не усомнился, что я до одури влюблена в Пита Мелларка.
«Я не справлюсь, — размышляю я. — Куда мне!» Вот Питер — это да, его все любят, ему ничего не стоит убедить кого угодно в чём угодно. А я... как правило, сижу себе в уголке, помалкиваю. Пусть Пит распинается за двоих. Но ведь не Питу же нужно доказывать свои чувства, а мне!
Слышу мамины лёгкие, быстрые шаги в коридоре. «Ей ничего нельзя говорить, — думаю, — она не должна ни о чём знать!» Быстро стряхиваю крошки с ладони на блюдо с печеньем. Потом прихлёбываю чай, стараясь не дрожать слишком сильно.
— Всё в порядке, Кэтнисс?
— В полном. Нам никогда не показывают по телевизору, но на самом деле президент всегда навещает победителей перед их Туром и желает им успеха, — бодро вру я.
Мама вздыхает с облегчением:
— Ох... А я уже подумала, что нам грозят какие-то неприятности.
— Нет-нет, что ты! Неприятности начнутся, когда моя команда стилистов увидит, какие я себе брови отрастила. — Мать смеётся. А мне приходит в голову, что с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, все заботы о семье легли на мои плечи, да так там и остались. И мне придётся оберегать покой моей матери всегда.
— Так что, я согрею тебе ванну? — спрашивает она.
— Да, здóрово! — Вижу, ей приятно, что я отвечаю с такой охотой.
После возвращения я изо всех сил стараюсь улучшить свои отношения с матерью. Прошу сделать для меня то одно, то другое, а не отметаю любую её помощь, как раньше, когда я в течение многих лет злилась на неё. Она распоряжается всеми моими деньгами. Когда она обнимает меня, я обнимаю её в ответ, а не просто терплю её нежности, сцепив зубы. Испытания на арене заставили меня пересмотреть свои взгляды на отношения с матерью. Мне надо перестать наказывать её за то, над чем она не имела власти — за состояние полного ухода от действительности после смерти моего отца. Иногда с людьми случается такое, с чем они просто не могут справиться, вот и всё.
Как, например, сейчас со мной.
К тому же, когда я вернулась с Игр, мать совершила один чудесный и очень разумный поступок. На станции поезда, после того, как я и Питер закончили обниматься с родными и близкими, репортёрам было разрешено задавать вопросы. Кто-то спросил мою мать, как она относится к моему новому парню, она ответила, что несмотря на то, что Пит — просто идеал молодого человека, её дочь ещё слишком молода для подобных отношений. И бросила многозначительный взгляд на Пита. Было много смеха и комметариев типа: «Ого, у кого-то, похоже, неприятности!». Пит воспользовался моментом, отпустил мою руку и шагнул в сторону. Долго это, конечно, не продлилось, ведь мы должны были продолжать ломать комедию, но это происшествие дало нам повод вести себя сдержаннее, чем в Капитолии. Может, этим же можно было оправдать и то, что я редко появлялась на людях в компании Пита после того, как уехали репортёры?
Я иду наверх, в ванную, где меня уже дожидается исходящая паром ванна. Мать бросила в воду немного сухих цветов, и в воздухе стоит тонкий аромат. Никто из нас пока не привык к такой роскоши: повернул кран — и вот тебе сколько угодно горячей воды. В нашем старом доме в Шлаке у нас была только холодная вода, которую приходилось нагревать на огне.
Я раздеваюсь и погружаюсь в воду. Она кажется шелковистой — мать добавила ещё и какого-то масла. Пытаюсь собраться с мыслями.
Самый главный вопрос: кому довериться? Если вообще довериться кому-нибудь. Не матери и не Прим, само собой, они с ума сойдут от беспокойства. Не Гейлу, даже если бы мне удалось перемолвиться с ним словечком. Да и чем он может помочь? Если бы удалось увидеться с ним наедине, может, мне удалось бы уговорить его бежать из дистрикта. Он, конечно, прекрасно выжил бы в лесу, но ведь он не один, у него на руках семья, и он её ни за что не покинет. Меня тоже. Когда я вернусь из Тура, мне придётся объяснить ему, почему наши воскресенья теперь навсегда останутся в прошлом, но сейчас я не в состоянии размышлять об этом. Мне бы следующий ход продумать. К тому же, Гейл и без того уже так зол на Капитолийские власти, что иногда мне кажется, он готов поднять свой небольшой, приватный мятеж. Не хватало мне ещё подтолкнуть его к этому. Нет, никому, кто остаётся дома, в Дистрикте 12, я не смогу ничего рассказать.
Всё же есть три человека, кому я могу довериться. Первый — Цинна, мой главный стилист. Вот только одно соображение: Цинна, может, уже в зоне риска, а я хочу затянуть его в трясину бед ещё глубже. Второй — Питер, мой партнёр по предстоящему очковтирательству, но как мне приступить к этакой беседе? «Эй, Пит, помнишь, я предупреждала, что вся моя любовь к тебе — сплошная игра на публику? Так вот, забудь, что за чепуху я там тебе несла, мне очень надо, чтобы ты из кожи вон лез, показывая, что влюблён в меня по уши, не то Гейлу конец!» Ну не могу я так. Да Питер и без того будет выкладываться по полной, независимо, знает он что-то или нет. Тогда остаётся третий — Хеймитч, вечно пьяный, угрюмый, хлебом-не-корми-дай-обругать Хеймитч, которого я только что выкупала в ушате ледяной воды. Когда он был моим наставником на Играх, в его обязанности входило делать всё, чтобы сохранить мне жизнь. Буду надеяться, он всё ещё считается моим наставником...
Я ещё глубже соскальзываю в воду, так, что все звуки вокруг затихают. Вот если бы ванна была такой большой, чтобы в ней можно было плавать! В жаркие летние воскресенья мы с отцом уходили в лес, и там я плавала вволю. Те дни были как праздник. Мы уходили спозаранку и забирались глубоко в чащу, к маленькому озеру — отец как-то набрёл на него во время охоты. Я даже не помню, как научилась плавать, отец учил, когда я была ещё совсем крохой. Помню только, как ныряла, кувыркалась и плескалась в воде; как ноги по щиколотку утопали в придонном иле; как пахли цветы и травы. Так же, как и сейчас, я покачивалась на спине, глаза — в голубое небо, уши в воду — и шум леса вокруг стихал. Отец охотился на птиц, гнездившихся по берегам, я воровала их яйца, и мы оба выкапывали на мелководье корни кэтнисса, стрелолиста — растения, давшего мне имя. Вечером, когда мы возвращались домой, мама притворялась, что не узнаёт меня — такая я была отмытая и чистенькая. Потом она готовила шикарный ужин из жареной утки с корнями кэтнисса в густом соусе на гарнир.
Я никогда не водила Гейла к этому озеру. А могла бы. Путь туда неблизкий, но зато водяной дичи столько и её так легко добывать, что трофеи с успехом возместили бы потерю времени в дороге. Однако я, собственно, ни с кем не хотела делить этот уголок, он принадлежал только мне и моему отцу. Возвратившись с Игр, я пару раз ходила туда — всё равно целыми днями нечего было делать. Плавать — это, конечно, здорово, но по большей части эти прогулки нагоняли на меня тоску: озерко сейчас — точно такое же, что и пять лет назад, тогда как во мне самой и в моей жизни всё необратимо изменилось...
