— Строем у меня некий капитан Козлов ведает, ему только волю дай! — заметил Непейцын.
— Так вы его, Сергей Васильевич, скорей упредите, чтоб без устали репетовал… Да извольте испробовать сей паштет, чисто страсбургский пирог, честное слово, хоть и домодельный. А за ним будет баранина с кашей. Ее Катерина Ивановна так чесноком шпигует, что хоть первому вельможе, самому графу нашему подавай.
— Да не расхваливай вперед, Яков Яковлевич: может, господину Непейцыну не придется по вкусу, — сказала хозяйка и так залилась краской, что еще больше понравилась гостю.
— И еще вот что, Сергей Васильевич, — вспомнил бухгалтер. — Нет ли у вас смирного коня под верх? Вдруг в сей день какая артиллерийская часть из тех, что на войну двинуты, в Туле дневать будет и графу пожелается по фрунту оной проехать?
Непейцын едва вслух не вспомнил, каким наездником был Аракчеев в корпусе, но сказал только:
— Зело спокойный конь подо мной ходит. Его и предложу графу. Спасибо за совет.
Потом ели кашу из сарачинского пшена с цукатами, пили кофей. Все было так вкусно, что разговор пошел куда свободней. Хозяин рассказал, как на неделе Чичерин велел ему выдать начальнику милиционного округа десять тысяч рублей на закупку сукон, но прежде выдачи пришлось учить давно жившего в отставке и все забывшего старика, что надобно завесть казенный денежный ящик.
— Хорошо, что в Туле живем: заказали, а наутро готов, — посмеивался Тумановский. — Но, представьте, с таким замком сундук оказался, что навряд старец без мастера деньги когда достанет.
— Что тут смешного, Яков Яковлевич? — с укоризной сказала хозяйка. — Бедный старик, поди, бьется над замком.
— Такое совпадение, — продолжал бухгалтер, — что среди офицеров его штаба мой знакомец сыскался — некий ротмистр Унишевский, забубённая голова. Мы еще в Казани, где я службу холостяком начинал, немало набедокурили. Так он, верите ли, стал меня уговаривать в милицию к ним переходить, чтоб снова вместе. А генерал ихний сулит чин штабс-капитана и, ежели отличусь, к кресту представить. — Тумановский чуть подмигнул Непейцыну. — Я бы и пошел, — почему не пойти на войну, когда все идут, — но запросил чин капитана, раз уже пятый год в губернских секретарях. Как вы полагаете, Сергей Васильевич, идти или нет? Вы человек боевой.
— Но ты же сам говорил, что Унишевский пустой игрок, что лжет все время, — сказала с беспокойством Екатерина Ивановна.
— Он пустышка, верно, но ведь генерал ихний приглашал. — Бухгалтер опять подмигнул Непейцыну. — И воротник зеленый мне вот как пойдет…
— Я все не привыкну к твоим шуткам, — сказала Екатерина Ивановна, на этот раз заметившая его мимику. — Не угодно ли еще чашечку? Говорят, кофею вскорости вовсе не станут продавать. Хорошо, я в Петербурге запасла…
Вскоре Непейцын и Тумановский вышли и простились у крыльца.
«На кого они оба похожи? — спросил себя майор. — Он-то, пожалуй, на корпусного мусье Шалье. Франт, нос с горбинкой, болтливый… А она? Не соображу, но очень, очень мила. Толстовата разве. Верно, все пробует, что готовит».
* * *
Прошло еще несколько дней, но ни госпожи Куломзиной, которую так ждал Сергей Васильевич, ни грозного графа, перед которым трепетали и к приезду которого готовились все на заводе, еще не было в Туле. Несмотря на осеннюю слякоть и первые снегопады, заводские маляры с рассвета дотемна красили заборы и решетки, двери и оконные рамы, солдаты-дворники ровняли дороги между зданиями, вывозили от мастерских и с задворков мусор. На плацу инвалидной роты капитан Козлов с возвращенными из ополчения унтерами часов по десять, устрашая руганью и зуботычинами, муштровал поодиночке, капральствами и полным строем три четверти нижних чинов, начисто забраковав около сорока человек.
— Из сих калек, Сергей Васильевич, и сам граф солдат не сделает, — доложил он. — Их бы в бессменный хозяйственный наряд перевесть, а треть в госпиталь на время сложить.
— А в рапорте как покажу? Почему больных много?
— Зачем в рапорте показывать? Его сиятельство по рядам считать разве пойдут? — уверенно сказал Козлов.
С таким помощником за строевую часть можно было не беспокоиться, и Непейцын без устали наводил благолепие на казарму и цейхгаузы.
Помня слова Тумановского о спокойном коне, Сергей Васильевич приказал Фоме смазать и вычистить весь седельный прибор да, не откладывая, перековать на зимние подковы и проезжать верхового Сокола, который подолгу стоял без дела. Не сбросил бы, не дай бог, графа!..
Фома выслушал барина, по обыкновению смотря на носки своих сапог, и неторопливо ответил:
— Перво — Сокол конь немолодой и от стойки николи не балует, а второ дело — насчет левой шпоры. Сказать надобно тому енералу, чтоб не пинал с левого боку, как вовсе при вас отвыкша… А подковы да шорно дело я справлю.
«Молодец! — подумал Непейцын. — Придется предупредить Аркащея, чтоб действительно левой шпорой не пользовался… Что ж еще не забыть? Дрожки у Фомы всегда так чисты, что хоть царя возить… Да, в роте велеть, чтоб, ежели нежданно приедет, бежали разом за мной и за Козловым… Ну, что еще не пришло в голову? Но здесь-то он, верно, сначала завод осмотрит, а уж потом в роту…»
А граф все не ехал. Конечно, спешные дела, связанные с войной, задерживали в Петербурге. Однако бухгалтер уверял Непейцына, что, ежели бы поездка отменилась, ему обязательно сообщили бы приятели из Артиллерийского департамента. И при этом же разговоре пригласил на новоселье, которое не хочет долее откладывать.
На вечере у Тумановских все шло очень схоже с именинами Сергея Васильевича. Верно, оттого, что собравшиеся оказались почти те же. Так же генерал с партнерами сел за карты, так же в одном кружке говорили о войне, а в другом острили и смеялись. Только здесь была любезная хозяйка, которая занимала разговором в гостиной генеральшу Чичерину и полковницу Никееву. Надеясь услышать вести из Петербурга, Непейцын подсел к дамам. И не ошибся.
— Вчера я получила подробное письмо от своего друга, — сказала ему генеральша. — Пишет, что одна треть ее дел, слава творцу, окончена. Удалось выкупить у старшего пасынка его долю наследства. То есть, собственно, он выдал Авроре заемное письмо на полученные наличными тридцать тысяч рублей, а как при постоянно несчастливой игре он навряд ли сможет иметь на руках такие деньги, то, чтобы избежать взыскания судом по письму, ему придется уступить мачехе свою долю наследства, которая, уж конечно, раза в полтора-два превышает тридцать тысяч… Такой мудрый ход Авроре посоветовал ее батюшка. Со вторым пасынком, который в армии, сейчас невозможно сговориться. Остается вопрос о пенсионе, но и он, как надеются, вот-вот решится. Есть добрые силы, которые хлопочут в самых верхах. Поэтому Аврора вскоре полагает быть обратно и вновь засияет нам своей красотой…
«Что она скоро вернется, конечно, очень приятно, — думал Сергей Васильевич. — Но откуда взялись деньги? Помнится, единственное обронила о своих делах, что после смерти мужа оказалась вовсе без средств. А тут тридцать тысяч наличными. Допустим, это все, что генерал в своих тайниках оставил, но и тогда, по совести действуя, должна бы их разделить с его сыновьями, а не выкупать принадлежащее им по закону имущество. Или отец ей ссудил? Но откуда такие деньги у чиновника в небольшой должности?..»
Один из сыновей Чичериных болел ангиной, и генеральша вскоре уехала. Когда хозяйка пошла ее проводить, а госпожа Никеева присоединилась к окружавшим комиссионера, Непейцын решил было уйти домой, но возвратившаяся в гостиную вместе с дочерью-подростком Екатерина Ивановна просила его снова присесть.
— Ведь вы в корпусе воспитывались? Яков Яковлевич говорил, что с графом Аракчеевым вместе.
«Неужто и она хочет чему-то к графскому приезду поучать?»— подумал Сергей Васильевич. И ответил холодно:
— Да-с, в корпусе.
— И в ваше время так же сильно мальчиков наказывали? — спросила Екатерина Ивановна, и Непейцын увидел, как девочка, севшая рядом с матерью, ладонями накрыла ее руку.
«О сыновьях тревожится», — сообразил майор. И сказал иным тоном:
— У нас в корпусе обращение мягкое было. Меня, например, только раз в карцер посадили. А мальчикам вашим сколько лет?
— Тринадцать и двенадцать, маленькие еще. Вот Любочке у нас четырнадцать, она самая старшая.
— Уж не такие маленькие, — успокоил Непейцын, — А есть у них к кому «за корпус», как мы называли, то есть в отпуск ходить?
— Есть, к моей матушке. Вот вы говорите — не маленькие, а старшего в десять лет так наказали, что чуть не умер. Спасибо, лекарь добрый, в лазарете выходил. И за что же? Ко мне убежать хотел от злых товарищей…
— Да, такое, к сожалению, бывает, — посочувствовал Сергей Васильевич. — Но в подобном разе кадету надобно не бежать, а отбиваться — за то и товарищи уважать станут.
