Он уцепился за еще одну возможность.
— А ваш приятель-доктор не боится потерять практику? Ведь это подсудное дело — удерживать больного вдалеке от больницы, без оказания квалифицированной медицинской помощи…
Но если у нее и были колебания, они уже исчезли.
— Никто вас не удерживает! — безаппеляционно заявила Хилл. — Во всяком случае, не мы с доком. И вы врете, что вам не была оказана медицинская помощь. Пощупайте повязку на голове. Выпейте микстуру. Она на полке слева от вас. Если док говорит, что вам не грозят никакие осложнения, это так и есть.
— Я привык доверять своим докторам…
— Ну а я — своим! — отрезала она. — И все, что я говорю — чистая правда. Я не знаю, кто дал вам по голове… хотя на его месте я бы приложила вас куда сильнее… и клянусь, ему не поздоровится, когда я узнаю — кто это. И я не удерживаю вас силой. Ищите дверь — и уходите хоть сейчас.
Он напрягся. Он почему-то ни секунды не сомневался, что она говорит правду, но в разрешении был некий подвох — что, так просто уйдет, и она не попытается его остановить? Странное выражение — ищите дверь. Он попробовал встать — и осел на кушетке. Спросил жалобно:
— А что это вы такое вкусное готовите?
— Жаркое.
— А вы угостите меня?
— Неужели вы решитесь съесть что-то в моем доме? А вдруг я вас отравлю?
— Ну ладно, — примирительно заговорил он. — Простите, мисс Хилл, если я неправильно оценил ситуацию. Но вы же обещали — никаких пыток! А у меня уже слюнки бегут от этих запахов…
Она фыркнула, помешивая содержимое сковородки:
— Ладно. А то потом будете обвинять, что я морила вас голодом!
Ужин, к удивлению враждебных сторон, прошел вполне приятно. Они сидели за длинным деревянным столом, предназначенным для большой семьи, ели вкусное жаркое, пили легкий эль. Сделав очередной глоток, он вспомнил Саймака:
— Кто его для вас варит? Гоблины?
— Ну, сейчас еще лето, — в тон ему отозвалась Хилл. — Настоящий сентябрьский эль еще не созрел.
— Угостите, когда будет готов?
— Навряд ли вы настолько у меня задержитесь.
Он провел ладонью по столу, наслаждаясь теплотой и гладкостью дерева. Хотя его слепоте было всего сутки отроду, казалось, все остальные чувства обострились, как это бывает у слепых и слабовидящих. Он остро чувствовал локтем прикосновение ее упругой груди, когда Хилл вела его к столу — удовольствие скорее для озабоченного подростка, но и любой взрослый мужик от него не откажется. Обнаружил, что хозяйка обладает своим собственным запахом, напомнившим аромат нагретой солнцем кожи. Что щеку ему греет тепло от зажженного подсвечника — три свечи, сказала она, я люблю ужинать при свечах… Что ему приятен запах старого дерева и мастики для мебели. Что ему любопытно, как выглядит этот дом изнутри.
— Я не понял, что такое там с вашим именем? — поинтересовался он, сыто откидываясь на высокую спинку стула и вытягивая ноги. — То вы Касси, то вы Гасси…
— Мое первое имя — Кассандра, — сказала она. — Та, что предсказывала всем несчастья, а ей никто не верил. Отец увлекался всеми этими греческими мифами. Мне оно не нравится, потому что это иногда сбывается. Близкие друзья зовут меня Гасси. Это мое второе имя.
— Огаста? Тоже распространенным не назовешь. А вы, случаем, не страдаете раздвоением личности?
— Конечно, — невозмутимо отозвалась она. — Особенно в полнолуние.
— А что значит — «иногда сбывается»? Вы действительно предсказываете неприятности?
— Я их желаю, — сказала она просто. — И они случаются.
— Вроде, — он помахал рукой возле своего лица, — того, что случилось со мной?
Она встала и принесла еще добавки.
— Я этого не желала. Что толку желать слепоты человеку, который и без того слеп?
Ради превосходного ужина он великодушно простил ей этот выпад.
— Ну так скажите, что мне еще такого неприятного предстоит? — забавляясь, выложил на стол руку. — Как вы это делаете? Насылаете порчу? Втыкаете иголки в восковые фигурки? Вы знаете, что в городе вас называет ведьмой?
— Самая главная ваша неприятность, — отчеканила мисс Хилл, — то, что вы не получите этот дом. Никогда. И на кофейной гуще гадать не надо.
— Я догадывалась, что так все и будет, — сказала она, и Стив уловил в ее голосе нечто вроде жалости. Искреннего огорчения.
— Что? Что так и будет? — выкрикнул он, подымая незрячее лицо вверх, к лестнице, где она стояла.
— Дом не хочет тебя выпускать.
Он рассмеялся.
— Черт побери! Да брось ты эти свои… штучки! Дом! Ты рехнулась, потому что живешь одна в этой старой развалюхе! Рехнулась! Сдвинулась! Крыша поехала! Сбрендила! Я понятно выражаюсь?
— Разумеется, мистер Уокен, — ледяным голосом отозвалась она. — Вы изъясняетесь вполне ясно. Спокойной ночи.
Он чуть не задохнулся.
— А ну, стоять! Спокойной ночи? Да я этот чертов дом на дощечки разнесу! Камня на камне не оставлю! Слышишь, ты, ведьма?
Он широко повел рукой и ухватился за спинку стула. Тот оказался довольно тяжелым, но Стивен все равно поднял и угрожающе занес его.
— Ну?!
— Постойте, — поспешно сказала она. Он услышал, как она сбегает с лестницы, почувствовал движение воздуха, но не успел ее схватить. Приопустил стул, поворачивая голову, чтобы понять, что она еще задумала. Стук, снова быстрые шаги — удаляющиеся. Она вновь заговорила с лестницы.
— Ну вот, — сказала с удовлетворением. — Я убрала вазу. Она очень старая и красивая, будет жаль, если вы ее разобьете. И еще переставила сковородку, чтобы вы не обожглись. Приступайте.
— Что…
— Громите дом, — благожелательно посоветовала она. — А я, с вашего позволения, пойду спать.
Он полулежал на кушетке. Гасси остановилась, оглядывая окрестности. Да уж, повеселился Уокен ночью на славу: перевернутая мебель, разбитая посуда, разбросанные продукты. Мохначи под ее хмурым взглядом усердно наводили порядок.
— Еда на столе, — сказала Гасси негромко, зная, что он не спит. Уокен даже не пошевелился. Она попереминалась на месте — ей было не-удобно и неприятно: вряд ли кто-то или что-то может заставить свернуть Стивена Уокена с избранного им пути.
— До вечера, — сказала она.
Он услышал, как щелкнул замок. Кулаки его сжались. Она заплатит. Богом клянусь, еще как заплатит!
Он уже знал, что бесполезно искать выход из этого дома-ловушки, но все же зафиксировал направления звука. А потом поднялся и пошел в ту сторону. Натыкался на стены, на мебель, руки ощущали все те же стены и ту же мебель — и ничего, хоть отдаленно напоминавшее дверь или окно. Стив едва не разрыдался — усталость, слепота и бессилие довели его до полного изнеможения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
