Я возразил, что они нанесли мне безобразную рану. Но он ответил, что я никогда не подвергался серьезной опасности меня ударили просто для того, чтобы нанести легкую безобидную царапину. В противном случае она не была бы столь легкой, меня просто задушили бы.
Кроме того, он сомневался, чтобы в восемь часов кто-то мог оказаться там, потому что большинство движущихся дорожек, ведущих к тавернам и салонам наркотиков, находятся вне того района, а люди направляются туда, чтобы утолить гнев или боль. Он посмотрел на часы и сказал, что я не должен приходить к нему после обеда. В конце концов он пообещал, что постарается выделить мне одного человека, который проводит меня до условленного места встречи.
IT
Через некоторое время меня охватило жуткое подозрение, что шеф полиции мог быть связан с напавшими на меня и что я оказался в самом центре заговора, направленного против мутантов. Тогда мое посещение полиции поставит меня и Бомонта. в еще более опасное положение.
На протяжении всего дня я пытался связаться с ним, чтобы сообщить, какой оборот приняло это дело, но Бомонта не было дома. После долгой внутренней борьбы я, около семи часов, отправился на стадион. Я не хотел, чтобы Памела обвинила меня в трусости. По пути я зашел в оружейный магазин и купил самый большой складной нож, который там нашелся. Я с самого детства ни с кем не дрался. Нужно ли будет использовать оружие, я не знал. Буду ли я в состоянии сдержать свои нервы, я тоже не знал. Голова у меня была ясной. Но и тяжесть ножа не успокоила меня.
Как и тогда, это случилось очень быстро. Я сошел с дорожки и увидел Бомонта, стоящего под навесом. Он беседовал с каким-то мужчиной. Я приблизился к ним, а затем стал ждать, когда Бомонт начнет свою игру. Когда я подошел ближе, они внезапно прекратили беседу и Бомонт вдруг истерически расхохотался. Другой, мускулистый пожилой человек, ростом даже ниже меня - возможно, самый низенький землянин из всех, кого я когда-либо видел - также засмеялся и вынул из карман куртки короткую деревянную палку.
Я вытащил нож из футляра и ногтем большого пальца отчаянно пытался нащупать углубление. Тут все еще смеющийся Бомонт вытащил станнер и выстрелил в меня.
Выстрел причинил мне адскую боль. Станнер глушит идущие от мозга и к мозгу нервные сигналы, которые управляют моторными функциями. Побочным эффектом является ощущение, словно все тело пронизывают тысячи маленьких иголок. Корчась, словно в приступе эпилепсии, я повалился на землю. Я упал лицом вниз и ничего не видел. Я слышал, как Бомонт сказал своему спутнику, что он поработает ножом, чтобы все выглядело естественно.
Это были долгие мучительные секунды. Внезапно меня схватили, перевернули, я ждал первого удара ножом. Но увидел я прямо над собой лицо шефа полиции.
Он опрыскал меня аэрозолем, чтобы успокоить боль, и сказал, что сейчас его люди доставят меня в больницу к "лучшему доктору", который мигом вылечит паралич. Он сказал, что решился использовать меня как подсадную утку и что один из его людей всю вторую половину дня находился неподалеку отсюда, ожидая Бомонта и его друга, которые уже подозревались в подобном.
Оба они лежали на земле так же жалко дрожа, как и я. Большой полицейский глайдер повис над строениями, и из него спустились два человека с носилками. Сначала они уложили на них обоих преступников. Когда меня тоже закрепили на носилках, их уже допрашивал шеф полиции, очевидно, применив гипнотические средства. Сначала он допросил Бомонта, потом его шефа. Его признания, несвязные, словно детский лепет, перемежающиеся ругательствами, гласили, что Бомонт уже многие месяцы пытался добиться внимания Памелы - для этого он использовал другие слова и, по его мнению, был уже близок к успеху, когда внезапно появился я. Я был эгоистичным ребенком, внеземлянином и соперником, который оттеснил его, как он думал.
Шеф полиции продолжил допрос, в результате чего установил, что Бомонт год назад перенес нервный срыв и после отчисления из университета находился на лечении. Он совершил несколько других актов насилия, и было также установлено, что он страдал психическим заболеванием, о котором было известно и ему самому. Но не решался на открытое лечение, потому что верил, что его болезнь как-то связана с его гениальностью. Он верил в то, что он гений, и не хотел постороннего вмешательства. Я же был уверен, что любое вмешательство в его психику может принести только пользу, но благоразумно держал это мнение при себе.
Лечение в больнице заняло всего несколько минут. Я договорился с шефом полиции о том, чтобы встретиться с ним на следующее утро, подать жалобу в суд и дать свидетельские показания. Потом я нашел телефон и позвонил Памеле.
Она с интересом все выслушала, но ни в коей мере не удивилась разоблачению Бомонта. Я рассказал ей все до мельчайших подробностей, после чего мы обсудили еще несколько вопросов. Наконец, я спросил ее, когда мы увидимся. Она с некоторой порывистостью ответила, что афера Бомонта вообще ничего не изменила, что я знаю о женщинах очень мало и лучше больше ни о чем ее не спрашивать. Мы можем и дальше оставаться друзьями, но это все интеллектуальные и чисто платонические отношения.
Когда я пишу. эти строки, я думаю о том, что она мне сказала. Теперь я знаю о женщинах намного больше, чем знал несколько месяцев назад. И еще больше о ревности.
9 мая. Сегодня я начал читать книгу о кристаллоскульптуре и пьезоэлектричестве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
