Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — смутился Илья, — я занимаюсь философией естествознания. Видите ли, я закончил кафедру теоретической физики, но на последних курсах увлекся философскими проблемами физики. Мне показалось тогда, впрочем, я и сейчас так думаю, что физика определила философию — многие ее открытия и новые представления не укладываются в рамки традиционного видения мира, и это в свою очередь тормозит дальнейший прогресс физики. Поэтому в глубине души я физик, во всяком случае, мне хотелось бы, чтоб меня им считали…
— Пожалуйста, расскажите, какие проблемы вас увлекли, я очень любопытная, — попросила Анжелика.
Илья был польщен и озадачен. Он считал недостойным прятаться за ширму «сложности и специальности» вопроса, однако, и объяснить «человеческим» языком… Между тем, Анжелику интересовало не столько то, что он собирался говорить, сколько — к а к он будет говорить о своей работе.
Сей нехитрый прием, никем еще не сформулированный, но успешно применяемый умными женщинами, состоит в следующем: если мужчина отнекивается — «ничего интересного, скучно рассказывать», он равнодушен к своей работе; если говорит, что это слишком сложно и малопонятно для неспециалиста, — он занимается своим делом не очень успешно, либо не уважает собеседницу; если рассказывает охотно, значит — увлечен и делает успехи; наконец, если его хлебом не корми, дай поговорить о своей работе… о, это конченный человек, фанатик, бегите от него со своей хрупкой, розовой мечтой о домашнем очаге и семейном счастье. Из таких, правда, частенько выходят… ну, да что об этом говорить — кому они нужны, эти Жан-Жаки и Ван Гоги. Что касается Анжелики, то помыслы ее были чисты так, как они только могут быть чисты у хорошо воспитанной девушки, оставившей на родине отца, мать, брата и… Нет, не будем торопиться. В первый вечер неназванное обстоятельство не играло никакой роли.
— Видите ли, — после небольшого раздумья отважился начать Илья, — благодаря физике и астрономии наше знание о Вселенной необычайно расширилось и углубилось. Теперь мы знаем о существовании Вселенной, столь большой, что Земля по сравнению с ней — что-то вроде пылинки по сравнению со всей солнечной системой. И в глубину мы никак не можем дойти, до дна, так сказать, то есть, частицы делятся и делятся… Поэтому нас начинает серьезно мучить вопрос, а существуют ли вообще неделимые частицы, из которых строится вещество, а если существуют, — Илья рассмеялся, — то как их все-таки разделить…
Она не поняла вполне его шутки, но ей понравилось, как он смеется и говорит «мы, нас»: ей представлялась кучка «яйцеголовых» с умными, озабоченными лицами, склонившимися над расчетами.
— …Каков же он в конце концов, — продолжал Илья, все больше увлекаясь и жестикулируя, — конечный или бесконечный? Положим, конечный, тогда что его окружает?..
— Ничто, — тихонько сказала она.
— Как ничто? — опешил он и перестал размахивать руками.
— Просто так, ничто и… Бог.
— Хм, насчет Бога… это пока оставим, а ничто… Вы знаете, это ужасно. Ничто — это, когда приборы ничего не показывают. Ничто никак не дает о себе знать… И вообще, что это? Пустое пространство? Отсутствие полей, ибо они сами наполняют собой пространство, другими словами — превращают ничто в нечто, а именно — в вакуум…
Он взглянул на Анжелику: эта странная, затаенная улыбка, как тогда во время танца, спутала его мысли. Почему она улыбается, что она думает?
— Видите, какими химерами я занимаюсь, — развел он руками. — Вы смеетесь… но теоретическая физика уже столько лет в тупике! Эти проблемы требуют осмысления, их надо решить, чтобы затем с новой платформы совершить новый прорыв, от которого — пусть это звучит несколько высокопарно — зависит судьба цивилизации… Вы смеетесь! Почему вы смеетесь?! — воскликнул он, ловя ее руку за запястье. — Если вы думаете, что это глупости, вы глубоко забл…
— Я не смеюсь, — поспешно и мягко перебила его девушка, — я только думаю, что вы, наверно, воображаете себя немного богами: решаете космические проблемы, а человек… — для вас, кажется, пылинка, как вы говорили про Землю, или страшнее — статистическая единица. Почему он несчастлив, почему есть вражда и ненависть, почему столько людей страдают? А вы думаете, как разбить частицы и устроить прогресс…
Илья выпустил ее руку и задумался.
— Разумеется, — сказал он наконец, — счастье каждого индивидуума… впрочем, нет, я не могу себе представить человека без отрицательных эмоций — они необходимы, это обратная связь; она сигнализирует человеку об опасности, угрожающей самому его существованию… Но пусть — рай! Ведь он в первую очередь означает высочайший уровень потребления материальных и духовных ценностей, то есть — энергии, в конечном счете. Вот вам связь физики с индивидуальным счастьем.
— Matka Boska! Уровень потребления! Неужели вы думаете, что миллионер — самый счастливый?!
Она остановилась, преградив ему путь, — очаровательный призрак на безнадежно черном фоне склона. Мысли Ильи смешались — ему захотелось коснуться этого призрака и, не доверяя своим рукам, он снова скрестил их на груди. Закрыв глаза, он поискал среди странных ощущений утерянную мысль — было в ней что-то смутно-привлекательное. Ах, да — о рае!
— Знаете, Анжелика, я не знаю, что такое счастье, но рай, с которым оно тесно связано, необъяснимо отталкивает меня. Это вечное блаженство, поток положительных эмоций, сладенькая манна небесная, приятные запахи, музыка, ласкающая слух, и что там еще… Нет неприятного, нет неприятностей… всеобщая гармония… нет горького, нет кислого — только чуточку кисленькое, и лица… лица всегда блаженно-счастливые! Перманентное удовольствие! Оно станет со временем обычным, и его перестанешь ощущать, как, впрочем, и грешник привыкнет со временем к своей сковородке. Ему надо дать немного рая, чтобы он ощутил свой ад, и наоборот. Кроме того, разве справедливо за полсотни лет грешной жизни давать миллионы, вечность адских мук? Надо даже в аду оставить возможность искупления… впрочем, я увлекся. Главная моя мысль в том, что абсурдно мечтать о разделении мира на черное и белое. Здесь добро, все прекрасно и гармонично, а там за воротами все зло, — непостижимо! Для ученого, во всяком случае, ибо…
— Как? — напомнила о себе Анжелика, и он осекся — ужасно! он не дает ей слова сказать.
Илья переломил прутик, которым хлестал за что-то деревья, и закончил свой монолог вопросом:
— …потому что равновесное состояние означает баланс противодействующих сил… а, что вы на это скажете?
— Ничего. — Развела она руками. — Так есть — ваша логика бессильна. Можно верить, а понимать нельзя, — и, видя, как недоумение на его лице сменяется насмешкой, поспешно добавила, — вы видите, как мир устроен — добро и зло перемешаны — и не думаете, что может быть иначе. Из вашей логики всегда так получается, поэтому религия выше стоит научного метода…
— Джи-и-и! — раздался голос Барбары. — Куда вы забрались? А, вот вы где. Мы собираемся как это… поворачивать оглобли домой и нуждаемся еще в одном «И. С.»
— Иване Сусанине? И тогда ваш папа скажет: «что я говорил!»?
— Нет, она хотела сказать, что Польша нуждается в Иосифе Сталине, — сказал Карел, — чтобы навести порядок в бестолковой стране.
— У-у-у! — замахала руками Барбара. — Только не Йоська! Меня вполне устраивает Илья Снегин.
— Ну, тогда — вперед! — скомандовал Илья и полез по склону.
В одном особенно крутом месте Илья обернулся и подал Анжелике руку, но она, поблагодарив, взобралась сама, и это побудило его сердито заметить:
— Религия! Религия да еще национальные предрассудки больше всего разделяют людей.
Она промолчала, и тогда он продолжил:
— Разум и только разум способен ликвидировать вражду и объединить усилия людей. К черту! Отбросить весь этот груз национальных предрассудков, мифов, легенд, предубеждений, скрытой и явной вражды, религиозных барьеров… и начать рассуждать ясно, точно и холодно: что необходимо людям, что мешает, как устранить и т. д. — со всей строгостью математической логики, предполагая, что все люди равны, каждый достоин раскрепощения его индивидуальности от гнета материальной необходимости, высвобождения его творческого потенциала… Так рассуждая, никогда не придешь к необходимости лжи или насилия.
- Враг народа - Юрасов Владимир Иванович - Антисоветская литература