- Бабуся, - урезонивает Димка, - постыдись.
Я же тебе объяснял, что из одного самовара можно сде...
- Приди домой, я тебе покажу, что из тебя можно сделать. Деда моего самовар. Тульский, со свистом...
Самовар мы вернули. А про Димку в школе ходил анекдот.
Стоит Димка на трамвайной остановке и зевает.
- Чего ты? - спрашивают.
- Жду. Трамвай пройдет - рельс возьму.
"ЗАЧЕМ ОН БИЛ МЯЧ НОГОЙ!"
За что учителя любят школу? Каждый, наверное, ответит по-своему.
В дверь кабинета Веры Николаевны поскреблись, и на пороге появился Федотыч, неслышный, неслово"
охотливый человек - завхоз.
- Разбили, - доложил он.
- Что?
- Стекло.
- Где?
Когда все стало ясным, Федотыч так же неслышно исчез. К моему удивлению, лицо завуча не выразило никакой досады.
- Люблю школу за то, что в ней всегда что-нибудь случается, улыбнулась Вера Николаевна и, отложив все дела, пошла на место происшествия.
Мне часто теперь приходит в голову, что настоящий учитель - оптимист до мозга костей. Потому что самое страшное в его деле - опустить руки.
Когда Вера Николаевна вернулась, за ней плелся Димка Иголочкин. Лицо его было скучным.
- Значит, не ты?
- Не я.
- А кто же тогда?
- А я почем знаю.
- Кто, кроме тебя, был во дворе?
- Витька. Мы в баскет играли.
- Может быть, он?
- Нет.
- А кто же тогда?
- А я почем знаю!
Было ясно, что пластинку "заело" надолго.
- Не понимаю только, зачем он бил мяч ногой? - листая журнал, спросила Вера Николаевна равнодушно.
- Так он же не ногой...
Димка осекся. Мне даже показалось, что он покраснел.
- Вы все видели?
- Нет. Я прочитала. По глазам прочитала.
Димка отвернулся к стене.
Вера Николаевна лукаво подмигнула мне и обратилась к ученику:
- А теперь, Дима, давай разберемся, помог ты Вите или нет?
- Чего разбираться! Витьке теперь влетит от отца.
Он знаете какой...
- С Витиным отцом я поговорю сама, а вот что будешь делать ты? Кто же тебе после этого будет верить?
Иголочкин был окончательно изобличен и послан за дневником. Я встал.
- Вартан Сергеевич говорит, что у вас богатая педагогическая интуиция...
- Вы его больше слушайте, - прервала меня Вера Николаевна. - Он все свои таланты другим приписывает.
- А вот этот случай?
- Просто некоторый опыт.
ЧЬЮ ДУШУ ЖЕЛАЕТЕ?
Увы! Мои собственные опыты в педагогике оставляли желать лучшего.
Я знаю, что со мной это больше никогда не случится. Именно поэтому я должен рассказать обо всем.
Скука - такая штука: кто не работает, того и ест.
Тот день с самого начала был какой-то скучный. Бывают такие дни в школе. От них головная боль. Самое лучшее лекарство в этом случае заняться делом.
Пойти в читалку, развеяться, задумать что-нибудь совершенно удивительное. Но нельзя - "служба". Иной раз сидишь в школе до ночи, уборщица никак не выгонит, а уйти на час раньше - разговоров и объясненин не оберешься.
Во всяком случае, высиживал я в учительской оставшиеся полтора часа и слушал, о чем говорит Елизавета Порфирьевна со своими студентами-практикантами.
- Вы, Костя, слишком либеральничаете, - долетало до меня. - Вам нужно больше твердости. И вообще запомните правило: кто не выгнал ни одного ученика из класса, тот не учитель.
Дальше я не слушал, но последняя фраза засела в моей разбухшей от гудения голове. "Не выгонишь - не станешь..." Прозвенел звонок. Ко мне подошла Вера Николаевна. Оказывается, заболела учительница литературы. Завуч попросила меня пойти на урок к пятиклассникам. Видимо, я изменился в лице, потому что она слегка тронула меня за локоть и улыбнулась.
- Да вы не бойтесь. "Муму" почитаете им вслух. Ну?
Впервые я вошел в класс почти учителем. Я даже не испугался, до такой степени струсил. Пока вел перекличку, немного пришел в себя. В классе не было четверых. Против их фамилий поставил в журнале "н".
Рыжая голова с передней парты, внимательно следившая за кончиком моего пера, с сожалением изрекла:
"Герасим Борисович, не туда". От волнения я поставил все четыре "н" в географию (ее сегодня не было в расписании). Я отложил журнал.
- Встань. Твоя фамилия, по-моему, Кащенко?
- Ага, - кивнула голова. - От вы имена запоминаете!
Я покосился в журнал.
- Так вот... Яша. Разве ты не знаешь, что журнал ведет учитель? И что подглядывать некрасиво?
- Так вы же не учитель, - искренне удивился Кащенко и сел на место. Волосы торчали на его голове клочьями, словно застывшие язычки маленького костра.
"Этого... удалю, - решил я. - Посмотрим, кто кого... боится..."
Я сейчас прогоняю свою совесть сквозь строй воспоминаний, связанных с тем уроком. Кащенко я всетаки... Да, да... Он сопротивлялся. Но все-таки я его вытолкал.
Судьба иронична. На сей раз ирония ее была зла.
Когда меня совершенно замучило раскаяние и я готов был идти извиниться к Яше, он сам явился ко мне... с повинной. Как я понял, "под давлением общественности" (которая шныряла вокруг с сияющими лицами).
Конечно, дергать за косу соседку на уроке, да еще когда читают "Муму", нельзя. Но я-то не мог забыть, что я ставил цель...
Угрызения совести могут загрызть насмерть. Тогда я вышел из класса совсем больной.
- Герасим Борисович, вы не расстраивайтесь, он у нас вообще такой. У него и рыбки сдохли. А у его соседа собака с ума сошла, - успокаивали меня пятиклассники как могли. - Идемте во двор, в "Чью душу желаете?" поиграем.
Вытащили меня на воздух.
Земля качалась подо мной, но упорно не проваливалась.
- Гера-асима Бори-исыча! - отрезвляюще донеслось до меня.
Как все просто в этой игре! Чью душу желаете, та и ваша. Разбежался, прорвал крепко сжатые руки в шеренге напротив - и душа твоя. Веди ее с победным криком в свой стан. Как все просто в этой игре!
ВРЕМЯ ЖИТЬ И ВРЕМЯ ОТДЫХАТЬ
Люблю школу. Мне нравится ходить по ее гулким коридорам во время уроков, кружиться в бешеном ритме ее перемен. Здесь все как в шахматах. Каждое острое положение имеет десяток решении, но только один ход верный. На обдумывание даются секунды, постоянный цейтнот приучает к быстроте и смелому риску.
Вера Николаевна любит повторять: "Если учителне горит на работе, то пусть он сгорит".
Старшему вожатому тоже прохлаждаться нет време ни. Дела идут, бегут. Сроки наступают на горло.
Хвать - не все сделано. Рук не хватает. Эх, иметь бы их тысячу!
- Нет, почему же! Две руки плюс одна хорошая голова - это уже ничего, посмеивается Вартан Сергеевич.
Про случай с Яшей Кащенко я ему не рассказывал.
Стыдно было. Кому же исповедаться? Вере Николаевне? Но она так доверяет мне, а в этой истории я таки выгляжу олухом. Мама будет успокаивать: "Чего не бывает!"
Вот если бы... А почему нет? Конечно, я не знаю точного адреса... Но ведь находят же люди друг друга через двадцать лет.
Я схватил перо и бумагу.
"Милая Зоя!"
Зачеркнул "милая". Скомкал лист, вырвал из тетрадки другой.
"Здравствуй, Зоечка!" Не то! Пуще огня боюсь car тиментов.
Вдруг мне представилось ее лицо. Огромные серые глаза смотрят чуть удивленно, но не смеются. Она поймет!
"Ваше Огромноглазие!
Разрешите задать Вам всего один из трех с половиной миллионов вопросов: что послужило причиной Вашего бегства из лагеря?
Правда, Зойка, я до сих пор ума не приложу (ты скажешь: было б что прикладывать) - куда ты подевалась? Пишу на рязанский пединститут, положившись на русское "авось".
Теперь расскажу тебе "о времени и о себе". Времени не хватает. Помнишь, тогда в лагере ты говорила, что утерянные годы нельзя объявить "недействительными". Как я теперь это понимаю, как не хватает мне дней, часов, минут!
Да, главное-то и не сказал! Вот ты удивишься: Герасим Борисович работает... старшим вожатым в школе. Это уже "о себе".
У меня большая неприятность. Вчера я выгнал из класса ученика, вытолкал. На душе противно. Оказывается, я догматик. Услышал от одной тети, что тот не учитель, на чьем счету нет ни одного выгнанного ученика. Поверил и проверил. Эксперимент поставил, дурья башка. Серьезный Парень! Ты бы такого сроду не сделала. Теперь я знаю: тот не учитель, кто хоть раз изменит справедливости. Если б я понял это раньше!
Но не все так мрачно. Есть у меня друзья, есть Вартан Сергеевич (о нем как-нибудь отдельно напишу).
Представь, Иголочкин и Строгов в моей школе. Вот встреча была! Устроили стол воспоминаний, арбузом закусывали.
А еще я вычитал, что по-гречески Зоя - значит "жизнь".
Целую Вашу ладошку, сударыня. Даже удивительно, как я в ней помещаюсь.
Герасим".
"СПОР ОТРЯДА"
- Герасим Борисович, я уже взрослый - пятнадцать лет. Хочу вступать в комсомол. А тут пионерский галстук носи!
- Но я же ношу. И считаю это большой честью.
- Нет, я не о том. Вот сборы у нас проводятся.
Как в пятом классе. Детство какое-то. Мы же большие!
Хочется поспорить о серьезном, о жизни, о книгах.
