Рауль и глазом не моргнул. Он не реагировал на подобные замечания, особенно исходившие от людей вроде нашего учителя, к которому Рауль не питал никакого уважения. Проблемы у нас, однако, были.
Как и в большинстве школ, ученики нашего лицея были жестокими подростками. Стоило показать на кого-нибудь пальцем и заявить: вот белая ворона, как его жизнь тут же превращалась в пытку. В нашем классе заводилой был один наглый тип по имени Мартинес. Вместе с дружками он подкараулил нас у выхода.
— Царица Изида! — вопили они. — Хочешь анкхом по морде?
Я перепугался. Чтобы преодолеть страх, я сильно пнул Мартинеса, а он засветил мне кулаком по носу. Лицо тут же залила кровь. Нас было двое против шестерых, но хуже всего было то, что Рауль — хотя и был намного выше и сильнее меня, — похоже, не собирался защищаться. Он не дрался. Он получал удар за ударом и даже не пробовал дать сдачи.
Я кричал:
— Давай, Рауль! Мы сделаем их, как тех на кладбище! Вместе против дураков, Рауль!
Он не двинулся с места. Вскоре мы рухнули наземь под градом ударов. Банда Мартинеса бросила нас валяться на улице и удалилась. Я потирал синяки.
— Ты что, испугался? — спросил я.
— Нет, — сказал он.
— Чего же ты не дрался, а?
— А зачем? Я не могу тратить силы на всякую ерунду. И я не знаю, как бороться с дикарями, — добавил он, подбирая осколки разбитых очков.
— Но ты же обратил в бегство сатанистов!
— Это была игра. И потом, может, они и жалкие люди, но намного тоньше, чем эта бестолочь. Перед пещерным человеком я бессилен.
Мы помогли друг другу встать на ноги.
— Ты же говорил: вместе против дураков…
— Боюсь тебя разочаровать, но нужно, чтобы у них был хоть какой-то разум, чтобы я мог вступить с ними в войну.
Я был изумлен.
— Но послушай, тогда эти уроды всегда будут нас бить!
— Возможно, — ответил он. — Но они устанут раньше меня.
— А если они тебя убьют?
Он пожал плечами:
— Ба! Жизнь всего лишь краткий миг.
У меня появилось странное чувство. Пусть это и сделали тупицы, но Рауля только что побили. Он не всегда оказывается самым сильным. Только что он проявил абсолютную слабость.
Я вздохнул:
— Что бы ни случилось, ты можешь, как и раньше, рассчитывать на меня в трудную минуту.
В ту же ночь мне снова приснилось, что я лечу в облаках навстречу женщине в белом платье, которая держит в руке череп.
22. Философия Паскаля
Бессмертие души влечет нас столь сильно, задевает столь глубоко, что надо позабыть все эмоции и стать беспристрастным, чтобы понять, что же это такое.
Наш первейший интерес и первейшая задача состоят в том, чтобы пролить свет на то, от чего зависит все наше поведение.
Именно поэтому среди людей, не верящих в бессмертие души, я провожу резкую границу между теми, кто прилагает все силы, чтобы узнать об этом больше, и теми, кто живет, не беспокоясь и не размышляя над этим вообще.
Подобное безразличие к вопросу, который касается их самих, их личности, всего, что в них есть, меня скорее раздражает, чем печалит. Это изумляет и пугает меня: это для меня чудовищно. Я говорю об этом не из благочестивого рвения и набожности. Я слышу противоположное мнение, что такое отношение необходимо в интересах человечества.
Блез Паскаль. Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»23. Поправка
Мне было четырнадцать, когда Рауль впервые сам зашел за мной. Родители разворчались. Во-первых, время было к ужину, а во-вторых, они продолжали считать, что Рауль Разорбак плохо на меня влияет. Но у меня в последнее время были отличные отметки по математике (я списывал у Рауля), и они не решились запретить мне прогулку.
Однако мне было велено вести себя прилично и смотреть в оба. Повязывая мне шарф, отец прошептал, что именно лучшие друзья причиняют самые большие неприятности.
Мать добавила:
— Друг — это тот, чье предательство становится самой большой неожиданностью.
Рауль потащил меня к больнице Святого Людовика. Он только что узнал, что там появилось отделение, куда помещали коматозных больных и тех, кто был при смерти. «Служба сопровождения умирающих» — так оно называлось. Отделение находилось в левом крыле больницы. Я спросил у Рауля, что он хочет там увидеть. Он ответил, что это отличная возможность многое узнать заранее.
— Заранее? Что узнать?
— О смерти, ясное дело!
Идея пробраться в больницу мне не очень понравилась. Там было полно серьезных, взрослых людей, и я сомневался, что они разрешат нам там играть.
Рауль, впрочем, никогда не терялся. Он читал в газетах, что люди, очнувшиеся после комы, рассказывают поразительные истории. Они видели удивительные вещи. Не барки или плюющихся огнем змей, а притягивающий к себе свет.
— Ты говоришь об опыте людей, побывавших на краю смерти, о том, что американцы называют NDE, Near Death Experiences[7]?
— Именно. Про NDE.
Всякий знает, что такое NDE. Тема эта когда-то была в моде, ей было посвящено немало книг и газетных статей. А потом эта мода, как и любая другая, прошла. Не было никаких доказательств, ничего вещественного, просто ряд занимательных историй, понадерганных бог знает откуда.
И что, Рауль верит в подобные сказки?
Мой друг разложил передо мной множество газетных вырезок, и мы встали на колени, чтобы их лучше рассмотреть. Вырезки были не из тех изданий, которые известны своими серьезными расследованиями. Пестрые заголовки, набранные жирным шрифтом, гласили:
«Вояж по ту сторону смерти», «Свидетельство коматозника», «Жизнь после жизни», «Я вернулся, но мне там понравилось», «Смерть и далее со всеми остановками».
Раулю эти слова казались окруженными поэтическим ореолом. Ведь его отец был теперь «по ту сторону смерти».
Рядом со статьями были помещены фотографии с какими-то расплывчатыми аурами или репродукции картин Иеронима Босха.
Рауль подчеркнул желтым фломастером несколько отрывков, которые считал особенно важными: «По результатам исследования, проведенного американским Институтом Гэллапа, восемь миллионов жителей США считают, что пережили NDE», «Опросы в больницах показали: 37 % побывавших в коме уверены, что покидали тело, 23 % видели туннель, а 16 % были подхвачены потоком какого-то “чудесного света”».
Я пожал плечами:
— Не хочу лишать тебя иллюзий, но…
— Что «но»?
— Я однажды попал под машину. Меня швырнуло в воздух, и, падая, я сильно ударился головой. Три часа без сознания. Настоящая кома. Не видел я никакого туннеля, не говоря уже о чудесном свете.
Рауль удивился:
— А что же ты видел?
— Да ничего не видел. Вообще ничего.
Друг уставился на меня, словно я был поражен редкой, неизвестной науке болезнью.
— Ты уверен, что был в коме и ничего не помнишь?
— Уверен.
Рауль задумчиво поскреб подбородок, но затем его лицо прояснилось:
— Я знаю, в чем дело!
Он собрал вырезки, а потом произнес слова, над которыми я долго думал впоследствии:
— Ты ничего не видел потому, что был недостаточно мертв.
24. В стране белых монахов
Через час мы очутились перед больницей Святого Людовика. Ярко освещенный вход, охранник наблюдает за аллеями и дорожками. Рауль и так был высокого роста, да к тому же надел потрепанное пальто, чтобы выглядеть старше своих лет. Он взял меня за руку, надеясь, что мы сойдем за отца с сыном, которые решили навестить выздоравливающую бабушку.
Увы, охранник оказался не так глуп.
— Брысь, сопляки! Для игр есть другие места. Например, во-о-н за тем углом.
— Мы пришли навестить бабушку, — сказал Рауль просительным тоном.
— Фамилия?
Рауль моментально ответил:
— Мадам Сальяпино. Она в коме. Ее поместили в новое отделение сопровождения умирающих.
Нет, каков гений импровизации! Если бы он выдал, скажем, Дюпюи или Дюран, это тут же вызвало бы подозрения, но Сальяпино звучало достаточно дико, чтобы сойти за правду.
Охранник задумался. «Сопровождение умирающих» — эти слова звучали неприятно. Он, конечно, знал об этой службе, в больнице о ней говорили всякое. Он махнул рукой, мол, проходите, даже не извинившись, что задержал нас.
Мы углубились в ярко освещенный лабиринт. Коридоры, еще коридоры… Перед нами открывался удивительный мир.
Я уже во второй раз оказался в больнице, но впечатление было по-прежнему ошеломляющим. Мы словно попали в храм белизны. Повсюду сновали маги в белых одеяниях и юные жрицы в безупречно выглаженных халатиках прямо на голое тело.
Все вокруг двигалось, словно подчиняясь законам древнего священного танца. Санитары перекладывали жертвенных животных, обмотанных бинтами, на замызганные каталки. Юные жрицы доставляли их в облицованные кафелем залы, где верховные жрецы в хирургических масках и прозрачных перчатках копались в их кишках, как авгуры-прорицатели. Можно было подумать, что пациенты являлись сюда, чтобы узнать судьбу.
