Начальство точно знало, как нас мотивировать; я чувствовал себя совсем как в университете, когда вывешивали результаты экзаменов.
Больше всего поощрений получал Черная Пушка. Число убитых им крыс, вероятно, уже превысило тысячу, и он сильно оторвался от всех остальных. Мой собственный результат был ниже среднего, едва соответствовал норме – совсем как в университете. Стручок оказался в самом низу – да и то потому, что время от времени я давал ему пару хвостов.
Инструктор отвел меня в сторону.
– Слушай, ты же друг Стручка. Разберись с ним.
Стручка я нашел за кучей листьев. Я сильно шумел, чтобы он успел убрать фотографии родителей и стереть с лица слезы и сопли.
– Тоскуешь по дому?
Он кивнул, отводя в сторону глаза с распухшими веками.
Я достал из внутреннего кармана фотографию.
– Я тоже думаю о доме.
Он надел очки и изучил снимок.
– Твои родители такие молодые.
– Снимок сделали много лет назад. – Я посмотрел на одежду родителей – она все еще выглядела новой. – Похоже, я не очень хороший сын. Столько лет заставлял их волноваться. И даже не сфотографировал их ни разу.
У меня защипало в носу.
– Ты про макак слышал? – спросил Стручок.
Уследить за ходом его мысли было невозможно. Его разум был похож на проволочную сетку, и идеи путешествовали по нему прыжками.
– Ученые обнаружили в их мозгах зеркальные нейроны, – продолжил Стручок. – Поэтому макаки, как люди, понимают мысли и чувства других обезьян. У них в голове есть зеркало, обеспечивающее эмпатию. Понимаешь?
Я ничего не понял.
– Эмпатия есть у тебя. Ты всегда умеешь выбрать подходящие слова и привести меня в нужное состояние. По-моему, у тебя избыток зеркальных нейронов.
– Ты меня обезьяной назвал, что ли? – спросил я и в шутку стукнул его.
Стручок не рассмеялся.
– Я хочу домой.
– Не тупи. Инструктор ни за что тебя не отпустит, а если сбежишь, то испортишь свое личное дело. Как ты после этого будешь искать работу?
– Я просто не могу этим заниматься, – медленно ответил Стручок, глядя мне в глаза. – По-моему, крысы ни в чем не виноваты. Они – такие же, как мы, они делают все, что могут. Но нам суждено гоняться за ними, а им – убегать. Если бы мы поменялись ролями, ничего бы не изменилось.
Я не знал, что ответить, и поэтому просто положил ему руку на плечо.
По дороге в лагерь я столкнулся с Черной Пушкой.
– Ты теперь психотерапевт у этого слюнтяя? – ухмыльнулся он.
Я показал ему «фак».
– Осторожно, а то пойдешь на дно вместе с ним! – крикнул он.
Я попытался задействовать свои зеркальные нейроны и разобраться в мыслях и чувствах Черной Пушки. Мне это не удалось.
* * *
Инструктор по физподготовке задумчиво смотрит на карту и на детектор.
По данным детектора, к границам нашего района движется большая стая крыс. Если мы будем идти с той же скоростью, что и раньше, то доберемся до них через двенадцать часов. Уничтожив всю группу, мы выполним норму, и тогда нас уволят в запас со всеми почестями. Мы получим работу и поедем домой на Новый год.
Но есть одна проблема: отрядам Группы по борьбе с грызунами запрещено пересекать границы районов. Это правило ввели для того, чтобы снизить уровень конкуренции между отрядами, – иначе бы они постоянно крали крыс друг у друга.
Инструктор поворачивается к Черной Пушке.
– Мы сможем дать бой так, чтобы операция не вышла за границы нашего района?
Черная Пушка кивает.
– Я это гарантирую. Если перейдем границу района, можете забрать все мои хвосты.
Мы смеемся.
– Ладно. Тогда готовьтесь. Выступаем в восемнадцать ноль-ноль.
В одном магазине я нахожу стационарный телефон. Сначала я звоню маме. Узнав о том, что я, возможно, скоро приеду домой, она так радуется, что ничего не может сказать. Я говорю еще несколько фраз и вешаю трубку – боюсь, что она заплачет. Затем, не успев остановить себя, я набираю еще один номер.
Номер Ли Сяося.
Она понятия не имеет, кто я. Не падая духом, я все ей объясняю, и она наконец вспоминает меня.
Она устроилась в китайский филиал иностранной компании. Работа с девяти до пяти, большая зарплата. В следующем году она, возможно, поедет за границу, чтобы пройти обучение за счет компании. Говорит Сяося как-то рассеянно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ты мои открытки получила?
– Да, конечно… – Она ненадолго умолкает. – Ну, первые несколько штук. Потом я переехала.
– Скоро я уволюсь в запас.
– А! Отлично, отлично. Не пропадай.
Я не сдаюсь.
– Помнишь, когда мы расставались, ты сказала, чтобы я остерегался крыс? Ты говорила, что видела их. Что ты видела?
Наступает долгое и неловкое молчание. Я не дышу и, кажется, в любую секунду могу упасть в обморок.
– Не помню, – отвечает она. – Не важно.
Я жалею о том, что потратил деньги на этот звонок.
Я тупо смотрю на бегущую ленту новостей в нижней части телеэкрана, установленного в продуктовом магазине: «Регулирование численности грызунов проходит успешно… Западный альянс согласился провести новый раунд торговых переговоров, посвященный росту напряженности в отношениях с нашей страной… Число рабочих мест для выпускников увеличивается».
Хотя крысы и обошли ограничения, наложенные на их рождаемость, квоты нам не изменили. Это бред, но мне плевать. Похоже, что у нас будет работа и что объем экспорта снова вырастет. Видимо, то, чем мы занимаемся, не имеет никакого значения.
Похоже, что Сяося права, – до нас доходят только слухи и догадки. Кто знает, что именно происходит за закрытыми дверями?
Один фактор – любой – ничего не меняет. Все должно быть в контексте. В мире слишком много скрытых связей, слишком много замаскированных возможностей заработать, слишком много соперничающих фракций. Это самая сложная шахматная партия в мире, Великая игра.
Но я вижу только одно – свое разбитое сердце.
* * *
В последние пару дней Стручок стал слишком часто ходить в туалет.
Я незаметно проследил за ним и увидел, как он достает небольшую металлическую банку, в крышке которой просверлены отверстия. Он осторожно приоткрыл крышку, бросил внутрь пару печенек и что-то прошептал.
Я прыгнул вперед и протянул руку к банке.
– Он такой милый, – сказал Стручок. – Смотри, какие у него глазки.
Похоже, он пытался воздействовать на мои зеркальные нейроны.
– Это же запрещено!
– Он поживет у меня пару дней, а потом я его отпущу, – умолял Стручок.
Его глаза были такими яркими, совсем как у новорожденного крысенка.
Такой нервный и беспечный человек, как Стручок, не умел хранить тайны. И когда передо мной встали инструктор и Черная Пушка, я понял, что все раскрылось. Мне захотелось рассмеяться, а Стручок уже хохотал.
– Прекратить, – сказал инструктор. Мы встали по стойке «смирно». – Если дадите мне разумное объяснение, то и ваше наказание будет в разумных пределах.
Решив, что терять мне нечего, я на ходу придумал «объяснение». Черная Пушка пришел в такую ярость, что казалось, еще немного, и его нос навсегда искривится.
Потратив целый день, мы со Стручком выкопали на склоне холма яму метра два глубиной и выстелили ее куском брезента, намазанным жиром. Стручку мой план не понравился, но я сказал, что только так мы сможем избежать наказания.
– Он очень умный, – сказал Стручок. – Он может даже повторять мои жесты.
Стручок провел демонстрацию, и действительно крыса оказалась прирожденным имитатором. Я пытался научить ее кое-каким движениям, но она отказалась их выполнять.
– Супер, – ответил я. – У нее почти такое же айкью, как и у тебя.
– Я пытаюсь относиться к ней просто как к хорошо сконструированному товару, – сказал Стручок. – Как к комку модифицированной ДНК. Но на эмоциональном уровне я не могу это сделать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мы спрятались с подветренной стороны от ямы. Стручок держал в руках бечевку, которую он привязал к лапе крысенка, сидевшего в яме. Мне приходилось постоянно напоминать Стручку, чтобы он время от времени дергал за бечевку, заставляя крысу жалобно пищать. Его руки дрожали. Ему не нравилось это делать, но я его заставил. На карту было поставлено наше будущее.
