Ну и пошел своими ногами. Шел и шел, пока не вышел к тому посту, с которого сюда привели. Лейтенант глянул на меня ехидновато, и, наверное, что-то хотел сказать ядовитое про мой рассказ, но отчего-то не стал. А скомандовал:
— Сержант Михайлов! Задержанного – в комендатуру!
И теперь меня повели снова, только у солдатика винтовка не такая была, а немножко на "калашников" похожая, только сама подлиннее, а магазин покороче. Обошли мы эту загородку и пошли в сторону города. Кингисепп и в прошедшем времени выглядел не роскошно, сплошные халупы и сарайчики, только собор выделяется, да и тот облупленный.
Пока мы шли, я упорно думал, потому что мне сейчас более серьезный разговор предстоит, надо разное придумать, вроде улицы и прочего. Насчет улицы я много думал и не придумал ничего, кроме как названия Кривая. Про школу я решил сказать, что учиться я начал, но школу не закончил, так как денег дальше не было учиться. Думаю, что прокатит.
Про работу решил сказать, что сначала мы с батей строительными работами пробавлялись, потом меня на железнодорожную станцию грузчиком взяли(это и правду было, только меня быстро уволили, всего пару месяцев проработал). Во! Скажу, что меня уволили, а латыша-земляка на мое место взяли. Это со мной тоже было, только не на товарной, а в магазине запчастей, только земляк был не латыш, а даг. А потом для простоты на складе работал. В нем стройматериалами торговали, а при нужде и ремонт можно было сделать.
И вот там я работал до Советской власти. А когда она стала – ну это я помню, с августа. В передаче все про черный август толковали, вот я и запомнил. А после? Там же и работал, только хозяина уже не стало, а склад стал народным. А куда хозяин делся? Сбежал, однако.
Ну про астигматизм я так и заверну, что в военкомат меня вызывали, но под призыв я не попал, из-за него самого, а нужно было пройти обследование у врачей. А его не произошло, война произошла.
А что дальше было? Ну, так как и придумал. Немцы близко к Риге подошли, местные тоже стали головы подымать и немцев ждать, а мой начальник склада решил, что нечего немцам оставаться трофеем. Он взял шофера, машину и двух русских, что на складе работали, меня и, ну пусть Ивана. Погрузили мы в нее свои вещички, кассу, документы и поехали.
Где мы ехали – а черт его знает, не знаток я географии, помню, что и через латвийские села ездили, и через эстонские, и через русские. Так и ехали, пока под бомбежку не попали. В дороге машина ломалась, мы ее чинили, нас милиция задерживала, выясняла, потом отпустили.
Как машина называется? Хороший вопрос, прямо на засыпку. А как ее назвать? А пусть будет "Форд"! были ж они тогда, наверняка были. А какая модель – а фиг ее знает.
Но есть опасный момент – разговор по-латышски. А в нем я ни бум-бум. А, скажу что-то по фински. Я по нему болтать могу, ну немножко совсем, если честно. А если мы со знатоком друг друга не поймем, то скажу, что там, где я жил диалект такой. И немцев в Риге много живет, а они всегда по-своему треплются. И русские тоже есть. И плевали мы на язык латышский.
Гнилая отмазка, но не рассказывать же, что я из будущего. И другие варианты совсем не катят. Ведь я, коль скажу, что жил где-то под Питером, то что могу про жизнь рассказать? А ничего, ни цен, ни деталей, ни за кого голосовали, ни что где находится. Пусть даже про Питер спросят: где какие старые дома стоят, это я скажу, а где что продают – я уже не скажу. Потому что за семьдесят лет магазин мог десять раз поменяться – сейчас там охотничий, потом булочная, потом вообще книжный. Ну, что сейчас в Смольном – скажу. А что сейчас в Зимнем – музей, или что-не знаю.
Вот где НКВД – это я знаю, по телику про это часто говорили. А вот почем хлеб – не знаю.
А что это за житель, который не знает, сколько стоит хлеб, который он каждый день покупает, зато знает, что НКВД на Литейном? Однозначный шпион, которому рассказали, куда его заберут при поимке, а про хлеб не рассказали. А вот с Латвией может прокатить. Может, а может, и нет.
Вот с ценами надо подумать. Кстати, какие деньги в Латвии до СССР были? А, не знаю. Худо. Нет, щас вспомню! После того как эти прибалты поотделялись, они все кричали, что у них все будет как в 40 м году, то есть до СССР! А логично, что они свои деньги так назовут, как они до того назывались? Логично. В Эстонии сейчас крона, В Литве – лит, а в Латвии-лат! Иесс!
А как с ценами быть – наверное, два нуля срежу от нынешних и так скажу. А насколько это много? Ну, скажу так, что когда работа есть, на пожрать-попить хватит. На что-то больше – уже с трудом. Как и у меня было. Когда без семьи – ничего, а дети пойдут, так уже не про свои нужды думать надо, а про то, что детям купить. А себе – если останется. Без работы – голый вассер.
Тут мне резко поплохело, голова закружилась, и меня аж в сторону бросило. Но на минутку.
— Эй, чего с тобой?
— Да что-то с головою стало, было уже пару раз после бомбежки – голова кружится и идти тяжело.
— Контузило тебя, ишь с лица бледный стал, даже губы белые. Иди, вот, к колонке, лицо сполосни, полегче станет.
Шагнул к колонке, нажал на ручку, лицо обмыл, потом с руки отхлебнул. Еще. Шею тоже обтер водою. Отпустило. Попил еще.
— Ну вот, хоть не такой белый, как луна в тумане. Ладно, пошли, еще два квартала осталось.
Вот чертова колдунья! Вернусь, я тебе голову отверну и свечку вместо нее вставлю! Это ж до чего человека довела!
А вообще я за эти два дня как-то много головой работать стал. Обычно я так много думал, когда замышлял, что с работы спереть можно.
И правда, уже недалеко осталось. Прошли оба квартала и вышли к двухэтажному каменному дому. Таких в старых частях Питера полным полно, есть такие и в мелких городах.
Обычно на первом этаже какой-то магазинчик или контора находится, а на втором люди живут. Бывает, что учреждение и его занимает. Домики такие иногда украшены разными фигурными кладками, лепниной, а иногда нет на них ничего. Как этот домик. На входе часовой. Вывески снаружи нет, флага – тоже.
Зайдем. Пришла пора отвечать за готское скотство. Придется в тяжелых случаях прикидываться в обморок падающим. Вообще, все правильно, видал я и на чеченской войне контуженных, и кирпичами во дворе битых – там может быть всякое, особенно если поддать или перенервничать. Ну, тут водяры не дадут, а вот нервы попортить – это запросто. А значит, понервничал, поорал – вполне реально в отрубе оказаться.
Зашли мы в дверь, прошли в большую прихожую. Стоит там загородочка, за нею сидит паренек. У него стол с телефонами.
Конвойный мой его спросил:
— Товарищ сержант, я задержанного привел. Лейтенант Малинин его прислал. Без документов потому что.
— А куда я его дену? И заняться им некому. А из особого отдела кого-то вообще поймать нет возможности. Забегут на минуту и опять по делам. Ладно, сейчас займемся. Подходи ближе сюда!
Это уже явно мне. Подошел.
— Говори, как тебя зовут и откуда.
Ну объяснил, потом сказал, где я вроде как живу и работаю.
— Садись теперь сюда, пиши объяснение, отчего ты здесь и где твои документы.
И тут я малость побузил. Намеренно. И именно малость. Я уже услышал, что он сержант, то есть некто с бугра и реальной власти у него нет. Так, пока настоящее начальство в разгоне. Да и писать – это мне муторновато, плюс боюсь, что тогдашними ручками писать не смогу. Гелевых тогда явно не было, а черпать ручкой чернила не умею.
— А чего я должен заявы писать? Заяву пишут, когда чего просят или поясняют, когда натворили чего. А я ничего не прошу, и оправдываться мне нечего. Я что, обязан паспорт с собой везде носить? Нет! И здесь не граница и не секретный завод, чтоб режим соблюдать: с бумажкой пускать, без бумажки – нет. Предъявите мне статью, что под за… деланным городом Кингисеппом всем положено только с паспортами быть! Есть она – сажайте, раз нарушил. Нет – тогда прокурор на вас самих поглядит, сами знаете как на что. Предъявляйте!
— Э, да ты, видать, из блатных!
Это конвоир сбоку.
Я не ответил, но скроил морду как бы довольного собою. Вообще сейчас я действительно малость под блатного закосил. Так, самую малость. А сержант как-то стушевался и негромко сказал:
— Немцы уже за Псковом.
Я промолчал. Чего тут скажешь! И отвели меня в какую-то кладовку без окон, но с тусклой лампочкой и в нее посадили. Мебели там не было, но лежали какие-то бумаги. Так, пара стопок на полу. Глянул на одну – какой-то незаполненный бланк учета квартирохозяев по постою войск. И в дате двадцатые годы поставлены. А в двери явно замок заскрежетал. Заперли. Пить не поят, кормить не кормят, в сортир не водят, но хоть не обыскивают. Интересно, флягу мою замотают или мне вернут?
Ну, коль жрать, пить и испражняться никак нельзя, то полежу я и, может, даже усну. Сгреб этих бланков себе под голову и улегся. "Ложусь на новом месте…" Тьфу!
