поглаживать его член.
— Долорес, — рваное дыхание щекотало висок. — Так нельзя.
Но мы оба понимали, что пути назад нет.
— Можно, — прошептала я и впилась в его губы.
Шум адреналина в ушах заглушил остаток связных мыслей, потому что Блейк ответил. Все мое сознание растворилось в этом поцелуе. Там же тонула логика и оправдания.
Я не хотела думать, а что будет завтра. Было только сегодня. Сейчас! Наше сбивчивое дыхание. Наши губы. Наши долгие, глубокие, жадные поцелуи. Я чувствовала, как от них щеки заливает жар и спускается по телу к низу живота.
— Хочу тебя… очень… — дрожащими пальцами я дернула заевший ремень.
Ухватив за талию, Блейк вжал меня в стену. Я с готовностью развела ноги, и застонала, не в силах терпеть. От возбуждения глаза застилало мутной пеленой. Я продолжала наощупь выцарапывать запутавшуюся в шлевках пряжку и изнывала от желания — как безнадежная нимфоманка.
Горячая ладонь скользнула по моим волосам, ото лба к затылку. Стиснула промокший пучок… и с силой отстранила!
Я непонимающе уставилась в потемневшие глаза Блейка. Что? Что я сделала не так?
Он медленно подался назад:
— Завтра мы оба пожалеем.
— Говори за себя, — выдавила я, не узнав собственный голос.
Ноги стали ватными, словно не принадлежали мне, едва Блейк сделал шаг к двери.
— Ты же тоже этого хочешь! — теперь я тряслась от накатившей истерики. — И вот так просто уйдешь?
Не верилось, что он оставит меня — дрожащую, распаленную, в промокших во всех смыслах трусиках — но Блейк даже не обернулся.
Задев локтем вентиль, я опустилась на колени. Слезы досады смешались с горячими струями воды. Я не могла поверить, что сукин сын умудрился снова меня унизить!
— Я отомщу, — прошипела я, сжимая кулаки.
Третьего раза не будет — пришла моя очередь отыграться. Я заставлю его заплатить. Очень дорого.
Утром царящее на кухне напряжение можно было резать ножом, но я предпочла круассан. Размазывая по воздушному тесту тонкий слой апельсинового джема, я исподтишка следила за Блейком, который возился у кофеварки. Голова нещадно раскалывалась, вынуждая время от времени потягивать растворенный в воде аспирин — я закинула в стакан сразу три таблетки, но даже увеличенная доза не спасала от похмелья.
— Где эти чертовы фильтры? — Блейк первым нарушил молчание и принялся яростно шуршать по полкам с упаковками мюсли.
— Закончились еще вчера, — я сделала очередной глоток. — Хочешь, научу трюку с туалетной бумагой? Кофе будет не хуже, чем в «Старбаксе».
— Обойдусь, — Блейк по-прежнему не смотрел в мою сторону, словно опасался зрительного контакта.
Меня же раззадоривала перспектива встретиться взглядами. Приспустив с плеча полупрозрачный халат вместе с лямкой пеньюара, я разжала пальцы, удерживающие нож. Тот со звоном прокатился по полу, разметав вокруг прилипшие к лезвию крошки. От противного дребезжания боль в висках запульсировала с удвоенной силой, но я смогла не поморщиться и с картинно улыбнулась, когда Блейк обернулся на звук.
— Упс, — прикрыв рот кончиками пальцев, я изобразила смущение. — Какая я неуклюжая.
Актерская игра оказалась посредственной, зато ракурс вышел идеальный — от плавного движения шелк сполз ниже, практически обнажая соски. Для усиления эффекта я закинула ногу на ногу, демонстрируя отсутствие трусиков.
— Долорес, — Блейк нервно двинул желваками. — Прикройся немедленно.
Еще чего! Пусть видит, от чего отказался. И кусает локти — отгрызает до самых плеч!
— А что тебя смущает? — я кокетливо захлопала ресницами.
Даже если он не завалит меня прямо на столе, утренний стояк я ему точно обеспечу. И пусть хоть лед прикладывает по дороге на работу!
Ликуя, я отбросила волосы назад, чтобы не скрывали грудь. Мигрень сменилась торжествующей музыкой. И это было только начало — я готовилась припомнить Блейку каждую свою слезинку. Никому не позволено унижать Долорес Рэдман!
— Послушай, — Блейк сглотнул, собираясь с мыслями. — Мне жаль, что вчера я позволил себе лишнее.
Он явно не привык оправдываться — слова дались с трудом — а я не собиралась облегчать ему задачу.
— Извинения принимаются только в денежном эквиваленте. — Хотелось добавить, куда он может засунуть свои сожаления, но вместо этого я лишь уточнила елейным голоском: — Хотя, так и быть, бриллианты тоже сойдут.
— Не сомневался, что ты все сведешь к деньгам! — в карих глазах сверкнул недобрый огонь.
Злость Блейка ожидаемо вытеснила чувство вины.
— А как иначе? — ответно завелась я, вскакивая со стула. — Должна же девушка чем-то питаться.
— Есть и запивать устрицы «кристаллом» — разные понятия.
Кто бы говорил! Легко строить из себя непритязательного, когда запястье украшают часы от Картье.
— А ты хочешь, чтобы я давилась супом из одноразового стаканчика в «Сабвее»?
— Я хочу, чтобы ты стала личностью, — его губы сжались в тонкую линию. — А не пустышкой с обложки, которой все досталось просто так.
Теперь он прикрывался благими намерениями. Вот мерзавец!
— Ну извини, что у моего отца были деньги, и он не попрошайничал, шатаясь по Гарлему.
— В отличие от тебя Тэд заработал каждый цент! — с презрением отбил Блейк. — А ты… ты даже не пыталась!
В ответ я ехидно поджала губы. Как он смеет упрекать? Сам тоже не с нуля начинал, а пришел к отцу на все готовое!
Меня раздражал прессинг. Блейк словно намеренно вталкивал меня в унылую схему, по которой жил сам. Кто, черт побери, придумал это правило, что после школы нужно полностью распланировать свою жизнь?
Пойти в элитный университет, который закончили родители. Заниматься никому не нужной благотворительностью, чтобы пресса восхваляла в публикациях. Устроиться на престижную работу и каждый день доказывать обществу свою успешность.
А что, если я этого не хотела? И мечтала пойти своим путем. Вдоволь натусоваться на Ибице — до шоколадного загара и шального блеска в глазах. Наесться пиццы в Риме и распивать спуманте, приплясывая босиком в фонтане под свист карабинеров[1]. Отправиться в кругосветку с красавцем-капитаном, который днем учил бы меня управлять яхтой, а вечером страстно вжимал в палубу — так, что на утро от дикого секса ныла бы каждая мышца.
Я хотела увидеть мир. Узнать его. Прочувствовать! И только потом возвращаться к рутине, если возвращаться вообще.
Для Блейка подобные мысли наверняка были кощунством.
— Ты слишком поверхностная, Долорес, — он предсказуемо подтвердил предположение. — Поэтому Тэд и изменил завещание —
