Удовлетворенно кивнув и отослав малышку спать в дальний угол камеры, Маргарет уловила на себе взволнованный взгляд мистера Саута: – Мадам, я еще не все вам сказал. Эта девочка – не дочь покойного мужа Беатрис, а дитя, зачатое в грехе. Поговаривают, что женщину изнасиловал какой-то святой инквизитор, а потом прогнал прочь. Ваша служанка об этом никому ничего не говорила, но, похоже, что это правда. Я обнаружил на шее спящей Люсинды какой-то кулон в виде звезды, внутри которого крохотный, размазанный портрет неизвестного человека. Вот он, – мужчина протянул англичанке тонкое, старое украшение, которое она тщательно запрятала под сорочку:
– Меня не волнует тайна рождения этой малышки. Многие служанки беременеют от незнакомцев, рождают бастардов, а потом они еще и становятся уважаемыми людьми в благородном обществе. Здесь нет ничего особенного, – отмахнулась женщина, давая понять, что встреча окончена.
– Да, но…
– Мистер, я благодарна вам за известие, хоть оно стало для меня очередным концом света, но теперь я хочу побыть одна. Не привлекайте лишнего внимания своим чересчур долгим пребыванием в моей камере. Можете идти, – Броюс, поклонившись, направился к выходу, удивляясь, как даже после такой страшной новости эта женщина осталась волевой и гордой. Правда люди говорили, что она напоминает бесчувственную, фарфоровую куклу, у которой вместо сердца – кусок железа. Но мужчина просто не знал, что есть такая боль, после которой ничего в душе не остается. Ты просто не боишься, ибо самое худшее произошло, ты привык к постоянным страданиям. Бывает, сердце разлетается на тысячи осколков, и наносить удары больше нечему.
Глава 2
Англия, Виндзор, 13 февраля 1344 года.
Джоанна, плавно расчесывая старым, серебряным гребнем свои каштановые, с легким, золотистым оттенком, волосы, улыбнулась, подумав о своей матери, наконец отбывшей наказание в дальнем монастыре. Ее, Маргарет Вудсток, обвинили не только в помощи изменнику Короны – графу Эдмунду, но также и в греховной, прелюбодейской связи с Мортимером, которого 1330 года приговорили к смертной казни. Безусловно, девушка была благодарна своему августейшему кузену за освобождение из Солсбери, но не могла простить ужасно-долгой ссылки мамы, что длилась целых тринадцать лет! Ее, Джоанну Плантагенет, воспитывал недавно умерший Уильям Монтегю, 1-й граф Солсбери [10] и супруга Кэтрин Грандисон. Опекун Джоанны, получив страшные травмы на турнире, испустил дух 30 января. А его супруга, убитая горем, решила уединиться в дальней обители. Безусловно, девушка горевала о мужчине, благодаря которому стала образованной, воспитанной леди, такой, какой обязана быть кузина короля. Но с судьбой не поспоришь, и англичанка благодарила Всевышнего, что Он своей волей приказал Эдуарду, наконец, выпустить из обители невиноватую женщину.
С наслаждением прикрыв глаза, девушка позволила служанке Люсинде снять с себя всю одежду и опустилась в мраморную лохань, наполненную теплой, приятной водой. Эта зима выдалась очень холодной и ветреной, крестьяне сотнями умирали от голода и холода, и порой Джоанна вздрагивала при мысли, что пока она нежиться у камина, кто-то испускает дух на ледяном снегу. Но прелестная красавица быстро гнала от себя эти мысли, понимая, что она – миледи, и обязана жить в роскоши. Чересчур мягкие сердца опекунов сделали из хрупкой, неуверенной девочки настоящую гордую, самовлюбленную девицу, привыкшую получать все желанное в самые короткие сроки. Мисс Кэтрин делала все возможное, чтобы малышка не тосковала о матери. Не получив разрешение короля, женщина раз в несколько месяцев отвозила воспитанницу в монастырь, где ту приветливо встречала немного грустная, но всегда уверенная и высокомерная Маргарет Уэйк. Да, тринадцать лет слишком большой срок, и даже самая искренняя любовь может увянуть, но Джоанна никогда не забывала мать, которая ради детей терпела постоянные лишения и боль.
Увы, хуже дела обстояли с Джоном, рожденным в холодной, суровой темнице. Хилый и болезненный, четырнадцатилетний юноша очень сильно отличался от своих сверстников. Езда на лошади являлась для него целой проблемой из-за проблем с костями, а стрельба из лука и арбалета была невозможной через ужасную близорукость. Всегда находившейся на попечении старшей сестры, мальчик не думал, что когда-то останется один, без посторонней помощи. И такое время настало. Король желал отослать хрупкого кузена в Солсбери, в обитель-школу для юношей, где их обучали и готовили в монахи. Пост настоятеля и главного учителя занимал всеми уважаемый епископ Севастиан Морэй. Ходило много слухов и даже легенд об этом старике, кто боялся его, называя самим демоном, кто боготворил, как великого святого. По словам одного торговца, Севастиан по ночам призывал к себе дьявола, живущего далеко в небе, на звездах, и говорил с ним об астрономии, за каждый совет, отдавая каплю крови. Никто не знал почему, но епископ очень любил изучать разные созвездия, дружил со многими астрологами, но всем эта дружба казалась грязной и кровавой.
Пытаясь прогнать от себя страх за будущее брата, Джоанна завела беседу с горничной, тщательно втиравшей в ее юное, цветущее тело ароматические масла:
– Люсинда, что произошло? Ты целый день молчишь, не улыбаешься. Это так тебя расстроило возвращение моей матушки?
– Нет, миледи, как можно? Я уважаю и люблю мадам Вудсток. У обыкновенной служанки не может быть неприязни к людям, давшим ей кров над головой, пищу и воду, – уловив в дрогнувшем голосе девушки предательские, нервные нотки, леди Плантагенет, придержав ее за запястье, приказала опуститься на корточки перед лоханью. Внимательно посмотрев в ясные, небесно-голубые глаза камеристки, Джоанна аккуратно, но настойчиво спросила:
– Тогда в чем дело?
– Миледи, я…
– Говори. Ты же знаешь, я люблю тебя, как сестру. Между нами не должно быть секретов, – мягко пролепетала англичанка, наблюдая, как Люсинда, опустив очи, стала почти беззвучно шептать:
– Я не имею права даже так думать, не то, чтобы об этом говорить, но вы…, вы настояли. Поймите, это лишь слухи, и, дай Господь, дабы они остались ложью. Но сегодня в многочисленных лавках, площадях, просто на улице, я слышала разговоры о…неверности королевы. Будто ночью, в тайном саду, она встречается с каким-то таинственным рыцарем, у которого на левом запястье завязана алая, шелковая нить. Говорят, несколько слуг даже видели их…
– Замолчи! – резко вскликнула Джоанна, и, выбравшись из ванной, набросила на плечи теплый, меховой халат: – Как ты смеешь даже думать, что эти грязные сплетни – правда? Ее величество подарила нашему монарху девять славных детишек [11], половина из которых – принцы! Пусть языки отсохнут у тех, кто смеет клеветать на супругу помазанного короля! Эта ложь, других вариантов я даже не допускаю. И знай, – леди почти вплотную подошла к испуганной служанке, и, положив ей руку на плечо, тихо прошипела на ухо: – Если кто-то услышит от тебя подобные слова, ты пожалеешь, что родилась. А теперь иди, и в ближайшие часы не смей попадаться мне на глаза, – Люсинда, присев в реверансе, поспешно покинула покои, а Джоанна еще долго смотрела ей в след, внезапно поняв, что дрожит от холода. Протянув похолодевшие ладони к камину, девушка опустилась на низкий табурет, закусив губы. Если Филиппа и правда изменяет Эдуарду… Девушка понимала, что такое вполне может быть, сердце женщины полно тайн и обманов, и даже самая верная когда-нибудь решиться запорхнуть в постель к другому, но мать девяти детей – никогда!..
Завязав волосы в пучок и скрыв их под меховым капором, англичанка набросила на скромное, темно-лиловое блио роскошный, бархатный плащ с золотыми бляшками, и поспешила в огромный, квадратный двор, где с минуты на минуту должна появиться карета баронессы Уэйк. Главная площадь замка уже была набита любопытными, и даже сам король пожелал встретить тетю. С трудом пробившись к монарху, леди Плантагенет склонилась в реверансе: – Милорд, вы тоже пришли… Это большая честь для нас.
– Оставь глупые приветствия, сестренка, – весело хохотнул Эдуард, заключив кузину в крепкие объятия. Они не виделись больше месяца, Джоанна, проживая в родовом поместье, редко жаловала к королю, и, в какой-то степени, была этому рада. Постоянные вопросы и шутки насчет ее замужества допекали девушку, и даже сам монарх присоединился к рядам недовольных горожан. Разумеется, король имел полное право сам решать судьбы своих подданных, но юной кузине, к которой питал нежную любовь, позволил самой выбрать достойного жениха, что считалось сверх неприличным.
В нескольких шагах от Эдуарда, окруженная своими верными фрейлинами, стояла сама королева, покрасневшая от пронзительного холода. Сделав несколько шагов навстречу, склонившейся в реверансе, Джоанне, Филиппа приветливо улыбнулась:
