работала очень хорошо. Я взвесил все варианты, сравнил свои и его возможности – и понял, что войны не будет. Слишком неравные весовые категории. Я забыл о том, что войну нельзя отложить, а можно только отсрочить. И это было ошибкой.
Полтора года я тянул время. Мне удалось договориться о том, что я буду постепенно гасить эту сумму услугами, и я решил, что за это время придумаю какой-нибудь выход. Я не хотел ничего ему отдавать – просто потому, что никакого долга, на самом деле, не существовало. Но я не учел всех факторов. В 2010-м мой горе-инвестор закрыл все стартапы и сосредоточился на основном бизнесе, который сильно пострадал от кризиса. Ему не удалось сохранить команду, но по инерции бизнес проработал еще 2 года. А потом начались проблемы. И он стал занимать деньги. В конце концов, он занял у людей, у которых занимать не стоит. И, конечно, не смог расплатиться.
Поэтому в один прекрасный момент к моим родителям пришли люди и спросили, как меня найти. Мама сказала, что не знает, но найти меня было несложно. Ведь у меня тогда были «Фейсбук» и «Инстаграм». Через несколько дней, когда я заехал поменять масло в сервис, мастер обнаружил GPS-трекер на раме моей машины. А еще через несколько дней меня встретили во дворе у дома двое крепких парней. Они очень вежливо объяснили, что я должен ему, а он должен им, поэтому теперь я тоже должен им. И у меня есть 10 дней, чтобы собрать нужную сумму. Я позвонил моему горе-инвестору, он начал что-то врать, но по голосу я понял, что он очень напуган.
Я не мог понять, что делать. Возможно, здесь нужно было какое-то эмоциональное решение, но я не мог пользоваться эмоциями. В моем арсенале была только логика и чувство справедливости. Я перебрал все возможные варианты, поговорил с адвокатом и принял 3 решения. Во-первых, я понял, что уже готов к войне и отдавать деньги не буду ни при каких обстоятельствах. Во-вторых, я удалил все профили в соцсетях, потому что больше не хотел, чтобы кто-то наблюдал за моей жизнью. И в-третьих, я решил подождать и посмотреть, как будут развиваться события.
Через 10 дней никто не пришел. Пришли через 15. Я позвонил адвокату и поехал в больницу, чтобы зафиксировать побои. Потом написал заявление в милицию. У меня появилась стратегия. Адвокат советовал нанять охрану, но я не стал этого делать. Какое-то время я ходил с пистолетом и был готов стрелять. Но крепкие парни больше не появлялись. Я научился контролировать боковым зрением то, что происходило вокруг. Я снимал трекеры с рамы и избавлялся от следящих за мной машин. У двух из них я даже запомнил номера и удивлялся, когда они не ехали сзади. Я ждал.
Моя стратегия сработала. Через несколько месяцев я положил в сейф расписку о том, что мой горе-инвестор не имеет ко мне никаких финансовых претензий. Я так и не вернул ему ни копейки. Чуть позже я случайно узнал, сколько он был должен разным банкам и непростым людям. По сравнению с этой цифрой, мой миллион был сущей безделицей. Я больше никогда с ним не встречался и не знаю, что с ним стало. Надеюсь, у него всё хорошо.
Из этой истории я вышел изменившимся. Я понял, что я очень крепкий. Я превратился в человека, у которого было два адвоката, но не было друзей и соцсетей. И у меня появился пистолет. В какой-то момент он должен был выстрелить. И, конечно, он выстрелил.
VI. Как я забывал
Я никогда не боялся обычных вещей – собак, пауков, темноты, высоты и полетов. Совсем не боялся смерти – ни своей, ни близких. Я боялся одного – алкоголя. И того, что происходило со мной по ту сторону – когда я напивался и не помнил, что случилось вчера.
Причина была проста – там происходило всё самое интересное. Всё то, что я подавлял и не разрешал себе чувствовать, делать и испытывать в обычной жизни. И то, что не мог вспомнить.
Я не знаю, когда всё началось. Возможно, в глубоком детстве, когда мы с другом убили котенка. Я помню, мы закопали его на детской площадке и били палками до тех пор, пока песок не стал красным. Потом мы оставили этот багровый холмик и ушли играть в другое место. Это воспоминание вытеснилось почти моментально и всплыло в памяти всего пару лет назад. Я помню ужас и стыд, которые испытывал, глядя на кровавый песок. И недоумение – как я вообще мог такое сделать. Тогда мне было 5 или 6 лет. И сейчас я понимаю, что уже тогда мог переключаться.
Но есть и более раннее воспоминание – мой первый день в детском саду. Я помню, что очень не хотел там оставаться. А маме нужно было идти на работу. Она дождалась, когда я захочу в туалет, и сказала, что подождет на площадке, пока воспитательница сводит меня пописать. Я прекрасно помню металлический унитаз, вмонтированный в пол, и бачок на длинной трубе, встроенной в стену. Раньше я таких не видел. В помещении с кафельными стенами сильно пахло хлоркой, и, сделав свои дела, я пошел обратно. Нужно было срочно сказать маме, что я не останусь здесь ни за что. Но мамы не было – она ушла на работу.
Когда она вернулась, я сидел наказанный. Я взял камень и размозжил лоб какому-то парнишке так сильно, что пришлось вызвать скорую и наложить швы. Мама спросила, почему я это сделал, и я ответил, что он ко мне лез. На следующий день я всё забыл. Конечно, тогда это никого не смутило, но сейчас я понимаю, что тогда и случилось одно из первых моих переключений.
К концу школы я очень хорошо понимал, как на меня воздействует алкоголь. Поэтому, в отличие от обычных алкоголиков, легко мог выпить немного и остановиться. В этом смысле выпускной прошел идеально – я пил ровно столько, чтобы не опьянеть. Около 8 утра нас выпустили из ресторана, и мы до обеда сидели на центральной улице, потягивая пиво и пытаясь поймать то ощущение, которое обычно показывают в фильмах. Но его не было. Вообще ничего не было, кроме пустоты и облегчения. Я не любил школу и был рад, что она закончилась.
Вечером мы собрались в кафе. Пустоту нужно было чем-то заполнить, и поэтому мы пили. Около 12, когда я уже был
