Эльза восторженно хлопает в ладоши, а Осип смотрит на меня во все глаза.
– Впрочем, – продолжаю я, – скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете. Все же жилет храню. Могу кому-нибудь уступить для провинциального музея.
В гостиной раздается смех. Ее смех – смех Лили! И я с удивлением обнаруживаю, что мне безгранично приятно, что она смеется. И так приятно видеть ее, наблюдать за ней. Ее глаза с длинными ресницами всегда темнеют от волнения. Ох уж этот торжественный взгляд; в нем есть что-то одновременно наглое и сладкое, особенно когда в ее лице с накрашенными губами и темными ресницами пробуждается желание. Удивительно то, что эта внешне не слишком красивая женщина покорила мое сердце моментально, стоило ей лишь взглянуть, и я, словно сраженный стрелой Купидона, пал к ее ногам. Лили была среднего роста, – хрупкая и тоненькая, она могла бы являться олицетворением женственности. Если бы не несколько крупная голова и тяжеловатая челюсть, больше подходящая мужчине, нежели роковой даме. Но возможно, именно это и имело особую прелесть в ее внешности, делая ее далекой от классических канонов красоты.
«Странно, я вижу все ее недостатки, и все равно она так нравится мне! Настолько, что нет сил сдерживаться… Рыжая бестия с копной гладко причесанных, на прямой пробор, волос. Ее глаза – большие, карие и излучающие доброту – не могли не запасть в мою душу».
С того самого вечера я часто провожу время у Бриков. Эльза шутит, что муж ее сестры влюбился в меня и даже стал ходить вразвалку, копируя мою походку, и заговорил басом. А вот ее сестра – Лили сохраняла холодность, несмотря на то, что видела, как я не равнодушен к ней. Я взял все свои вещи, белье у прачки и въехал в номера «Пале-Рояль» недалеко от них и теперь каждый вечер провожу в компании Бриков!
– Володя, а хочешь, я прочту тебе свои стихи? – подал голос Ося.
– Конечно!
Осип встал, будто став выше ростом, поправил пенсне и действительно басистым, чуть более низким, чем его привычный тембр, голосом стал декламировать:
– Я сам умру, когда захочется,и в список добровольных жертввпишу фамилию, имя, отчествои день, в который буду мертв.Внесу долги во все магазины,куплю последний альманахи буду ждать свой гроб заказанный,читая «Облако в штанах».
– А что?! – воскликнул я. – Неплохо! Очень даже неплохо!
– Правда?
– Конечно!
– Что же ты так, Ося, ведь еще недавно у нас к литературе интерес был весьма пассивный? – подала голос Лили и, обращаясь уже ко мне, добавила: – Правда, в студенческие времена, еще до того, как мы поженились, Ося с двумя товарищами надумали заработать деньги и написали роман под заглавием: «Король борцов».
– Да, да, – вторил ей Осип, словно не заметив издевки. – Мы его даже издавали! Так что у меня есть опыт издателя!
– Да ну?! – удивился я.
– Да, печатать роман решили выпусками. Первый выпуск, с соответствующей картинкой на обложке, газетчикам понравился и прошел хорошо, второй вышел с небольшим опозданием и прошел хуже, а третий…
– А третий они сдали чуть ли не через месяц после второго, – засмеялась Лиля. – Газетчик посмотрел презрительно и сказал: «Я думал, что роман, а это плетенка». Мы с тех пор говорим это об очень многих книгах.
– А о моем «Облаке» что думаете? – завел я старую песню, надеясь получить от Лили хотя бы скромный комплимент.
– Занятно, занятно! – высказался Ося. «Занятно», кажется, было его любимым словом, ибо повторял он его постоянно.
Лиля молчала.
– Только вот не печатают его… – вздохнул я.
– Так давай сами напечатаем! – воодушевился Ося. – Опыт у меня уже есть. А сколько стоит самим напечатать?
И я вдруг загорелся этой идеей. А что?! Напечатав «Облако» вместе с Осипом, я убью сразу двух зайцев! Издам свою работу и буду больше времени находиться рядом с Лилей. Вскочив, я бросился к двери, лишь крикнув на ходу, что не знаю, сколько стоит печать, но сейчас выясню. Побежал в ближайшую типографию и узнал, что тысяча экземпляров обойдется в 150 рублей, причем деньги не сразу, можно в рассрочку. Осип очень обрадовался – идея издавать мои стихи очень ему понравилась, он сразу же выдал мне денег на первый взнос и сказал, что остальное достанет. Я унес рукопись в типографию.
Принцип оформления был «ничего лишнего», упразднили даже знаки препинания – цензура над моим «Облаком» поработала на славу! Голый текст – ни точек, ни запятых, а в конце страниц шесть сплошных точек! С тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже. Двоюродный брат Брика, когда получил экземпляр, все хохотал:
– Я сначала удивился, куда же девались знаки препинания, но потом понял – они, оказывается, все собраны в конце книги.
Перед тем как печатать поэму, я долго думал над посвящением. «Лиле Юрьевне Брик», «Лиле». Очень нравилось мне: «Тебе, Личика» – производное от «Лилечка» и «личико», но решил не рисковать и остановился на «Тебе, Лиля». Лилия, конечно, такой жест оценила, стала относиться ко мне более мягко. Позже она даже переплела свой экземпляр у самого лучшего переплетчика в самый дорогой кожаный переплет с золотым тиснением, на ослепительно белой муаровой подкладке…
Дни шли, Лиля благоволила ко мне – уделяла все больше внимания, и тут – как гром среди ясного неба – повестка! Нужно идти служить. Я злился, меряя шагами комнату – уходить никуда не хотел, вспоминал, как подал заявление о принятии добровольцем в армию 24 октября 1914 года – еще до знакомства с Лилей, – и какого черта тогда меня не взяли? Могло бы быть все совершенно иначе! Как? Даже думать не хочу, страшно от того, что мог бы никогда ее не увидеть – мою чудесную, чудесную Лиличку! Но нет же, тогда на основании справки Охранного отделения о политической неблагонадежности мне в этой просьбе было отказано. А теперь на тебе, иди, служи!
Как ни странно, с решением этой проблемы также помогли Брики. Нашли знакомого чертежника, который за одну ночь учил меня чертить. Показывал все эти линии, пытался объяснить, что и куда переносить. Я всеми силами старался вникнуть, мял листы ватмана, двигал по ним линейки, в общем, чертил. И афера удалась! Кто бы мог подумать, что я уже через пару дней был призван и взят в Петроградскую автомобильную школу. Здесь меня определили в чертежную бригаду, как умелого и опытного чертежника!
Меня забрили. Мне, конечно, это не слишком понравилось, а вот Лиля, кажется, была в восторге! С таким положением дел и я смирился со своим «шариком»… Служба у нас была довольно странного порядка, несколько даже юмористического. Нам надо было расквартировать войска, пришедшие с фронта. Предположим, приезжает с фронта какая-нибудь часть. Например, приходят военные автомобили, велосипедисты, нам надо было находить соответствующее помещение в городе и представлять. Для этого надо было ехать в Думу, хлопотать и черт знает что. Впрочем, такая служба была весьма удобна, ведь оставляла много свободного времени! Я мог приходить в дом к Лиле, мог писать…
Тогда же, во время моей службы, вышел у нас один неприятный инцидент. Существовал в то время в Петрограде человек, называвший себя футуристом и издававший альманах. Он взял у меня стихи для второго его номера, но посмел поставить их вместе с антисемитской статейкой! Я был взбешен, звонил в редакцию и писал, требовал, чтобы меня не считали сотрудником этого альманаха…
А потом – неожиданная встреча! Буквально неделя – и я встречаю издателя в бильярдной ресторана «Медведь». Я в штатском, хотя и на службе. И у этого человека хватает наглости подойти.
– Владимир, получил ваше письмо, – говорит он мне.
– Да ну? – отвечаю, не поворачиваясь. – И как?
– Прочел. Вы – дурак.
Тут уже я был взбешен! И ведь знал, гад, что я на службе – не могу ввязаться в скандал, в драку, ничего не могу сделать. Стоял и улыбался мне в лицо!
– Придет время – дам вам в морду, – выплюнул я, с грохотом опустив кий на сукно. Настроение для игры испортил, оставалось только уйти. Он же, впрочем, остался, гаденько улыбался…
И ведь представилась мне возможность ответить этому мерзкому типу. Через пару лет, когда я уже мог надеть штатское легально! Вместе с моей уже тогда Лилей шли по Невскому и – неожиданно – навстречу мой старый знакомый с неизвестной мне дамой. Узнал меня, тогда уже куда более известного поэта, – улыбается. Обещание мое, наверняка, уже забыл, но я-то помню.
– Погоди, – говорю Лиличке, – пару минут! Сейчас я буду скоро.
Отхожу в сторонку, маня издателя пальцем – он, словно любопытный ребенок, подходит ближе и я даю ему пощечину! Такую звонкую, увесистую, что его голова невольно поворачивается в сторону, а рука прижимается к щеке.
– Ну вот, – говорю. – Я же обещал дать вам в морду! Я свои обещания держу…
Потом издатель требовал дуэли, но я отказался, сославшись на дуэльный кодекс, запрещавший дворянину драться с евреем! Конечно, в этом было для меня много смеха – я играл, показывал Лиле, каков я, и она смотрела, восторженно открывая свой чувственный рот. Я много играл, многое делал в своей жизни «напоказ», но та пощечина была дана всерьез…
