— Ну? — спросил мой друг. —
Восторга Не являешь отчего ты?
Иль тебе не греют сердце
Этих синих гор красоты?
Или эти «живописцы»
Так пронять умеют души.
Что застыл ты от желанья
Им надрать до крови уши?..
Сели мы под старой липой
Где когда-то был любим я.
Я взглянул на ствол… О боже!
То же сердце, то же имя!..
Вновь «Нана»! Она за мною
Ходит неотступной тенью
Я спешу прикрыть рукою
Это страшное виденье.
Но, увы отвлечь не может
Друга мой маневр неловкий!
На моей руке он видит
Синий след татуировки:
Сердце с воткнутой стрелою
И «Нана» — девичье имя…
Друг сказал — Теперь понятно
Те рисунки были чьими!
Я глаза поднять не смею,
Я стою краснее перца…
Вот к чему порой приводят
Юные порывы сердца!
Пусть же юноша влюбленный
Эти строки подытожит
И, уняв биенье сердца,
Спрячет перочинный ножик.
Чтоб ему спустя лет тридцать
Перед старыми друзьями
Не краснеть и не виниться.
Как сегодня мне пред вами…
ДЕЛО НЕ В ВОСПИТАНИИ
Рисунок Д. ЭРИСТАВИ
— Видите, гражданка, какой» то воспитанный мальчик: свое место мне уступил.
— Это мой сын. Бедняжка, у него фурункул!
Карло КАЛАДЗЕ
ВИННЫЕ ЧАНЫ
Перевод Евг. Евтушенко
Рассохшийся от скуки беспредельной,
На всех собою наводя тоску,
Весь в трещинах огромный чан-бездельник
Разлегся под платаном на боку.
Он дрыхнет здесь один.
Другие девять
В земле сокрыли винные пары.
Они, ей-богу, знают, что им делать.
И ждут поры. Когда придут пиры.
Настанет час —
Рассядутся мужчины.
И, осушить чаны стремясь до дна.
Красиво подбоченившись,
Кувшины,
Шатаясь,
Будут требовать вина!
Так девять братьев
В темноте холодной
Лежат внизу
С могучей влагой той…
Ну, а десятый —
Лжемудрец и лодырь!
Он наверху.
Но полон пустотой!
Подслушивая что-то напряженно.
Припав к стволу.
Противен и смешон,
Как ухо затаенное шпиона,
Из-за платана высунулся он…
Наверно, сплетнями набит он густо.
Я крикнул в этот
Пустотелый чан:
— Эй, ты! Ты глупый.
Что кочан капусты!
— Я чан! Как пусто! —
Он мне отвечал.
Рисунок Н. МАЛАЗОНИЯ
Гарри МЕТРЕВЕЛИ
МИНИАТЮРЫ
Перевод Н. Лабковского
СВОЙ МЕТОД
Спустя некоторое время после того, как Эвтихея назначили директором, он приблизил к себе Дуту Кадандаридзе. Сотрудники были озадачены и обижены. Дело в том. что этот Дута считался в учреждении самым глупым и бездарным работником. Председатель месткома попытался намекнуть об этом новому директору, но тот только промычал что-то невнятное. И стал еще чаще вызывать к себе в кабинет Дуту, подолгу о чем-то совещаясь с ним один на один.
— Сколько времени работает у нас этот Дута, и хоть бы кто-нибудь слышал от него одно умное слово! — пожимали плечами товарищи по работе. — А теперь лучшего советчика нельзя и найти!
Однако что бы ни говорили люди, а Дута каждый день часами просиживал в кабинете директора и секретарша рассказывала всем по строгому секрету, что директор советуется с ним по каждому поводу. Через некоторое время стали замечать, что работа учреждения наладилась, появились признаки несомненных успехов. И кое-кто даже стал поговаривать, что все это произошло не без участия Дуты Каландаридзе.
Товарищи слезно умоляли секретаршу хоть частично выяснить, о чем Дута говорит с директором, когда они остаются наедине.
Секретарша приняла соответствующие меры и к вечеру того же дня имела возможность кое-что сообщить товарищам.
Оказывается, сегодня Каландаридзе советовал директору, чтобы тот хозяйственные расходы, запланированные для третьего квартала, перенес на второй квартал, смету на канцелярские расходы увеличил бы, а ремонтные работы отнес на самый конец года. Еще он советовал понизить бухгалтера товарища Бурдэгла до должности счетовода (Бурдэгла при этом чуть не упал в обморок) и дал еще ряд советов по разным вопросам.
Затаив дыхание, ждали сотрудники новых реформ директора. На следующий день Эвтихий собрал совещание.
— Значит, так, — сказал он, — хозяйственные расходы, запланированные на второй квартал, перенесем на третий квартал, с этим можно пока подождать. Канцелярские расходы уменьшить до минимума. А ремонтные работы начнем на этой же неделе. Что же касается места главного бухгалтера, освободившегося в связи с уходом на пенсию товарища Гвиндзилия, то я считаю, что этот пост по заслугам должен занять наш бухгалтер товарищ Бурдэгла (Бурдэгла при этом чуть не упал в обморок). — И дальше по всем вопросам директор принял решения, в
