лавочке со своими тремя родными сёстрами. То есть присутствовал целый табун бабушек, которым я была не нужна, и среди них моя родная — старшая.
Поэтому родителям пришлось вызвать из Харькова вторую бабушку — тёщу, которая для этого разменяла квартиру, и меня до школы сослали к ней. Так я в невесть каком возрасте узнала, что "как в порядке вещей" бабушкам можно не любить внучку только потому что она не мальчик. Чувства неполноценности от этого во мне не развилось — не тот характер, а развилось чувство пролетарской ненависти. Всех этих нюансов и тонкостей в трёхлетнем возрасте я и не просекла бы, конечно, если бы — повторяю, всё это на протяжении моей жизни тысячекратно не озвучивалось.
И в крайне малом возрасте я чисто случайно вступила в интеллектуальное соревнование с мужской частью нашей семьи. Лет в шесть — семь научилась играть в шахматы, раз уж брат с отцом в них постоянно сражались, потом — записалась в шахматный кружок… Однажды я услышала от знакомого тренера, что я — натюршпиллер, удивившись красивому слову уточнила, что это означает, и мне разъяснили: "прирождённый игрок".
С девяти лет резво двигая фигуры я уже играла резко лучше них. А потом обо мне стали писать в местных газетах и рассказывать по местному радио: "Выиграла турнир/ побеждает/ интересная партия…"
Так вот мой брат однажды поведал, что он ненавидел, когда ему в институте говорили, что услышали/ прочитали про его сестру. Нет бы гордиться, болеть, поддерживать… А у него — срабатывало наоборот, коробило самолюбие. Типа он не сам персона, а просто "чей-то брат". Это как в военных городках, у женщин есть только один статус: "чья это жена?" Почему у Вани самосознание срабатывало именно на противную — я не знаю. А я хотела иметь брата — друга и защитника. Кто же не хочет…
Но было и ещё то, что дико травмировало и задевало именно меня. Это ежедневные утверждения родителей, что у моего брата прекрасный добрый характер, а вот я — вредная и злая. И дальше шёл пример: если у Вани попросить воды хоть пять раз подряд, то он пять раз без обсуждений пойдёт и принесёт, а я — мегера, у меня что-то попросить, то сто раз подумаешь. Мне в этом монологе больше всего было непонятно зачем пять раз подряд просить принести воду: "Уж не форма ли это унижения какая-то??".
Ещё я из кресла не вылазила, чтоб уступить его отцу, потому что оно — кресло вообще-то общее, и я в него первая уселась, сижу и читаю… И несколько раз он на меня страшно орал крайне обидные тексты, что-то типа: "Сними с себя всё, что куплено на мои деньги и иди куда хочешь…" Я же тогда своих детских прав не знала, что он мне по закону вообще-то до совершеннолетия должен, так что на трусы и футболку — даже с его нищенской зарплаты точно бы мне хватило.
Может оно и не в каждый след было, но я как-то вот запомнила, что сызмальства к моему характеру и виду были претензии. А однажды произошло вообще… недоразумение. Я шла мимо отца, и он с размаху въехал мне в лицо. Как установила прибежавшая на тарарам мать, папе показалось, что я — ещё маленькая такая пигалица накрасила себе помадой губы. По факту они действительно были красными потому что я что-то рисовала и слюнявила карандаши. Ну, хорошо, а если бы они действительно были накрашены маминой помадой, то что с того?
Короче говоря, папиной принцессой я точно не была. А психологи утверждают, что "принцесской" в юности побыть — это для девочки очень полезный опыт. Она потом не даст собой помыкать и типа будет знать себе цену. Я же была для отца — тёщин ребенок, сами же меня на пятидневку по будням жить к ней отправили. Естественно, что я говорила бабушкиными фразами, рассуждала в её манере. Наверное я даже пахла ею, а тёщу свою отец недолюбливал.
Мало того что нас с братом так не в дружбе воспитывали, но мы ещё и по расписанию слабо с ним сталкивались — постоянно учились в разные смены, плюс тренировки, поэтому дома присутствовали (когда присутствовали) в разное время. А когда к брату уже студенту — несколько раз на моей памяти приходили однокурсники, то он выдавал мне полтинник на билет в кино, чтоб я шла куда подальше, пока он будет тут играть в шахматы и пить с друзьями пиво. Как будто мне в пятнадцать лет не хотелось с этими парнями пообщаться. Если бы я тогда ещё и знала, что они всякий раз ему сообщали о том как обо мне по радио слышали или читали…
Короче, даже живя в полной и с виду благополучной семье, дети могут хитрым образом так в жизни и не встретиться. Сегментация семьи была хоть и невидимая, но полная. Вместе дома кушали, смотрели телевизор, по субботам убирали свой кусок дома, остальное — раздельно, у каждого своё…
И это очень прискорбно. Мне лично — да. А когда мать однажды рассказала, что после брата, за пару лет передо мной делала аборт, потому что "ну, куда рожать, если нищета и свекровь — зверь", то у меня развилась тоска по исчезнувшей сестре, или может — брату. Кто его теперь знает. Короче, я хотела бы этого нерождённого человечка в свою жизнь…
Единственное — я была точно жданным ребенком, отец очень просил второго… То есть — меня типа очень хотели. Наверное, чтобы дразнить старшего.
Вот у меня такая какая-то зашкаливающая степень сочувствия к людям — всё время всех хочу понять. Сплетничать, иронизировать и удивляться — да, но осуждать до бесконечности — нет. Не хватает мне в жизни этого яростного чувства отторжения. От этого и вся моя куча проблем с кругом общения, а если поконкретнее — в разборчивости. С другой стороны: кто же не без греха?
Если так уже сильно фильтровать и к недостаткам цепляться, особенно кто что когда про тебя сказал, то останешься совсем один. Но я и так совсем одна! Но всё равно как-то беззубо, никого не осуждая, одна — и одна, значит — судьба такая.
Единственные, кто смогли добиться от меня яростного отторжения, это — близкие родственники. Но они всё таки были в очень привилегированном положении, находясь на очень близкой ко мне дистанции, могли изо дня в день капать
