— Ты чего, хозяюшка? — спросил Жан с притворным участием. — Смотри, головку повредишь, прическу попортишь!
— А ты что, не слышишь? Элементарных удобств лишают! Теперь в туалет ходить будет страшно, а уж чтоб понежиться в ванне… Выживают проклятые девчонку из собственного дома!
— Дом пока еще не твой, хозяйка!
— Ерунда, почти мой! Ну, я им покажу…
— Не переживай. Поставишь на туалетный стол тазик, кувшин с водой…
— Ну да, как бомжиха!
— Напротив, как маркиза!
— Заткнись, ящер подкроватный!
— Ну, не вечно мне под твоей кроватью лежать, это место скоро занято будет.
— Кем это?
— Не кем, а чем — ночным горшком.
— Хвост оторву!
— А вот так не шути, хозяйка, — предупредил Жан, показывая акульи зубы, — сегодня я нервный, могу и цапнуть ненароком.
Жанна презрительно фыркнула и лягнула Жана, но дразнить больше не стала.
Освятили весь дом, после чего отца Георгия напоили чаем, и Акоп Спартакович повез его обратно в Лавру.
Вот о чем поведал бы домовой Михрютка бесу Недокопу, будь он в состоянии вести рассказ, но он не мог и двух слов связать. И вообще, он шел прятаться, когда Недокоп за ним увязался. Так вдвоем они и дошли до Лебяжьего пруда, где у Михрютки было присмотрено на всякий случай укрытие на чердаке лебединого домика. Напугав и разогнав лебединую семью, с шумом разлетевшуюся по глади пруда, забрались они на чердак, зарылись в сухую солому в самом узком месте под крышей и сразу же уснули: домовой Михрютка — чтобы оправиться от перенесенного потрясения, а ленивый бес Недокоп — просто за компанию.
Снилось Михрютке, что он снова оказался на старом месте работы, в Исаакиевском соборе, и почему-то лежит связанный под маятником Фуко, а маятник с каждым раскачиванием бьет его по боку чугунным шаром — «Бу-ум! Бу-ум!». Михрютка при этом дергался и повизгивал, не просыпаясь.
До самого ужина сестры с помощью Акопа Спартаковича вешали в красном углу киот, ставили в него иконы, прикрепляли кронштейн с лампадкой. Когда же красный угол был полностью устроен, Аннушка вынула из своей сумки портрет в деревянной рамке и попросила Акопа Спартаковича повесить его над их с Юлькой кроватью. С портрета на девочек веселыми глазами глядела молодая женщина с пышными русыми волосами.
— Это наша мама, Юленька, — сказала Аннушка.
Юлька запрыгнула на кровать, подошла к стене и долго смотрела на маму, опершись руками на стену. Потом вздохнула и сказала:
— Ладно, пойдем повесим икону в столовой.
А поздно вечером, когда обе улеглись в постель, Юлька попросила:
— Давай потушим свет, и ты мне все расскажешь про нашу маму.
— А свет зачем тушить, если ты еще не собираешься спать?
— Чтобы я могла плакать в темноте, пока ты будешь рассказывать.
— А лампадку оставим?
— Лампадку можно оставить: от нее свет тихий, он мне не помешает.
Аннушка рассказывала сестре о маме: какая она была красивая и веселая, как ее любили дети в обычной школе и в школе воскресной; как они с мамой и бабушкой ездили в паломничество на остров Залит, к удивительному старцу отцу Николаю Гурьянову; как ходили в лес за грибами и ягодами и однажды нашли в лесу зайчонка-сироту, вырастили его, а потом выпустили обратно в лес… Юлька слушала и тихонечко, чтобы не мешать рассказу, плакала.
Глава 2
Аннушка помогала сестре подготовиться к первой исповеди. В Лавре она специально для сестры купила книжечку «Как подростку готовиться к исповеди»; в конце этой полезной книжечки был напечатан «примерный список грехов, наиболее часто совершаемых подростками».
— Ага, это у нас, выходит, образец для подражания, — хихикнула Юлька, но, начав читать, посерьезнела, притихла и скоро погрузилась в пучину покаяния.
— Ужас какой! — шептала она, читая перечень грехов и загибая пальцы, что-то отмечая на полях и снова возвращаясь к началу списка.
Вдруг она подняла голову и заявила трагическим голосом:
— Аннушка, знаешь, что я тебе скажу, сестрица? Я решила на исповедь не ходить.
— Она это серьезно, брат Юлиус? — озабоченно спросил Хранитель Иоанн.
— Очень даже серьезно, слава Богу! — ответил Юлиус, и вид у него при этом был донельзя лучезарный.
— Да ты никак рад? — изумился Ангел Иоанн.
— Конечно, и даже очень рад: это же прекрасно, брат, что Юлия так чистосердечно сокрушается о своих грехах. А на исповедь она пойдет — соберется с силами и пойдет!
— Это почему же ты не хочешь идти к исповеди, Юля? — спросила Аннушка, писавшая что-то в блокнотике.
Юлька сделала большие глаза и прошептала:
— Понимаешь, Ань, я грешна почти во всех грехах!
— У меня тоже грехов хватает, вот смотри, я уже исписала два листка.
— Дай списать! — оживилась Юлька.
— Да ты что, сестричка? Это ж не задача по математике! И задачки списывать нехорошо, а уж это… Ты понимаешь, Юля, ты будешь в своих грехах каяться батюшке, а Господь будет невидимо стоять рядом с вами и все слушать. Разве можно Его обманывать?
— Его обманешь, как же… Не-е, Ань, ты как хочешь, а я на исповедь не могу явиться с таким вот списком!
— Юля, скажи мне честно, ты хочешь от своих грехов избавиться?
— Да как тебе сказать, — покусывая кончик карандаша, задумчиво ответила Юлька. Потом она снова прошлась глазами по списку. — Если честно, то с некоторыми грехами я бы могла преспокойно жить и дальше.
— Например?
— Вот, например, «пристрастие к модной одежде».
— А ты носи модную одежду без всякого пристрастия к ней — вот и не будет греха. Есть — хорошо и спасибо нашему папе, а нет — и не надо. Сможешь так?
— Ну, если потренироваться, может, и смогу.
— Вот и с остальными грехами так же: потренируешься и избавишься с Божьей помощью.
— Но как же я отцу Георгию весь этот список-то зачитаю? Стыдно!
— Юлька! Вот ты всех уличных кошек норовишь перегладить. Представь себе, что ты подхватила от них стригущий лишай, волосы у тебя лезут. Ты что же, от стыда не пойдешь к врачу и будешь лысеющую голову под платочек прятать?
— А в церковь и надо ходить в платочке, сама говорила, ага!
— И в лицей в платочке пойдешь? — Ну, это уж нет! В общем, с лишаем, конечно, придется пойти к врачам. Но стыдиться-то лысины я все равно буду!
— Вот так и с грехами: стыдись, а к врачу духовному все равно иди, и отец Георгий тебе поможет от греховных лишаев избавиться.
— Красиво говоришь, сестрица! Ладно, уговорила, пойду я на исповедь.
А за ужином девочек ожидала хорошая новость.
— Аннушка, теперь ты можешь звонить бабушке, — сказал Дмитрий Сергеевич. — Она прислала телеграмму с номером своего телефона. Держи! Однако, как они там затянули это дело — целый месяц не могли обыкновенный телефон поставить!
Аннушка обрадовалась, а Юлька ревниво заметила:
— Между прочим, папа, это и моя бабушка!
— Конечно, и твоя тоже, — поспешила ее успокоить Аннушка.
— Тогда дайте же и мне телеграмму почитать!
— На, читай, пожалуйста!
Юлька схватила телеграмму и задушевным голосом пропела:
— Телефон подключили зпт номер 4 23 15 тчк целую девочек зпт бабушка. Ба-буш-ка! — и Юлька звучно поцеловала телеграмму.
— Фу, как негигиенично, Юлька! — скривилась Жанна. — Ты представляешь, через сколько рук прошла эта телеграмма?
— Жанна, а у тебя есть бабушка?
— Нет.
— Ну, так ты ничего в бабушкиных телеграммах не понимаешь! — И Юлька демонстративно еще раз поцеловала телеграмму. — Мы сразу после ужина позвоним, можно, папка?
— Звоните, когда хотите и сколько хотите.
— Аннушка, ты, конечно, захочешь первая с бабушкой говорить? — вдруг жалобно спросила она сестру.
— Я только скажу, что у меня все в порядке, а потом ты, Юля, говори сколько хочешь.
— Спасибо тебе, сестрица!
— Только не забудь сказать бабушке, что это ты заставила меня косу обрезать!
Юлькин восторг сразу утих, и она возмущенно уставилась на Аннушку.
— Что, вот так прямо сразу и сказать? С этого начать знакомство с родной бабушкой?!
— Юля! Ты мне это обещала, когда уговаривала меня волосы резать.
— Да, обещала, было дело… А вдруг бабушка не захочет со мной после этого разговаривать?
— Бабушка все поймет и все простит.
— Ладно, посмотрим, — вздохнула Юлька. Жанна фыркнула, отставила недопитый чай и вышла из-за стола.
Аннушка и Юлька встали, повернулись лицом к иконе Спасителя, и Аннушка громко прочла благодарственную молитву. Папа тоже встал — он быстро привыкал к православному порядку, и, похоже, порядок этот ему даже нравился.
Телефон у Юльки был со всяческими, как она говорила, «прибамбасами», и Аннушка все эти хитрости еще не успела освоить, поэтому дозваниваться до Пскова принялась Юлька. Она нажала какую-то кнопку, и гудки стали раздаваться громко, на всю комнату.
Аннушка слушала их, склонив набок голову.
