«
Любишь их, любишь, а они в итоге все равно выпивают тебя досуха».
В трубке захрустело — Джек явно потирал щетину на подбородке. Привычный жест.
— Ладно. Просто она лучшая подруга Кэрри, и я знаю ее много лет, и… ну, ты знаешь.
Я ни черта не знал, но все равно брякнул:
— Ага.
— Если захочешь поболтать, мой номер ты знаешь. Но следующие две ночи я буду работать в две смены из-за беспорядков в ночлежке в Бедфорде. А потом — без проблем.
Конечно, о каких проблемах речь. Я работал над новой книгой в течение часа и, когда телефон зазвонил снова, с удивлением обнаружил, что написал целых десять страниц. Пока Джейкоб Браунинг думал, как выйти со сломанной ногой из заброшенного здания, по которому бродит трио наемных убийц, трубка заливалась звоном. Вот-вот должен был заскрипеть автоответчик — пускай…
Потом я вспомнил, что выключил эту чертову штуку, прослушав все сообщения. Вскочив со стула, я сграбастал трубку:
— Алло.
— Уже закончил кульминационную сцену нового бестселлера «По ком звонит лама» или я тебя от дела отрываю? — спросила Сьюзен.
Казалось бы, стыд за вчерашнюю неудачу должен был накатить с новой силой при звуках ее голоса, но я испытал странное возбуждение.
— Привет. Нет-нет, я не занят.
— Я просто хотела убедиться, что увижу тебя сегодня вечером, Натаниэль.
— А, насчет этого…
Она хихикнула.
— Дай-ка я угадаю. Ты в смятении, потому что тебе нечего надеть, и ты боишься, что будешь выглядеть неуместно в одной толкучке с богатенькими ребятами, верно?
Мне никогда не нравилась проницательность, если только не собственная.
— Да, типа того.
Она явно звонила с радиотелефона и отошла слишком далеко от базы — ее слова то и дело перебивал громкий треск.
— Ну, сегодня я заправляю ситуацией, и если хочу видеть тебя в гостях, всем придется с этим мириться. Так что не терзайся попусту, приходи в чем есть. Расслабься, и мы весело проведем времечко, о’кей?
— О’кей.
— Вот и славно. Буду ждать тебя в… как насчет восьми или около того?
— Отлично. Буду ровно в восемь.
— Тогда увидимся! — Голос окончательно скрылся за помехами.
Я понятия не имел, что подарить на день рождения дочке каких-нибудь миллионеров — так что пришлось напрячь кредитку и купить дюжину белых роз на длинных стеблях. В восемь часов я ехал по Дюн-роуд, разглядывая особняки и иномарки стоимостью в добрых девяносто тысяч долларов, выстроившиеся вдоль вымощенных импортным булыжником подъездных дорожек длиной в четверть мили. Я с болью осознавал, что черный костюм, белая рубашка и темно-серый галстук делали меня больше похожим здесь на прислугу, чем на раскованного парня, готового весело провести время.
Дом Хартфордов явно выходил за рамки моих фантазий о «когда-нибудь у меня…». Он отдавал величием древнеперсидского разлива — с его видом на океан и крышей из стекла. Я бы не слишком удивился, увидав танкер «Экзон Мобил[6]» на якоре у причала внизу или Бен-Гура, проносящегося мимо на своих восьми белых скакунах. От этого особняка веяло достатком и великолепием. От меня же пахло «Олд Спайс».
Стыд подступал все сильнее. Подходя к дому, я старался не показывать, что сильно нервничаю, но с треском провалился; я несколько раз перекладывал букет из руки в руку и вытирал мокрые ладони о штанины. Сьюзен встретила меня у двери, и что-то в глубоких кавернах сознания встало на дыбы. Неужто она взаправду ждала меня тут?
— Выглядишь потрясающе, — сказала она.
Я пробормотал что-то невразумительное; юная леди, бывшая милой и прелестной в своей собственной не пугающей манере там, у маяка, теперь предстала предо мной такой же внушающей благоговейный трепет и эротичной, как всяческая лихорадочная фантазия, какую только мог породить мой кладезь воображения. Сьюзен посоветовала мне одеться небрежно, но сама была в черном бальном платье с высоким воротником, открывавшем лишь ее бледные, как у фарфоровой куклы, руки; и все же, выряженная таким образом, она смотрелась сексуальнее, чем если бы на ней были одни стринги и масло для загара. Да она и сама это понимала. Она идеально подходила этому безмерно дорогому дому.
Я протянул розы прямо перед собой, как застенчивый ребенок на первом свидании протягивает букетик. Мне удалось кое-как вымолвить:
— А ты… ты просто очаровательна.
«Очаровательна» — вот какое слово полагается использовать писателю. В любое иное время оно прозвучало бы фальшиво, глупо или безнадежно старомодно — но здесь, на этой фешенебельной веранде, когда девушка глядела на меня так же, как тогда, на пляже, и черты ее лица все еще скрывали для меня ночные тени, я только и мог сказать: «очаровательна». Ну и повтор вчерашнего — «с днем рождения».
— Спасибо тебе, Натаниэль. — Она взяла букет и поднесла его к своему лицу, вдыхая аромат, в то время как я продолжал на нее смотреть. Почти печально она сказала:
— Ты такой заботливый. — Она взяла меня за руку и повела внутрь, и окружающий меня мир — в тот же миг, после первого шага и в течение второго, — превратился из чего-то ошеломляющего и сияющего в некие края чуть южнее Содома и Гоморры.
Большинство ее друзей, похоже, доверились ее слову — пришли такими, какие они есть, и вели себя естественно. Моим глазам предстали далеко не сливки высшего общества — я приметил пару-тройку парней байкерского вида, явно в подпитии, фехтовавших между собой на шампурах с кусочками шашлыка.
Однажды, выпив с Джеком, мы вышли из бара и обнаружили, что кто-то растоптал лобовое стекло моей машины и раздавил капот; следы парня были видны на облупившейся краске. В дальнем конце парковки какой-то мужчина показал мне средний палец, запрыгнул в красный грузовик и рванул оттуда. Я вернулся в бар и спросил, знает ли кто-либо чувака, который носит рабочие ботинки и ездит на красном пикапе. Куча людей выкрикнула его имя, потому что пьяницы не думают о последствиях, они любят поболтать. Я проследил за парнем до его дома, проколол ему шины и разбил лобовое стекло. Я бы все отдал, чтобы увидеть выражение его лица, когда он поймет, что поэтическое правосудие настигло его.
Так вот, тот парень в рабочих ботинках был здесь, потягивая кружку эля в углу с огненноволосой женщиной, грудь которой полностью не влезала в футболку. Две девушки в мини-юбках лапали друг друга на диване. Мужчина с тату в виде паутины, тянувшейся через шею и заползающей вверх по левой щеке, ел икру и посасывал бутылку шампанского; он смеялся сам с собой, сидя в гордом одиночестве, и с его губ
