Он мог поверить во всё, что они скажут: начальника на него натравили, монтажнику ногу в кабельное кольцо засунули, даже Ступакова подпоили. Да и на него как-то воздействовали, чтобы он поступил так, как им нужно.
— Э, нет. Ты себя, Ваня, плохо знаешь, — Симон укоризненно поднял белёсые брови и погрозил пальцем. — Уж здесь-то мы ни при чём. Хотя догадываемся, как это безобразие выглядело… Рубил сплеча, наговорил сорок бочек арестантов, хлопнул дверью. Так?
— Так, — подтвердил Иван и опустил вниз глаза, в нём шевельнулись остатки совести, о которой он позабыл в эти дни.
Учитель
Он в квартиру Ивана свалился, словно с неба — злой, худой, взъерошенный и дикий на вид.
— Я никогда! — кричал он надсадно и кому-то грозил грязным кулачком жилистой руки. — Я никогда не позволю обращаться с собой как с самым последним вертом!.. Верт проклятый!.. — Он вытянул птичью шею и, глядя куда-то в пространство, по петушиному проголосил: — Имею право, имею право!
Иван в это время, с понятным волнением ожидая прихода обещанного Учителя от ходоков, наводил порядок в квартире и как раз домывал пол в прихожей. А это, невесть откуда свалившееся пугало, не по размеру сапожищами топчется по вымытому. На каждом сапоге по пуду грязи или глины какой-то. Отваливаясь от его ног, она летела во все стороны, доставая до стен.
Иван, опешивший от наглости незваного гостя, в сердцах даже тряпкой об пол шмякнул, до того ему было обидно. И незамедлительно подступил к пугалу в рваном одеянии с вполне естественным намерением, то есть, надавать ему как следует по шее и выбросить вон из квартиры.
Первая часть задуманного удалась на славу. Так ему казалось. Однако, похоже, не слишком повлияла на поведение незнакомца. Тот, по-видимому, даже не заметил, что его бьют. Начав выполнять вторую часть намерений, Иван вдруг неожиданно осознал небольшую подробность появления этого чуда в образе человека — он попал к нему не через двери.
Вися в руке Ивана, тот тем временем продолжал вопить в том же духе:
— Вы мне, — орал он, не сбавляя тона, глаза его были безумны. — Вы мне не указчики! Ишь, сколько вас развелось на мою голову! Каждый верт, — им уже в третий раз было упомянуто новое, недавно узнанное Иваном, слово. — Каждый верт барахольный будет здесь надо мной командовать!..
У Ивана мелькнула страшная до неприятности догадка.
Этот… Это… чучело имеет какое-то отношение к нему, вернее к ним, ходокам во времени. Иван засомневался и приостановил свои действия, не зная как поступить дальше.
Тут в дверь позвонили. Иван бросил безумца, тот упал ему под ноги, как только был выпущен из рук. Кто-то звонил не переставая. Иван открыл дверь. На пороге, глыба глыбой, объявился дон Севильяк, густо обросший ржавой щетиной недельного возраста (ещё вчера он был тщательно выбрит), оборванный и злой не меньше первого типа.
У Ивана тоже вскипела злость, подстать их злости. Что это они, решили сделать его квартиру проходным двором? Однако ничего путного он не успел произнести.
Дон Севильяк, невидяще никого и ничего перед собой, оттиснул хозяина в сторону, к стенке, согнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку, и шагнул в прихожую, топоча громадными в глине же сапогами. Грязь полетела комками.
— Ты уже здесь!? — крикнул гигант. Вся квартира дрогнула, на кухне что-то упало и разбилось. У стоявшего рядом Ивана зазвенело в ушах. А, до сих пор лежавший на полу и без умолку изрекающий проклятия человечек, притих. — А ну встань, не позорься! Посмотри, на кого ты стал похож! Стыдно! — Тут же дон повернулся к Ивану и сказал, будто бы он прилично вошёл, поздоровался и продолжил давно начатый светский разговор: — Это, Ваня, твой учитель.
Иван почти с испугом поглядел на огородное пугало, которое ему прочат в учителя.
— Однако… у вас и манеры, — только и нашелся он, как отреагировать на заявление дона Севильяка.
— Его зовут Кáменом. Кáмен Сáрый… — Громыхнул: — Ты встанешь? Или тебя поднять? — И опять Ивану задушевно: — Знаешь, Ваня, сколько я с ним за эти дни мучений принял, сколько он мне нервов попортил! — Дон Севильяк от слова к слову накалялся и повышал голос. — Посмотри только на него. Это же нечто немыслимое! Камен, ты слышишь, кто ты есть?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я тебе… паршивый… — вяло отозвался Сарый с кислой миной на худом лице.
— Молчи уж, горе моё! — И вновь обратился к Ивану нормальным голосом: — Ты не думай, Ваня, он человек хороший. Не думай о нём ничего плохого. Просто у него иногда такое бывает… Скоро пройдёт. Я же, знаешь, где его разыскал? Естественно! Опять в Фимане! Тёпленького оттуда выволок… Ты… Ты не знаешь, что такое Фиман?
Дон Севильяк выпучил на Ивана безумно-бессмысленные, на выкате глаза, точно увидел его впервые.
«Бандит!» — подумал с некоторым беспокойством Иван, глядя на его обросшие щёки, завитушки волос на кадыке и буйно-волосатую грудь, которая открывалась под бахромой рваной одежды — не то халата, не то длинной рубахи. Иван не мог бы точно определить, как это одеяние могло называться.
С кем это он связался? Погромщики какие-нибудь. Пройдохи, а не ходоки во времени. Или, может быть, они снова представление устраивают? Так зачем? Только вчера обо всём договорились как будто.
В дверь кто-то позвонил. Прежде чем открыть, дон Севильяк, неласково осведомился, будто распоряжался в своём доме:
— Кого ещё тут принесло?
«Кто-то из моих соседей», — запоздало подумал Иван и занервничал. Эти двое так кричали, что, наверное, весь дом всполошили…
— Спокойнее, дорогой.
В проёме двери, как на экране телевизора, обозначилась вычурно изысканная, на фоне других участников событий, фигура Симона. Костюм из серой шерсти элегантно облегал его худощавое подобранное тело. Он был в шляпе с большими полями и курил большую сигару. В его руках — трость. Таких Иван никогда не видел, разве что в старых фильмах, — тонкая, изящная, необходимая в руках, затянутых белыми, подстать рубашке, перчатками.
— Нашёл?
Негромко спросил он дона Севильяка между двумя неглубокими затяжками, вернее попыхиваниями сигарой. Изо рта он её не вынимал, перебрасывая из одного уголка губ в другой.
От дыма смотрел на всех, прищурившись. Казалось, презрительно.
— Здесь, — отозвался, шумно переведя дыхание, дон Севильяк.
— Из Фимана?
— Оттуда, будь он проклят! Едва дотащил, а он ещё артачится, ругается. И…
— Ну, ну… — пых!.. — дорогой… Я, пожалуй, войду. А ты побрейся, переоденься, потом приходи сюда… — Дон Севильяк, не обронив ни слова в ответ, загремел сапогами на лестничной площадке. — Здравствуй, Ваня! — Симон переступил порог, улыбнулся и протянул узкую ладонь в перчатке для пожатия.
— Здравствуйте, Симон.
— Познакомились? — кивнул ходок на «учителя».
— Познакомишься тут, — буркнул Иван не очень вежливо, но без злобы, минутой раньше душившей его. Ему стало даже забавно оттого, что произошло, и он был в праве ожидать продолжения, хотя от недавнего возмущения никак не мог отойти. — Этот… вот, — он ткнул пальцем в сторону Сарыя, ставшего вдруг смирным и кротким, — объявился, весь пол перепачкал. А дон Севильяк так тут на него кричал, что, боюсь, на кухне вся посуда разбилась, а соседи мне теперь прохода не дадут, выясняя, с кем это я здесь подрался.
Симон, так и не вынимая сигары изо рта, вежливо нагнул голову с видом: давай говори, я всё выслушаю и вытерплю. Иван же стоял перед ним, элегантным и спокойным, в одних плавках, босиком, непричёсанный. Руки мокрые, под ногами грязь и тряпка половая.
Осознав своё положение, он не стал растекаться мыслью по древу, а махнул на всё рукой и пошел приводить себя в порядок, перешагивая через учителя каждый раз, как только надо было проходить из комнаты на кухню и обратно.
Сладковатый дым сигары заполнил квартиру. Иван не курил и не выносил табачного дыма — вечная проблема взаимоотношений с монтажниками. Но сегодня дым его не раздражал, а напротив, приятно щекотал обоняние и успокаивал. Сказал о том Симону. Тот хмыкнул, затушил сигару о подошву сверкающей штиблеты. Пообещал:
