Дядюшка Карло вдруг без объяснений двинул куда‑то в темноту.
— Куда вы, любезный?!
Слова прозвучали как окрик. Вслед за таким обычно гремит мушкетный выстрел. Вот только мушкет сейчас был у Карлуччи Сфорца, а не у надменного испанца.
— Нужду желаю справить, синьор. Большую. Хотите сопроводить?!
Мужчины замерли, сверля взглядами друг друга. Наконец испанец плюнул и отвернулся, а контрабандист сгинул в миртовых зарослях. По возвращении он поманил к себе Роберто и Андреа.
— Сдается, наши красавчики в скалах клад зарыли! — горячо зашептал дядюшка Карло. — И вот что я думаю: отвезем их в Неаполь, а на обратном пути вернемся сюда, поищем. Присматривайте за мерзавцами! Как бы они не сочли нас лишними…
Роберто ощерился крысой:
— Еще увидим, кто здесь лишний!
— Верно мыслишь, сынок! Значит, спим вполглаза… Ножи держите под рукой!
Стоит ли говорить, что сон отныне бежал Андреа?! Какое там вполглаза, хоть бы в четверть глаза задремать! В вое ветра чудились неясные шорохи, крадущиеся шаги, далекий (детский?!) шепот… Мучил озноб, сырая одежда была тому виной или дурная погода, а вернее всего, крайнее напряжение сил души. Юноша ворочался, проверял, сумеет ли быстро выпростать наружу руку с ножом, и в конце концов не выдержал.
Поднялся и, настороженно озираясь, побрел по берегу к скалам.
До измученного рассудка не сразу дошло, что ветер, всю ночь завывавший стаей диких псов, стихает. Тьму проредили серые мазки. Хвала Господу: никто не напал на молодого корсиканца, пока он лежал! У этих головорезов такие рожи… Следовало бы напасть первым: первому легче. Еще не поздно: утренний сон самый крепкий. Если тихо подобраться… Расквитаться за липкий страх, трясущиеся поджилки, за презрение в глазах испанца…
Словно в ответ, за спиной всхлипнул дремотный шепот Алонсо: «Монсиньор Спада, клянусь!., в задержке нет моей вины!., эти дерзкие плебеи…» Даже во сне, отчитываясь перед неведомым монсиньором, Алонсо бредил гордыней.
— Куда собрался, щенок?!
Сейчас Андреа был подобен заряженной аркебузе. Достаточно искры, чтобы порох на полке вспыхнул. Окрик одного из звероподобных «каменщиков» спустил курок.
— Тебя забыл спросить, собака! — рявкнул юноша, выхватывая нож.
К счастью, удар заступом пришелся плашмя. По уху. Он всего лишь швырнул корсиканца на камни, а не отсек голову. Затылок взорвался петардой, зрение рухнуло в дьявольский костер: сполохи, языки пламени… Брызнуло горячим, красным, жгучий вкус соли течет по губам… Кровь? Море?! В мозгу агонизировала пасхальным звоном колокольня Святого Павла, сознание мутилось, и Андреа не знал, что новый грохот раздался отнюдь не в его многострадальной голове. Это выпалил дядин мушкет! «Каменщик» с заступом стоял, изумленно глядя, как из страшной дыры в груди хлещет живое кьянти. Пуля пробила тело навылет.
Вскоре ноги его подкосились, и мертвец ничком упал в песок.
Дальнейшее запомнилось смутно. Вопли ярости, чей‑то хрип, глухой лязг металла, проклятия и над всем этим непотребством — далекие детские голоса на утесах. Словно ангелы спустились с небес, в ужасе и изумлении глядя на бессмыслицу кровопролития. Словно бесы выбрались из пекла, дразнясь раздвоенными язычками. Трижды Андреа пытался встать, но под островом, очевидно, пробудился спавший доселе дракон. Клочок суши ходил ходуном, всякий раз опрокидывая жалкого, смешного муравьишку. Правда, муравей оказался упрямцем: встал. Шатаясь, сделал несколько шагов, споткнулся о Роберто. Лицо двоюродного брата хранило следы безумия; живот был распорот. Такие раны оставляет матросский тесак. Хороший добрый тесак.
«Как у дяди», — отстраненно подумал юноша, смеясь.
Происходящее не имело к нему никакого отношения. Он тут чужой. Он случайно. Он сейчас уйдет… уже уходит!.. по воде, домой, шлепая босыми ногами… Клыки безумия терзали рассудок; юноша подумал, что хорошо было бы сейчас кого‑нибудь убить. Возможно, он так и сделал, но не успел это заметить. Утес по имени Алонсо налетел на валун по имени Андреа, больно зацепив висок гранитным кулаком. Это тоже вышло смешно. Очень. Хохоча во все горло, утратив последние крохи разума, веселый матрос следил, как испанец, хромая и зажимая ладонью кровоточащий бок, бежит к тартане. Ведь правда же, потеха: утес бежит! Ведь верно, забава: ночью забыли вытравить чалку, и буря стянула суденышко в воду. Тартана качалась у самого берега; Алонсо осталось лишь рассечь кинжалом канат и перевалиться через борт.
Отлив сразу потащил тартану прочь, к выходу из бухты.
Но смешнее всего, не считая богохульств раненого дядюшки Карло, были скелеты в рясах. Пятеро, шестеро Смертей с крохотными косами в руках. Спустившись с утесов, они бродили меж телами, и Андреа Сфорца, не утирая слюней с влажного подбородка, присоединился к хороводу. Душа его была далеко отсюда. Душа вернулась домой, по воде, аки посуху. А телу… отчего бы пустому телу и не сплясать на рассвете?
Наконец одна Смерть подошла к несчастному и ласково взяла за плечо.
— Ego autem dico vobis: diligite inimicos vestros, — сказала Смерть.
Дикий хохот прозвучал в ответ.
…Остатки ночного кошмара быстро таяли. Распадаясь клочьями тумана, ужас бежал под натиском пробуждения. Веки еще оставались сомкнуты, но Андреа уже понимал: он спал. Ему привиделся дурной сон. Вот проснулся. Все будет хорошо.
Не зная, что сейчас мечтательно улыбается, он открыл глаза.
Вместо неба над головой нависал грубо обтесанный камень.
Свод пещеры.
Эти простые и оттого безусловно верные умозаключения заставили юношу снова улыбнуться. Интересно, как он оказался в пещере? Да еще и на тюфяке, набитом соломой? Без особого усилия он сел, опершись руками о жесткое ложе. В голове отдалась тупая боль, но это нисколько не обеспокоило молодого корсиканца. Напротив Андреа, прямо на гранитном уступе, сидел незнакомый старик. Похожий на сухую оливу, у которой попущением небес вдруг объявился человеческий взгляд: ясный и добрый. Засучив рукава дерюжной, подпоясанной вервием рясы, старик чинил сандалию. Шилом и дратвой он орудовал умело, точно заправский сапожник…
— Святой отец! Где я?
— В обители Монте‑Кристо, сын мой. Хвала Господу за то, что он вернул тебе рассудок!
— Воистину хвала, святой отец!
— Зови меня: отец Джованни. Я аббат нашего скромного монастыря.
На аббата старик походил мало. Скорее уж на нищенствующего монаха. Возможно, он дал соответствующий обет?
— Отец Джованни, я — Андреа Сфорца… Матрос, с Корсики. Скажите, что со мной случилось?
— Ты все забыл, сын мой?
Юноша напряг память. Кажется, они с дядей и Роберто высадились в бухте. Дождались пассажиров. Началась буря… дядя велел заночевать на берегу…
— Не помню, отче! Клянусь Мадонной!
— Этого следовало ожидать, — задумчиво пробормотал аббат. — Оперившиеся птенцы плохо помнят себя прежних.
Подобный комментарий мало способствовал просветлению.
— Мы нашли тебя на берегу, сын мой. Принесли сюда. Ты был болен, но теперь благодаря Господней милости поправился. Все позади.
— А мой дядя? Кузен Роберто? Где они?
— Этот буян — твой дядя? Он здесь, в обители. В другой келье.
— Я могу их увидеть?
— Не сейчас, сын мой. Ты слишком слаб. И твой дядя тоже не вполне пришел в себя. Думаю, ты голоден?
В ответ живот юноши заурчал с редким красноречием.
— Да, отец Джованни! Очень!
— Сумеешь дойти до трапезной? Или принести ужин сюда?
Андреа поднялся на ноги:
— Сумею, святой отец.
— Вот и хорошо. Обожди меня здесь. Я ненадолго отлучусь: время доить птенцов. А потом вернусь и провожу тебя в трапезную.
«Доить птенцов»? А, мало ли, что могли значить слова аббата на самом деле! Небось услышь святой отец, как изъясняются меж собой контрабандисты с Корсики… Разговаривая, старик успел закончить починку сандалии и теперь начал медленно обуваться. Андреа тем временем осмотрел келью. В пещерном монастыре он был впервые. Стены и потолок хранят следы зубила, но местами сохранился дикий, ноздреватый камень. Открытый проем входа золотят ласковые лучи солнца. Деревянная лежанка с ветхим тюфяком. Посуда из глины: два горшка, кувшин в углу. Свечные огарки на полке, вырубленной прямо в стене. Выше сушатся связки трав и кореньев, пропитав всю келью ароматом, похожим на запах ладана в церкви.
Жилище аскета.
Когда аббат двинулся к выходу, юноша последовал за ним, невзирая на предложение обождать. Старик возражать не стал. На всякий случай Андреа придерживался рукой за стену. Камень был приятный на ощупь: теплый и шершавый. Голова больше не кружилась. Корсиканец отнял руку от стены и невольно зажмурился: в глаза полыхнул закат.
— Ты проспал почти весь день, — ответил аббат на немой вопрос.
— …убийцы! Кровососы! На костер!!!
