ее вкусу.
– Нормальные у меня вещи, – обижаюсь, – дорогие!
– Посмотрим, – угрожает Настя. – Ставь чайник. Я не успела даже кофе выпить. Не знаешь, какого хрена я тебе на такую рань назначила?
– Так, может, ну его? – опять предлагаю я. – Ходила же я как-то в своем.
– В том-то и дело, что как-то. – Настя закатывает глаза и весьма бесцеремонно заваливается в мою спальню. Распахивает дверцы шкафа. Вываливает на кровать содержимое, не потрудившись снять его с вешалок. Оживляется у ящика с бельем. Надеюсь, я не покраснела. Не пристало такой взрослой тетеньке, как я, стесняться писюхи двадцати лет от роду.
– А ты, Нинок, не безнадежна!
– Спасибо, – закатываю глаза. – Пойду, хоть умоюсь.
– И кофе сварить не забудь! Голова ни черта не соображает. А тут такая нелегкая, блин, работа.
– … из болота тащить бегемота.
– Что ты сказала?
– Это не я. Это Чуковский, – кричу уже из ванной.
– Мужик твой, что ли? Ну и фамилия.
На языке крутится «Что за молодежь пошла?! Чуковского не знают!». Посмеиваясь над своими старушечьими закидонами, выдавливаю пасту на электрическую щетку. Интересно, что дальше? Стану в церковь ходить? Разведу на окне рассаду?
Полощу рот, умываюсь. Из зеркала на меня смотрит зеленоглазая длинноволосая женщина. Если мне что-то в себе и нравится, то это глаза и волосы с легкой рыжинкой. И то, и другое, кстати, досталось мне не от матери. От той у меня только комплексы. Снимаю бесформенную ночную сорочку. Надеваю миленький домашний костюм. Варю кофе и возвращаюсь в спальню с двумя полными чашками.
– Короче. Это годится, – тычет Настя пальцем в одну кучу. – Это – сжечь и забыть. – Забирает из моих рук чашку. Садится поверх шмотья на растопку. – Сейчас еще глянем обувь. И поедем в магаз кой-чего прикупить. Потом я тебе покажу, что и с чем можно миксовать. Сделаю фото, чтобы ты не запуталась. – Надувает пузырь, тот лопается с веселым хлопком.
– Как? Сейчас в магазин?!
– Нет, послезавтра, – Настя закатывает глаза так усердно, что становится даже жутковато. – До обеда я свободна. С Мишкой мама сидит. Давай, еще твои аксессуары глянем, и выдвигаемся. Как у тебя, кстати, обстоят дела с украшениями?
Настя в свои двадцать успела родить. Смотрю на нее и завидую. И тому, что ей мамой довелось стать, и тому, что она в свои двадцать вот так себя уверенно чувствует.
– Вот, – беру шкатулку. – Здесь все, что есть. Ты чего так на меня смотришь?
– Ну-ка покрутись! – Настя странно на меня пялится и описывает несколько кругов пальцем с хищным маникюром.
– Зачем это? – поджимаю губы.
– Покрутись, говорю! – бьет меня по заднице. Я, наверное, от шока кручусь. – Ни хрена себе орех! Ты зачем такую фигуру прятала?
Издевается она, что ли? По привычке комплексую. Мама называла меня пухляшом. А когда я, затравленная, отказывалась от еды, противореча сама себе, кричала, что худая корова – еще не газель, и что надо жрать, чтобы гастрита не было.
– Не прятала я ничего, – бурчу.
– Слушай, уж не твой ли Чуковский тебе гардероб подбирал?
– Нет, – поджимаю губы. Мне, конечно, в какой-то мере даже льстит, что Настя верит, будто у меня может быть мужик. Но вот то, что она этим самым мужиком возомнила покойного Корнея Ивановича – ненормально.
– Ты что, обиделась? Не обижайся! Сейчас столько абьюзеров развелось – мама дорогая. Им только дай, любую женщину превратят в клушу. А ты ничего. Огонь-баба. Мужики, наверное, шеи сворачивают. Вот твой Чуковский и бздит, что тебя уведут. Мой Лешка тоже как-то попытался попенять меня длиной моей юбки. Так я ему сразу на дверь указала. С ними только так надо. Больше он мой гардероб не комментирует.
Дожилась. Двадцатилетняя соплюха учит меня жизни! Кошусь на собственное отражение в зеркале. Где она, интересно, огонь-бабу увидела?
– Широковатые у меня бедра.
– С ума сошла?! Это же сейчас самый топ! Ты что, Ким Кардашьян не видела?! Да за ней все приличные дизайнеры в очередь выстраиваются. Совсем ты со своей бухгалтерией от жизни отстала. Но ничего! Мы это исправим. Денег побольше бери.
– Возьму, конечно. Не подскажешь, где? – язвлю.
– Кто из нас бухгалтер? – парирует соседка. – Одевайся уже. Я еще домой заскочу. Мишке сиську дам. А то, боюсь, он после бутылочки грудь бросит.
Проверяю баланс на карте. Я прилично зарабатываю, но и трачу много. То квартиру выплачивала, то машину, ремонт делала, проспонсировала реабилитацию матери. Плюс, что бы там Настя не говорила о моем гардеробе, денег он стоит приличных. Не потому, что я такая уж модница, а потому что должность обязывает.
Пока Настя кормит сыночка перед выходом, аккуратно складываю отбракованную Настей одежду в пакет. Не факт, что я воспользуюсь ее советом и куплю что-то новое. Мало ли, какие варианты она предложит. Так что лучше не торопиться с разведением костров.
Удивительно, но мы неплохо проводим время в торговом центре, хотя и постоянно спорим.
– Я не буду в этом ходить!
– Это называется топ. Он жутко тебе идет. Мы берем, девушка, – уверенно кивает консультантке.
– Леопард! Я бухгалтер, а не порнозвезда!
– Леопард нынче снова в моде! Вот с этим красным костюмом – вообще огонь…
– С красным? Я бухгалтер, а не клоун, – повторяю, как заведенная.
– Что ты бухгалтер, уже в курсе весь магазин. Примерь! И если не понравится – брать не будем.
А мне нравится! Мне, черт его дери, та-а-ак нравится! Я как будто и не я вовсе.
– И этот ремень. Он, конечно, капец какой дорогой, но эта талия стоит того, чтобы ее подчеркнуть.
Закусываю губу. Гоню от себя насмешливый голос матери…
– Ну, что скажешь? – сверкает довольно глазищами Настя.
– Ты почему в наш дом только в этом году переехала? – шмыгаю носом я.
ГЛАВА 4
Ставрос
– Вика где?
– Вика?! – возмущенно пыхтит Азаров. Потом выдыхает резко, понимая, что перегнул. Сжимает кулаки с силой. – Простите, Ставрос Агафоныч, но это все, что вас сейчас волнует? Мы в гребаном обезьяннике!
– Вот именно. Надо проследить, чтобы с Викой ничего не случилось. Она выглядела очень напуганной.
– Как и
