И про Канаду слушать ничего не хочется. Какой-то засранец по радио вечно говорит, что холодно, как где-то там в Канаде. И называет место, о котором Ньюмен в жизни не слышал, но название адски холодное, стылое. Если Ньюмен когда-нибудь столкнется с этим говнюком, он возьмет его за шкирку, затащит в ближайшую мясную лавку и посадит в морозильник примерно на неделю.
Федеричи на него вытаращился:
— Господи, я никогда такого от тебя не слышал. Ты так дергаешься из-за Милнера?
Ньюмен попытался хоть что-то разглядеть через стекло:
— Мы скоро будем на месте?
— Мы еще в парке, — ответил Джонс. — Осталась пара минут.
Центральный парк? Он не выглядит как Центральный парк. Похоже на Северный полюс. Или на Южный. Смотря где холоднее.
— Я видел заголовок в «Стар», — сказал Джонс. — Статью не читал, только заголовок. «Донор хочет вернуть свою почку».
Федеричи рассмеялся:
— Джен видела такой: «Ребенок родился беременным». И очень распереживалась. Ребята, как вам нравится Ванна?
— Меня от Ванны тошнит, — заявил Мак-Говерн.
— Я имею в виду имя моего ребенка, — объяснил Федеричи.
— Ванна Федеричи, — хмыкнул Мак-Говерн. — Звучит забавно.
— Особливо, если родится мальчишка, — вставил Джонс.
— Сто раз тебе говорил, — вспылил Федеричи. — Будет девочка. У Джен был амниоцентоз.
— Живешь и не знаешь, — вздохнул Джонс. — Выглядела она здоровой, как морж.
Мак-Говерн хлопнул Джонса по руке:
— Джонси, я тебе говорил, как мы, бывало, называли Стива задолго до его женитьбы и повышения упитанности? Он был такой дохлый, что мы придумали ему прозвище «Макаронина».
— Что значит «мы», ты, жирный ирландский член? — вспылил Федеричи.
— Дженифер — еврейка, да? Она что, дает тебе на ужин всякую фигню: шарики из маци и что-то в таком роде?
— На что ты претендуешь, Мэтти, на звание «расист года»?
— А что такого я сказал? Еврейка. Что ты из меня делаешь антисемита? Ты сам называл меня «ирландским членом».
— А ты обозвал меня итальянской макарониной.
— Довольно, — прервал перепалку Ньюмен.
— Ребята, вы слышали об объекте с ведерком из-под попкорна на голове? — спросил Джонс. — Мак-Иверс и Блумфилд его выволакивали. Парень получил свою долю из девятимиллиметрового с глушителем в киношке на Восемьдесят шестой Восточной. За ухом. Профессионал работал в бандитском стиле. Но непонятно, что произошло, объект-то чистый, никто, простой парень. Бумажник оказался цел, с приличной суммой наличных, и часы на месте. Прикол в том, что задница, которая его угрохала, после этого надела такое большое ведерко из-под попкорна на голову и в таком камуфляже его оставила. Два сеанса бедняга так просидел, никто ничего никому не сообщил, не позвал управляющего. Шла мура со Сталлоне, огромные толпы зрителей. Один из билетеров заметил парня, но, говорит, приходилось видеть и похуже. Бывало, трахались, стреляли в потолок… Его нисколько не возмутило, что какой-то чувак захотел посидеть с ведром попкорна на голове. Потом пацанята стали беситься, издеваться над ним, кидаться бумажками и всякой фигней. Наконец один бросил набитый мусором стаканчик, сшиб картонку с головы бедняги, все увидели кровь и дырку от пули, тогда и позвали управляющего. Два сеанса просидел. Четыре долбаных часа.
— Может, этот парень слишком громко ел попкорн? — сказал Федеричи.
— Фильм со Сталлоне, — прикинул Мак-Говерн, — все сходится, паршивые итальяшки.
— Не надо начинать, — предупредил Ньюмен.
— Приехали, — объявил Джонс. — Пятая авеню.
Ньюмен вытащил из-под зада левую руку и потер стекло дверцы, очищая его от инея, но все равно ничего не увидел из-за налипшего снаружи снега. С Ньюменом все обстояло наоборот: он мог по временам оттаивать снаружи, ходить как нормальный человек, вести естественные разговоры, травить анекдоты и смеяться над ними. Но ничего не мог сделать со льдинками изнутри. Он почти слышал, как они образовались, когда пуля с негромким ноющим звуком пролетела возле левого уха. Человек, который удавил свою жену, изнасиловал ее и представил все так, словно это сделал кто-то другой, всадил вторую пулю в собственный рот после промаха. Ньюмен даже не расслышал выстрела, только увидел содержимое человеческого черепа разбрызганным по стене холла. Этот человек занимал половину дома в Дугластоне.
Джонсу пришлось опустить стекло для лучшего обзора, надо было убедиться, что нет встречных машин, направляющихся на юг к Пятой. Может быть, Санта Клаус и его северный олень совершают свой послерождественский пробег. Зародившийся где-то к северу от Муза Папы ветер свистел во всю силу и задувал хлопья снега в салон машины.
— Закрой окно и рули, Джонси, — поторопил Федеричи. — Если в нас кто и врежется, то мы мягко приземлимся в симпатичный сугроб.
— Расскажи это тому парню, Айвсу, — заметил Мак-Говерн, когда Джонс закрыл окно и снова повел машину, — тому газетчику. Один полицейский в предварительном опросе сообщил, что приземлился он в сугроб и выглядел как китайское рагу. Они соскребли там, сколько сумели, но еще нужно смотреть под ноги, потому что иногда в снегу случайно попадаются липкие кусочки мозга.
— Славно, Мэтти, — констатировал Федеричи. — Мы еще не ели.
— Ну и не ешьте. На хрен вы мне сдались.
— Мне надо регулярно питаться. Я тоже беременный, так говорит врач Джен.
— «Полицейский родился беременным», — сострил Мак-Говерн.
— Ну вот. Парень в синем пальто — это Милнер, лейтенант, — сообщил Джонс.
Ньюмен знал, который из них Милнер. Он замерз, в него стреляли, а Федеричи только что подсказал, что еще и голоден… Все это не имело такого значения, как предстоящая необходимость работать в паре с Милнером. Спасибо компьютеру.
* * *
— Не компьютеру, Джейк, — поправил главный инспектор Лу Клингер, — компьютерной программе.
Заместитель главного инспектора Майлз Истерли сказал:
— Софтвер, — но не был твердо уверен, что употребил верный термин. Он добавил: — Мы знаем, что между тобой и Милнером есть кое-что.
Ньюмен парировал:
— Не «кое-что». Глубокая вражда, основанная на полном взаимном неуважении и презрении к моральному облику и методам работы невольного партнера, усиленная случайными, но довольно мощными столкновениями в течение долгого времени.
Истерли коротко взглянул на Клингера, который смотрел в окно, туда, где располагалось кладбище, хотя видно было не дальше чем на несколько футов. Но настоящий снегопад был еще впереди.
— Это не мои слова, а Бернштайна, более или менее похоже. Доктора Бернштайна, — уточнил Ньюмен.
— Выжиматель мозгов в отделе, да, мы знаем, — сказал Истерли.
— Не называй его так, — возразил Ньюмен. — Я предпочитаю называть его психологом, кем он и является, согласно теории, его собственной, бернштайновской. Но я с ней солидарен. Если я назову его выжимателем мозгов, значит, я его не воспринимаю всерьез, как должно. Я его ставлю в таком случае наравне с бухлом, хавкой и бычками, я бы поступил как наркоман, который называет марихуану «бум-бум», героин — «скегом», а кокаин — «содой», и дурачит себя, будто не является самоубийцей.
— О’кей, Джейк, — согласился Клингер, — я понял твою точку зрения. Нашу точку зрения…
— Позвольте мне договорить, Лу… сэр, пожалуйста.
Клингер вздохнул, передернул плечами и развел руками скорее беспомощно, чем поощряюще.
— Я бы не хотел ставить Бернштайна в один ряд с этими штуками, поскольку не хочу воспринимать его несерьезно. Если для отдела нужен психолог, я должен относиться к этому без легкомыслия, так же, как к инструктору по физкультуре, священнику и другим специалистам.
— С каких пор ты ходишь к священнику, Джейк? — удивился Истерли и сам рассмеялся. — Или к физкультурнику? — расхохотался еще громче, приглашая взглядом других последовать его примеру и свести разговор к шутке, что ему было бы очень удобно, ведь он называл мозгодава мозгодавом.
— Джейк, — Клингер встал и, обойдя стол, уселся на него. — Джейк, подумай вот о чем: если ты так серьезно относишься ко всем специалистам, Бернштайну, Капелло и остальным, ты так же должен воспринимать и Поделла.
— Поделл — компьютерщик, Джейк, — пояснил Истерли.
— Джейк его знает, Майлс, — сказал Клингер.
Истерли начал потеть.
— Понимаешь, о чем я говорю, Джейк? Поделл принес программу, которая подбирает детективов по навыкам, опыту, личностям, внеслужебным интересам. Хорошо, Джейк, не строй рожи, наверное, тебя удивит, что у вас с Милнером много общего за рамками службы.
— Сомневаюсь, — сказал Ньюмен, — сомневаюсь. Я не теряю время в мужских магазинах, лавках с электроникой, спортивными товарами, автозапчастями и во всех других магазинах, сверкая своим значком, и не протягиваю руку, собирая бесплатные костюмы, клюшки для гольфа, телевизоры, покрышки, шарфы, салями — все задарма, что только можно придумать, и не называю это «отношениями с общественностью». Это вам для начала.
