И вот что мы видим: много раз происходило следующее. Наступала новая фаза изучения предмета, включались другие лингвисты, глубже исследовался соответствующий материал, и оказывалось, что те исключения, где общее правило почему-то дает «неправильный» результат, подчиняются некоторому другому, более частному правилу. То есть, попросту говоря, выяснялось, что они являются не исключениями, а следствиями некоторого ранее неизвестного дополнительного правила.
Ну вот, может быть, один пример я все-таки укажу, чтобы какие-то имена звучали. Переход p в f, переход t в th, переход k в h — это так называемое германское передвижение согласных. Этому изменению подверглись согласные праиндоевропейского языка при переходе в прагерманский язык, предок всех современных германских языков. Германское передвижение согласных открыли уже основоположники исторической лингвистики. Иначе это изменение (p в f, t в th, k в h) называется законом Гримма, по имени одного из открывших его ученых. Другим лингвистом, независимо установившим эту закономерность, был Расмус Раск. А Гримм — это не кто иной, как Якоб Гримм, один из авторов, наверное, известных вам сказок братьев Гримм. Так что это были такие замечательные люди, которые могли и сказки вечно живущие записывать и придумывать, и быть великими лингвистами. Точнее, великим лингвистом был один из братьев — Якоб Гримм.
Так вот из закона Гримма всё же наблюдались исключения, что делало его как бы не вполне надежным. Например, в каких-то случаях p давало не f, а некоторый другой результат. И вот примерно через 40 лет после открытия Гримма появилось исследование другого немецкого лингвиста Карла Вернера, которому он дал очень характерное название: «Об одном исключении из закона Гримма». Вернер нашел правило, которому подчиняются наблюдаемые исключения, то есть оказалось, что это вовсе не исключения. На самом деле, то, будут ли переходы подчиняться непосредственно закону Гримма или закону Гримма с поправкой, зависит от того, какое ударение было в древнем слове. А до Вернера вообще не предполагали, что в германских языках когда бы то ни было имелось разноместное ударение в словах. Но сопоставление с ударением греческого языка и санскрита показало исследователю, что именно этим объясняются все отклонения от закона Гримма. Теперь правило, которое открыл Карл Вернер, называется законом Вернера. Его знают все студенты филологических факультетов, они должны сдавать его на экзамене.
Вот типичный пример того, как развивалось знание, как укреплялось представление о том, что фонетические законы действуют регулярно. Современная лингвистика твердо на этом стоит. Все нынешние достижения основаны на том, что это правило действует безупречно.
К сожалению, большего я вам, наверное, рассказать не смогу. Общая картина выглядит следующим образом. Для каждого языка может быть установлено, как он развивался во времени. Для исследованных языков это уже установлено, для очень большого количества неисследованных языков лингвистам еще предстоит это сделать. Языков в мире около 6000, хорошо исследована история, может быть, одной тысячной их части. Ну, больше немножко, несколько тысячных частей, но до процента вряд ли дотянет. Процент составлял бы 60 языков, а, я думаю, пока еще нет 60 языков, хорошо обслуженных с точки зрения их истории. Ну, пусть будет по оптимистическому счету — один процент. Остальная работа лингвистам еще предстоит.
Так или иначе, у каждого языка имеется история, и с фонетической точки зрения она представляет собой длинную цепь переходов, каждый из которых обязателен. Если какие-то вещи сначала кажутся исключениями, то потом находятся правила, которые этими исключениями управляют, которые превращают их из исключений в действие более частного правила. И тут уже мне остается только лозунгово объявить вам, что это ключ к тому, чтобы сравнивать между собой родственные языки. В каждом из родственных языков есть своя цепь переходов. Например, между французским языком и итальянским разница состоит в том, что во французском очень длинная цепь переходов, а в итальянском — гораздо более короткая. Итальянский язык развивался намного медленнее, чем французский; французский — один из быстро развивающихся языков. Видите, как он скомкал слово digitum до doigt. Может быть, кто-нибудь вспомнит, как по-итальянски палец, раз вы такие продвинутые? В итальянском языке это dito. На нашей цепи переходов это соответствует примерно уровню dijtu. Видите, как рано здесь язык остановился. Чуть-чуть продвинуться от этого dijtu, и будет нынешнее итальянское слово. Здесь даже не потеряна последняя гласная, произошло лишь упрощение dijtu в dito.
Сравнивая родственные языки, мы получаем ключ к выявлению системы переходов в каждом из этих языков. Возникает целая дисциплина (рассказывать о ней — отдельная тема), позволяющая путем сравнения родственных языков получать сведения о том, каковы были их прежние состояния. Причем эту технику можно применять даже тогда, когда мы не имеем сведений о соответствующем древнем языке (в отличие от нашего примера с французским и итальянским языками, когда их предок — латынь — нам из текстов хорошо известен). Например, сравнивая английский язык с немецким, шведским, датским, норвежским и исландским, мы можем получать сведения о том, каков был их общий предок — прагерманский язык. Сравнивая славянские языки (русский, польский, чешский, болгарский, сербский, словенский и т. д.), мы можем получать сведения о том, каков был их предок — праславянский язык.
За последние двести лет разработана целая лингвистическая техника, которая позволяет устанавливать, каков был язык-предок. Чем ближе к нам время, язык которого изучается, тем знание полнее. Для более отдаленных эпох такое восстановление, естественно, касается значительно меньшего числа элементов. Так или иначе, мы можем очень далеко проникать в глубь времен.
И сейчас есть уже безумно смелые попытки получить сведения о первоначальном состоянии языка при его возникновении. Пока еще они находятся на уровне дерзких человеческих мечтаний, однако сама задача уже поставлена. Возможно это или нет — пока вопрос остается открытым. Сама же идея моногенеза, то есть единого происхождения всех языков и ветвлений из какой-то одной первоначальной точки, не является безумной. Она сейчас очень активно обсуждается.
На этом я закончу.
И. Б. Иткин: Пожалуйста, вопросы Андрею Анатольевичу.
А. А. Зализняк: Да, давайте.
Женя Милославский (6 класс): У меня вопрос: а может быть так, что все языки образовались от языка какого-то одного племени? Например, пришло какое-то племя, другое захватило, и все стали говорить одинаково...
А. А Зализняк: Понимаю тебя, да. Ну, наверное, если правильна гипотеза, которую я назвал гипотезой моногенеза языков, то есть единого происхождения всех языков, то примерно так эту картину и надо себе представить. С одним только маленьким неудобством, что это нужно отнести ко времени, когда человек происходил из обезьяны, а не на какое-нибудь пустяковое расстояние в две тысячи лет. Не говоря уже о том, что когда вам какой-нибудь совершенный фантаст пишет, что он пришел к выводу, будто все языки произошли из русского (к сожалению, увы, я это читал своими глазами), то это полная чепуха априорно. Но в принципе такая схема может быть.
Почему может быть иначе? Только если представить себе, что, когда человек формировался, в разных местах земного шара возникли разные языки. Это не исключено, может быть и такое. Тогда это называется полигенез. Но если имело место происхождение языка в одном месте, как это сейчас некоторые лингвисты предполагают, то картина примерно та, которую ты описываешь: у некоторого племени, очень маленького, первоначально совсем, наверное, немногочисленного, возник язык. Потом происходило всё это ветвление. Но, повторяю, это безумно далеко от нашего времени! Причем наше время это не какие-нибудь сто лет, или даже четыре тысячи лет.
Женя: Ну, от русского языка фактически ничего не могло произойти, так как русский язык сам произошел от греческого.
А. А. Зализняк: Нет, от греческого русский не произошел. Греческий и русский произошли от общего предка, но не один от другого.
Д. А. Ермольцев (учитель истории и зарубежной литературы): Свою замечательную лекцию Вы начали с некоторых сетований о том, как мало у публики представлений обо всех этих вещах, как мало знаний со школы, с детства. И тут же в очень популярной форме, очень просто, очевидно и быстро некоторые важные вещи разъяснили.
