– И давно они тут?
– Уже с полгода.
– Понятно. Ну а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?
– С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.
– Хорошо. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?
– Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.
– И больше никого?
– Никого.
– Вам должно быть одиноко.
Ник с удивлением взглянула на него.
– Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я тут подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.
– О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.
– Как это сказано! Мои домочадцы – это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата.[4]
– В понедельник… а нынче у нас суббота. Так-так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.
– Ну, Фредди Райс – эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина – пьяница, наркоман и вообще подонок, каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.
– Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?
– Он самый. Джим – единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фредди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник – ко мне.
– А муж миссис Райс?
– Этот скот? Да его и след простыл. Никто не знает, куда он девался. Фредди попала в глупейшее положение. Нельзя же развестись с человеком, который неизвестно где находится.
– Разумеется.
– Бедняжка Фредди! Ей так не повезло! – задумчиво заметила Ник. – Один раз дело чуть было не выгорело, она его разыскала, поговорила с ним, и он сказал, что совершенно ничего не имеет против, да у него, видите ли, нет с собой денег, чтобы уплатить женщине, с которой можно было бы разыграть для полиции сцену измены. И кончилось тем, что Фредди выложила деньги, а он их взял – да и был таков. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Довольно подло, как по-вашему?
– Силы небесные! – воскликнул я.
– Мой друг шокирован, – заметил Пуаро. – Вы должны щадить его чувства. Понимаете, он из другой эпохи. Он только что вернулся из далеких краев, где его окружали широкие, безбрежные просторы и так далее, и так далее, и ему еще предстоит осилить язык наших дней.
– Да что же здесь особенного? – удивилась Ник, делая большие глаза. – Я думаю, ни для кого не секрет, что такие люди существуют. Но все равно, по-моему, это низость. Бедненькая Фредди попала тогда в такую передрягу, что не знала, куда и приткнуться.
– Да-а, история не из красивых. Ну а второй ваш друг? Милейший капитан Челленджер?
– Джордж? Мы знакомы испокон веков, во всяком случае, не меньше пяти лет. Он симпатяга, Джордж.
– И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, э…
– Намекает временами. Рано утром или после второго стакана портвейна.
– Но вы неумолимы.
– Ну а что толку, если мы поженимся? Я без гроша, он – тоже. Да и зануда он порядочная, как говорится, доброй старой школы. К тому же ему стукнуло сорок.
Я даже вздрогнул.
– Конечно, он уже стоит одной ногой в могиле, – заметил Пуаро. – Меня это не задевает, не беспокойтесь, мадемуазель, я дедушка, я никто. Ну а теперь мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших несчастных случаях. Скажем, о картине.
– Она уже висит… на новом шнуре. Хотите посмотреть?
Мы вышли вслед за ней из комнаты. В спальне, над самым изголовьем, висела написанная маслом картина в тяжелой раме.
– С вашего позволения, мадемуазель, – пробормотал Пуаро и, сняв ботинки, взобрался на кровать. Он осмотрел шнур и картину, осторожно взвесил ее на руках и, поморщившись, спустился на пол.
– Да, если такая штука свалится на голову, это не слишком приятно. Ну а тот старый шнур был такой же?
– Да, только на этот раз я выбрала потолще.
– Вас можно понять. А вы осмотрели место разрыва? Концы перетерлись?
– По-моему, да. Я, собственно, не приглядывалась. Мне было просто ни к чему.
– Вот именно. Вам это было ни к чему. Однако мне очень бы хотелось взглянуть на этот шнур. Он в доме?
– Я его тогда не снимала. Должно быть, тот, кто привязывал новый, выбросил его.
– Досадно. Мне бы хотелось на него посмотреть.
– Так вы все-таки думаете, что это не случайность? Уверена, что вы ошибаетесь.
– Возможно. Не берусь судить. А вот неисправные тормоза не случайность. Камень, свалившийся с обрыва… Да, кстати, вы не могли бы показать мне это место?
Мы вышли в сад, и Ник подвела нас к обрыву. Внизу под нами синело море. Неровная тропка спускалась к скале. Ник показала нам, откуда сорвался камень, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:
– Как можно попасть в ваш сад, мадемуазель?
– Есть главный вход – это где флигель. Потом калитка для поставщиков, как раз посередине дороги. На этой стороне, у края обрыва, есть еще одна калитка. Отсюда начинается извилистая дорожка, которая ведет от берега к отелю «Мажестик». Ну и, конечно, в парк отеля можно попасть прямо через дыру в заборе. Именно так я шла сегодня утром. Самый короткий путь – до города быстрее не дойдешь.
– А ваш садовник… он где обычно работает?
– По большей части бьет баклуши на огороде или сидит под навесом, там, где горшки с рассадой, и притворяется, что точит ножницы.
– То есть по ту сторону дома? Выходит, если бы кто-нибудь прошел сюда и столкнул вниз камень, его почти наверняка бы не заметили?
Девушка вздрогнула.
– Вы в самом деле думаете?.. У меня просто не укладывается в голове. По-моему, все это не всерьез.
Пуаро снова вынул из кармана пулю и посмотрел на нее.
– Вполне серьезная вещь, мадемуазель, – сказал он мягко.
– Так это был какой-то сумасшедший.
– Возможно. Очень увлекательная тема для разговора в гостиной после обеда. В самом деле, все ли преступники ненормальны? Я склонен полагать, что да. Но это уж забота врачей. Передо мной стоят другие задачи. Я должен думать не о виновных, а о безвинных, не о преступниках, а о жертвах. Сейчас меня интересуете вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что хотел вас убить. Вы молоды, красивы, солнце светит, мир прекрасен, у вас впереди жизнь, любовь. Вот о чем я думаю, мадемуазель. А скажите, эти ваши друзья, миссис Райс и мистер Лазарус… давно они тут?
– Фредди в наших краях уже со среды. Дня два она гостила у каких-то знакомых возле Тэвистока. Вчера приехала сюда. А Джим в это время, по-моему, тоже крутился где-то поблизости.
– А капитан Челленджер?
– Он в Девонпорте. Когда ему удается вырваться, приезжает сюда на машине – обычно на субботу и воскресенье.
Пуаро кивнул. Мы уже возвращались к дому. Все замолчали. Потом Пуаро вдруг спросил:
– У вас есть подруга, на которую вы могли бы положиться?
– Фредди.
– Нет, кто-нибудь другой.
– Не знаю, право. Наверное, есть. А что?
– Я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе… немедленно.
– О!
Ник немного растерялась. С минуту она раздумывала, потом сказала нерешительно:
– Разве что Мегги, она, наверно, согласилась бы…
– Кто это – Мегги?
– Одна из моих йоркширских кузин. У них большая семья: ее отец священник. Мегги примерно моих лет, и я ее обычно приглашаю к себе летом погостить. Но в ней нет изюминки – слишком уж она безгрешная. С этакой прической, которая сейчас вдруг случайно вошла в моду. Словом, я рассчитывала обойтись в этом году без нее.
– Ни в коем случае. Ваша кузина именно то, что нужно. Я представлял себе как раз кого-то в этом роде.
– Ну что ж, – вздохнула Ник. – Пошлю ей телеграмму. Мне просто не приходит в голову, кого еще я могла бы сейчас поймать. Все уже с кем-то сговорились. Но она-то приедет, если только не намечается пикник церковных певчих или празднество матерей. Только я, по правде сказать, не понимаю, что она, по-вашему, должна делать?
– Вы можете устроить так, чтобы она ночевала в вашей комнате?
– Думаю, что да.
– Ваша просьба не покажется ей странной?
– О, Мегги ведь не рассуждает! Она только исполняет – истово, по-христиански, с верой и рвением. Значит, договорились, я ей телеграфирую, чтобы приезжала в понедельник.
– А почему не завтра?
– Воскресным поездом? Она подумает, что я при смерти. Нет, лучше в понедельник. И вы расскажете ей, что надо мной нависла ужасная опасность?
– Посмотрим. А вы все шутите? Ваше мужество меня радует.
