— Глупости. Одиночество не приносит счастья.
— У меня есть двойняшки.
— Это не совсем то.
Она пожала плечами.
— Ты же счастлив в своем одиночестве.
Она попыталась заглянуть ему в глаза, не зная, что найдет в них, и была удивлена, прочтя в них тоску одиночества. Тоска, как оборотень, пряталась днем и вылезала наружу по ночам. Ничто человеческое не было чуждо даже блистательному Гранту.
— Если бы одиночество приносило радость, то я бы не женился три раза.
Они вместе посмеялись над этим, а потом он отвез ее домой, по-отечески поцеловав на прощание в щеку. Мелани неожиданно подумала о том, что они могли бы стать прекрасными любовниками, но она понимала, что это только испортило бы установившиеся между ними отношения, а им обоим этого не хотелось. Они дорожили этой дружбой.
А сейчас она смотрела на него, стоя в коридоре возле своего кабинета, уставшая, но обрадовавшаяся встрече с ним в конце этого долгого дня. Грант давал ей то, чего не мог дать никто другой. Двойняшки были еще малы и требовали постоянного внимания, любви, заботы.
— Я готова съесть с тобой по гамбургеру завтра вечером.
— Исключено. — Он с сожалением покачал головой, — У меня свидание с парочкой дураков.
— Ты самый отъявленный женоненавистник из всех, кого я знаю.
— Угу!
— И гордишься этим.
— Ты права.
Мелани улыбнулась и взглянула на часы.
— Мне пора домой, а то Ракель закроет дверь на засов и не впустит меня; она — настоящий деспот.
Эта экономка жила в их доме уже семь лет. Для девочек она стала просто находкой, но была очень строгой. Ей чрезвычайно нравился Грант, и она все эти годы пыталась убедить Мел сблизиться с ним.
— Передай Ракель пламенный привет.
— Я скажу ей, что задержалась по твоей вине.
— Ладно, а завтра я передам тебе список кардиохирургов. Ты будешь здесь?
— Разумеется.
— Я загляну.
— Спасибо. — Мелани послала ему воздушный поцелуй, и он отправился к себе, а она заскочила за сумкой в свой кабинет и мельком взглянула на часы.
Уже половина восьмого. Ракель будет ворчать. Мел поспешила вниз, схватила такси, и через пятнадцать минут водитель свернул на Семьдесят девятую улицу.
— Я пришла! — крикнула она, проходя через прихожую, оклеенную обоями с нежными цветами, с белым мраморным полом. Каждый, кто переступал порог этого изысканного дома, ощущал приветливую атмосферу, царящую в нем. А от ярких красок, больших букетов цветов, желтых и пастельных деталей интерьера сразу же поднималось настроение. Этот сугубо женский дом всегда изумлял Гранта. Мужчина, поселившийся здесь, захотел бы все переделать. В прихожей удивляла большая старинная вешалка для шляп, увешанная шляпами Мел и любимыми вещами, оставленными там девочками.
Гостиная была нежного персикового цвета, с глубокими диванами, обтянутыми шелком, которые так манили погрузиться в них; муаровые занавеси ниспадали мягкими складками, которые были подвязаны на французский манер; стены такого же нежного персикового оттенка украшали лепнина и изящные рисунки пастелью. Спальню Мелани отделала в нежно-голубых тонах и обставила мебелью, обтянутой муаровым шелком; столовая была белая, а кухня — желто-оранжевая с голубым. Дом излучал счастье, и по нему хотелось побродить. Элегантность обстановки не пугала, а вызывала ощущение уюта и покоя.
Дом был небольшой, но их он вполне устраивал.
Мелани поняла это с первого взгляда и влюбилась в него.
Она быстро поднялась наверх к девочкам, чувствуя легкую боль в спине. День оказался очень длинным. Она не стала задерживаться возле своей комнаты, прекрасно зная, что ждет ее там: груда корреспонденции, которую ей не хотелось видеть, в основном счета за дочек, да и многое другое Сейчас ее интересовало не это. Ей не терпелось увидеть двойняшек.
Обе двери на третьем этаже были закрыты, но музыка звучала настолько громко, что уже на середине лестницы у нее заколотилось сердце.
— О Боже, Джесс! — воскликнула Мел, пытаясь перекричать грохот, рвущийся из магнитофона. — Убавь громкость.
— Что? — Высокая хрупкая рыжеволосая девочка, лежавшая на кровати, обернулась к двери. Повсюду валялись учебники, а она прижимала к уху телефонную трубку. Она махнула матери и продолжала разговор по телефону.
— У тебя разве нет экзаменов?
В ответ на молчаливый кивок лицо Мелани помрачнело. Джессика всегда была серьезнее сестры, но в последнее время ей наскучила школа. Ей надоели занятия, и роман, который длился почти год, закончился, но это не могло служить оправданием; сейчас надо было еще усерднее готовиться к экзаменам.
— Заканчивай разговор, Джесс. — Мелани стояла, прислонившись к письменному столу, скрестив руки, и Джессика слегка забеспокоилась, буркнула что-то невнятное в трубку и положила ее, глядя неодобрительно на мать.
— Теперь выключи магнитофон.
Джессика спустила с кровати длинные, как у жеребенка, ноги и пошла к стереомагнитофону, отбросив на плечи копну длинных, с медным отливом волос.
— Я просто сделала перерыв.
— Надолго?
— О ради бога! Что мне прикажешь теперь делать?
Завести секундомер?
— Так нечестно, Джесс. Ты можешь проводить свое время как захочешь. Но дело в том, что твои оценки…
— Знаю, знаю. Сколько я должна выслушивать это?
— Пока ты их не исправишь. — Мелани сделала вид, что слова дочери не произвели на нее впечатления. Джессика стала вспыльчивой по окончании романа с молодым человеком по имени Джон. Скорее всего именно это повлияло на ее оценки, ведь у Джессики это первое увлечение. И Мелани чувствовала, что все уже становится на свои места. Ей просто не хотелось выпускать Джессику из-под своего контроля, пока не убедится в этом окончательно. — Как провела день? — Она обняла дочь за плечи и погладила по волосам. Музыка оборвалась, и в комнате воцарилась необычная тишина.
— Нормально. А ты?
— Неплохо.
Джессика улыбнулась и при этом стала очень похожа на Мелани в детстве. Она была более угловатой, чем мать, и на два дюйма ее выше, но ей передались многие черты матери, что создавало между ними редкостную духовную близость. Иногда они понимали друг друга без слов. А в иные моменты именно их схожесть становилась причиной разногласий между ними.
— Я видела в вечерних новостях твой репортаж о защите прав инвалидов.
— Ну и как, по-твоему? — Ей всегда нравилось " выслушивать мнение дочерей, особенно Джессики.
Она высказывалась разумно и откровенно, не в пример своей сестре, которая была намного добрее и мягче и менее критична.
— Мне он показался хорошим, но недостаточно жестким.
— Тебе трудно угодить. И спонсорам тоже.
