решили, что у меня что-то стряслось? 
— Вы моете посуду без перчаток.
 Нина замирает, поворачивается на меня с любопытством.
 — И?
 — Говорят, синтетические моющие вещества портят кожу и маникюр. У вас маникюр.
 — Да.
 — И вы его испортить не боитесь.
 — Нет, не боюсь. Мой мастер делает крепкое покрытие.
 — Знаете, девушки, которые готовятся встречать новый год в глуши, в компании любимого мужчины, обычно стараются не допустить даже крохотного шанса испортить что-то в своей внешности. Тем более, вы. В этих условиях. У черта на куличках, вдали от цивилизации, в селе Снегирево. Думаю, у вас что-то стряслось. Иначе бы вы не встречали Новый год в компании только своей дочери!
 Нина удивленно смотрит мне в лицо. Пена сползает с губки, вода шумит едва слышно.
 — И все эти выводы вы сделали, только посмотрев на мой маникюр и губку с пеной в руках? — спрашивает она.
 Я несколько секунд выдерживаю паузу, потом усмехаюсь:
 — Нет, конечно же. У вас в гостиной полно семейных фото, из чего можно сделать вывод: семья дружная. Вы привыкли находиться в их кругу и не стали бы праздновать новый год в одиночку. Значит, что-то стряслось. Мужчины у вас нет! — добавляю с каким-то удовольствием.
 — А это еще почему?!
 — Потому что меня в дом тащили вы.
 — Может быть, он просто... просто не приехал! Еще…
 — Нина, вы угрожали мне ружьем.
 — Для самообороны.
 — Вот! — подчеркиваю. — Для самообороны. Значит, на мужчину не надеетесь в принципе. Вы одиноки.
 — Скажите, вы адвокат? Юрист? Или кто-то в этом духе? — уточняет Нина.
 — Я? Нет. Не угадали. Даже близко — нет.
 — Странно. Но такой же дотошный буквоед.
 — Предпочитаю, когда меня называют внимательным и наблюдательным.
 — Очень наблюдательны, когда обращаете внимание на других. Но невнимательны к себе. Иначе бы я вас из сугроба, у черта на куличках, в селе Снегирево, не вытаскивала. Где-то вы пропустили, Алексей!
 Невольно я смеяться начинаю, признавая отчасти ее правоту. Но все же она не права. Потому что…
 — Нет, тут другое. Не то, чтобы я был невнимателен…
 Я плохо, что помню из произошедшего со мной до пробуждения. Память — вязкое болото с обманчивыми кочками. Но фамилия Поздняков и знание, что он, мой близкий друг, был в этот момент рядом, крутится на поверхности.
 Что-то ему от меня было нужно… Что-то…
 — И что же это другое? — не унимается Нина.
 Я почти схватился за мысль, как вдруг ее перебивает вопросом девушки:
 — Смородиновый чай будете?
 — Что?
 — Чай смородиновый, — Нина размахивает прозрачным чайником, с жидкостью красного цвета. — Черная смородина и мята. Очень освежает. К тому же этот чай обладает противомикробным и мочегонным действием, что в вашем случае очень хорошо. Быстрее от токсинов избавитесь!
 — Смородиновый. Черт… А я только-только за мысль ухватился! — вздыхаю. — Ладно. Давайте…
 Голова трещит. Пытаюсь вспомнить, тру виски, пока они гореть не начинают, но ничего не выходит.
 — Не выходит! — выдыхаю я.
 — Слишком стараетесь, — замечает Нина.
 Замечание приходит откуда-то из-за спины. Эта девушка ни секунды не сидит без дела. Она снова появляется в поле моего зрения, но теперь уже с какой-то чашей, полной воды, в которой болтаются яйца странного цвета и формы.
 — Что? — спрашиваю я.
 — Вы. Слишком стараетесь вспомнить. Делаете неправильно. Расслабьтесь, начните с того, что вам о себе известно. Лучше запишите на листочек. Понемногу доберетесь до событий, почему вы оказались здесь. Для начала подумайте, вы в Снегирево не живете?
 — Я живу в столице. Я, Алексей Кравцов.
 Нина складывает губы буковкой “о”.
 — Кравцо-о-о-ов? Другое дело!
 Я приосанился, расправив плечи, Нина прыскает от смеха:
 — Мне ничего не говорит ваше имя, зря стараетесь так подчеркивать.
 Вот же…
 Нашлась, спасительница деревенская! Отпиваю чай — кисло-сладкий, от вкуса бодрость переходит на новый уровень.
 — Лель, пока ничего! — вздыхает Нина.
 Ее дочурка отвлекается от рисования и заглядывает в чашу с водой.
 — Им тепло?
 — Тепло, конечно.
 — Но не выходят? — уточняет расстроенным голосом.
 — Никак, Лель.
 — Они умелли? Совсем-совсем умелли?
 На глазах голубоглазой девчушки закипают огромные-огромные слезинки!
 — Давай мы им водичку поменяем? Может быть, еще вылупятся? Наверное, это те, что долго вылупляются! — мгновенно спохватилась Нина.
 Обняв дочурку, она успокаивает ее и обещает, что зверушки вылупятся обязательно.
 — Что это вы там вылуплять собрались?
 Недолго думая, я запускаю руку в банку с водичкой и достаю яйцо — небольшого размера, противно-склизское. В трещинах. Надавил немного, оттуда что-то вылезло и шлепнулось на пол.
 — Это что за… червяк такой?
 Хотел поднять, но… наступил! Поднимаю ногу, на носке размазана фигня. Я раздавил ступней какой-то студень!
 — Мама, он его убил! Теперь он умел. Совсем умел…
 Леля начинает реветь. Нина выхватывает у меня банку с водой и грозно мечет на меня взгляды.
 — Вы зачем сюда свои руки-крюки запустили?! Не видите, что ли, что мы… игрушечных зверушек в воде выращиваем! Они должны были распариться в теплой воде и вылупиться.
 — Фигня дешевая, — фыркаю я.
 — Для ребенка это было ожидание чуда, а вы… испортили все! Уйдите с глаз моих, чтобы я вас не видела! — шипит Нина, того и гляди, заколотит меня поварешкой насмерть, потому что я обидел ее малышку.
 Выхожу, пристыженный с кухни.
 Разоралась… А я, что?! Я — ничего!
 Просто потрогал. Оно само в руках развалилось. На части!
 Надо детям хорошие игрушки покупать, а не дерьмо китайское, от которого палью и химозиной за три километра несет!
 Не нахожу себе места в чужом доме!
 Нехорошо вышло… Меня приютили, а я… я девочкам чудо за три рубля испортил! Тьфу…
 Надо же что-то сделать! Взгляд ищет по сторонам, нахожу на полке упаковку цветной бумаги, ножницы. Приходится вспомнить, как скрутить оригами, прыгающих змеек из бумаги.
 Быстро собрав в кулак разноцветных змеек, возвращаюсь на кухню. Леля уже не плачет, всхлипывает, растирая кулачками припухшие глазки.
 — Плавда?
 — Правда-правда, — обещает ей Нина.
 Кажется, я появляюсь в момент кульминации их беседы. При виде меня девочка надулась и отвернулась.
 — Снова вы! — смотрит в мою сторону Нина.
 Ее взгляд как бы говорит мне: зря я тебя из сугроба вытаскивала.
 Пусть бы там замерз до зеленых соплей и околел.
 Насмерть!
 —