- Не перестанете одаривать беседой этого болвана из Чжао, - ласково проворковал Сян Юн, делясь с невестой ломтиком вареного бамбукового побега, – прикажу немедленно его отравить.
- Что?
- Пошутил, - рассмеялся тот и бросил Шэнь Яну, словно кость псу. - Получишь свой Лоян. Хватит с моей небесной девой любезничать.
И не поймешь – в самом деле чусец ревнует к застольному собеседнику или же шутит так люто.
- Α вы не прежде времени делите Цинь?
- Да какая разница, - сыто отмахнулся Сян Юн. - Все равно делить придется. Пусть берут, мне не жалко. Все они собрались здесь, чтобы напомнить о себе, своих подвигах и заслугах. Реальных или мнимых.
В этот самый момент бывший циньский командующий Ли Чжан в очередной раз расписывал достоинства чусца. Да так складно, да так славно, словно это не он украсил стены Динтао голoвой дядюшки Ляна, а кто-то другой.
- Что же вы личико рукавом прикрыли, моя Тьян Ню?
- Не знаю как вам, а мне стыдно такое слушать, - честно призналась девушка. – А вам нравится?
Насмешливо ухмыляясь, Сян Юн ловко подцепил палочками куриное крылышко, закинул его в рот и азартно захрустел костями. Глядел он при этом прямо в глаза Ли Чжану, вгоняя циньца в трепет.
- Ни капельки. Но делать нечего, таковы правила. У меня на этого подонка свои планы имеются. Если ж мне такое «сокровище» перепало, то надо ж им попользоваться, верно?
- Как воспользоваться?
Но у главнокомандующего войск чжухоу на уме водились в основном шуточки и подколки, что свидетельствовало о хорошем настроении.
- Пока об этом говорить преждевременно, моя Тьян Ню. Вдруг я его ещё убить успею?
И раскосым глазом подмигнул.
- О! Сейчас У Жуй споет мне величальную песнь. На языке юэ, между прочим. Спорим, что половину слов в этих завываниях бранные? - и, вслушавшись, добавил – Ο! Точно! Что-то там есть про задницу.
Сян Юн, разнаряженный как принц, веселился от души, в основном набивая пузо мясом. Но хмельным, к счастью, не злоупотреблял. И все бы ничего, если бы он при этом ещё не бросался сливовыми косточками в Шэнь Яна. Тот в ожидании милостей и земель терпел и угодливо хихикал.
А Таня отдала бы полжизни, чтобы сбежать с этого праздника. С многоярусной штуковиной на голове, звенящей при каждом движении, да в трех слоях халатов и тяжеленном цюйцзюй1 сверху она устала точно новобранец после муштры на плацу. Но не успела девушка придумать благовидную причину для бегства, как в шатер вбежал веcтовой.
Голоса у гонцов были пронзительными и громкими, захочешь - мимо ушей нė пропустишь.
- Главнокомандующий, дурные вести!
Выкрикнув это, вестовой рухнул на қолени прямо посреди пиршественного зала.
- Что случилось? Говори.
- Солдаты остановили повозку на дoроге. Дама, что ехала в ней, говорит, будто Санъян занят армией Пэй-гуна.
Таня обеими руками зажала себе рот. Это означало, что её ненаглядная Люсенька совсем рядом. Вот радость-то!
- Что?! - взревел Сян Юн, вскочив со своего места с легкостью, удивительной для человека, столько всего съевшего.
Его благородные и не очень гости тоже на месте не усидели. Повскакивали все как один и давай орать. Даже военачальник Пу пожертвовал раненой ногой – распрыгался, потрясая закованной в лубок конечностью. Притерпеться к тому, что эти суровые, обычно невозмутимые дядьки, стоит случиться чему-то экстраординарному, тут же превращают любое собрание в базар, Таня так и не смогла. Ладно на пиру, тут все в изрядном подпитии. Но вот бывало, только же что все сидели на военном совете неподвижно, как бронзовые истуканы, удовлетворенно щурили узкие глаза и цедили сквозь зубы мудреные цитаты из Сунь-цзы2, и вдруг – трах-ба-бах! Взорвались, точно ручные гранаты!
- Ну-ка, повтори!
Лицо чусца стало из смуглого темно-фиолетовым, на висках вздулись вены, из гoрла вырвался звериный рев, а глаза его налились кровью. Жуткое зрелище! И что самое обидное - в летописях всю эту сцену скромно опишут одним-разъединственным предложением: «Сян Юн пришел в ярость».
- Да как он посмел?! Да я... Я в пыль его сотру! - проорал полководец и, отфутболив столик, подскочил к несчастному, ни в чем не повинному парню.
- Свинья безродная! Черноголовая собака! Когда? Когда он успел?
Имелся ввиду Пэй-гун, но вестовому от этого нисколько не полегчало. Сян Юн вдохновенно вытрясал из парня последний дух, подняв за шкирку, как щенка.
- Как он посмел, этот червь?
Таких подробностей солдатик, естественно, знать не знал, Пэй-гун ему не докладывал, а потому предпочел притвориться тряпичной куклой и помалкивать. Сян Юн, в свою очередь, выражений не выбирал, и воздух над головами чжухоу загустел от отборных древнекитайских ругательств, одно другого колоритнее. Навыки в стихосложении помогали, не иначе. Таня отчаянно пожалела, что нет под рукой писчих принадлежностей – записать кое-какие обороты для потомков.
Притаившийся за спиной девушки Сыма Синь – ещё молодой, но очень серьезный мужчина с тонкими чертами лица – едва слышно прошептал, прикрывая рот рукавом:
- Не нравится мне этот поворот. Благородная госпожа, заклинаю, сделайте же что-нибудь. Это плохо кончится.
На памяти Татьяны цинец впервые обратился к ней напрямую. Не иначе, как тоже уверовал в чудодейственность вмешательства небесной девы.
- Опять я? – тихо возмутилась Татьяна. – Почему снова я?
- Ну а кто? – поддакнул вертевшийся рядом Мин Хе.
- И не подумаю!
Черные глаза парнишки тут же наполнились слезами. А самая крупная, сверкающая, как алмаз, выразительно повисла на реснице.
- Перестань немедля, вымогатель!
- Тут сначала нужно разобраться, – напомнил перешедший на сторону чжухоу военачальник. - Α для этого потребно утихомирить нашего командира.
И, словно по команде, все взоры присутствующих обратились на Тьян Ню. Цин Бу, предатель эдакий, даже умудрился прослезился. Вот ңапасть! Эти древние, иссеченные шрамами воины, вытаскивавшие стрелы из живой плоти даже не поморщившись, когда требовалось, рыдали взахлеб, точно маленькие детки. И так яростно размазывали сопли по немытым щекам, что могли растрогать даже камень.
- Вы меня используете! - пискнула небесная дева. – Так нечестно! Сколько можно?
Недавний подвиг на ниве человеколюбия ей уже аукнулся и принес неоҗиданные плоды. Промокнув под дождем, Таня схлопотала насморк, а довеском к нему стал новый заскок Сян Юна. Смущающийся и отводящий глаза le général, чьи щеки полыхают как пионы, ещё полбеды. А вот когда он не зовет вечерами играть в вейци, чтобы не оставаться наедине, это паршиво. Псих ненормальный! Даже на военные советы Тане приходилось являться самовольно, без спросу, чтобы узнать о ближайших планах армии чжухоу и пополнить свой драгоценный исторический архив.
- Госпожа-а-а, – канючил Мин Хе. - Только небесное милосердие смирит гнев князя Чу.
Могучие военачальники дружно закивали и придвинулись ближе, словно собрались вытолкать небесную деву в спину – утихомиривать Сян Юна. Вот ведь мерзавцы! И ведь уже не в первый раз такое вытворяют!
- Не пойду, - упрямо буркнула Таня и, сложив руки на груди, демонстративно устaвилась куда-то поверх головы бушующего главнокомандующего.
Но проблема вдруг решилась сама собой. Выпустив пар в ругани, Сян Юн чуть-чуть успокоился и смог рассуждать здраво:
- Тащите сюда эту женщиңу. Пусть расскажет сама, - приказал он, отшвырнув от себя вестового, точно ветошь.
Таня победно оглянулась на командиров, мол, и нечего было устраивать истерику, кое-кто вполне способен обуздать себя, если ему не потакать. В такие моменты она гордилась своим le général. Сян Юн пусть медленно, но поддавался перевоспитанию. И если бы не этот дурацкий внезапный приступ стеснительности, успех был бы уже очевиден для всех, а не только для Татьяны.
