Начальник смеется и сразу становится другим. Его теперь не узнаешь: розовый, с доброй усмешкой в глазах. Вот и солнце взошло, потеплело, можно руки по-прежнему греть. Он встал и точно вырос — крепкий, высокий, широкий в плечах. И лет ему, видно, немного, тридцать пять, тридцать шесть — не больше. Рядом с ним Джоомарт, невысокий, сутулый, точно с грузом забот на плечах, кажется мальчиком.
— Погоди, Джоомарт, у меня к тебе дело. Он берет его под руку и уводит к себе.
— На каком счету у тебя Сыдык Кадырбаев?
Сыдык Кадырбаев? Странный вопрос. Неужели он не знает, что Сыдык его тесть?
— В колхозе он на хорошем счету. Активист. Бригадир. В плохом не замечен.
— Вполне, значит, наш человек?
Сказать, что он тесть, или выждать немного? Краснокутов хитрит, он сам, верно, об этом знает.
— Колхозник, как все. По-моему, наш.
Краснокутов доволен, он и сам так думал.
— Мы его задержали, он у нас под арестом. Нам стало известно, что он дружит с купцами, бывает на стоянках. Возможно, что в этом ничего плохого: обычные связи друзей, близкой родни или братьев по роду. Как бы там ни было, нам надо знать, какие у него дела с иностранцами. Сегодня он выехал каравану навстречу, пошептался с купцами и вернулся. Когда часовой его окликнул, он ударил коня и бежал. Его поймали случайно: он на подъеме пустил коня вперед, а сам уцепился за хвост. Испуганная лошадь вдруг понеслась, поволокла старика и оставила его на дороге. Вначале он дельно отвечал на вопросы, затем вдруг заявил: «Не понимаю по-русски». Убеди его, пожалуйста, не лукавить, мало ли что купец мог ему предлагать…
Краснокутов привел невысокого роста киргиза. В ичигах и калошах, в чапане из армячины, подпоясанный ремнем в серебряных бляшках, в тюбетейке, подшитой малиновым бархатом, он, казалось, нарядился на праздник. На плоском лице с расплывшимся носом нависли, как крыши пагоды, разросшиеся брови. Густые и черные — точно их холили, чтоб в их чаще прятать нескромные мысли.
Сыдык, по обычаю, не хочет садиться, уступает свой стул Джоомарту. Тот придвигает ему табуретку. Церемонию на этом кончают. Сел и начальник. У него к старику два — три вопроса.
— Давно вы знакомы с купцами?
Старик безголосый, он может только шептать, двигать бровями и кивать головой.
— Давно ли? Не знаю. Должно быть, недавно.
— Можно так записать?
Сыдык в затруднении, он не знает, что делать: позволить или лучше смолчать?
— Не надо. Постойте.
Краснокутов послушен, он даже согласен помочь старику:
— Вы, может быть, мало их знали?
Мгновение раздумья, и Сыдык едва слышно шепчет:
— Сейчас не припомню. Может быть, знал.
— Значит, так записать?
Уже и записывать… Уследи за собой в такой спешке. Ему ничего, напишет письмо, заклеит конверт, и «попала твоя птица в чужие тенета».
Первым теряет спокойствие Джоомарт:
— Ты смеешься, тесть, над начальником. Почему ты не скажешь, как было дело?
Он стыдит старика, упрекает в неправде: зачем он сказал, что не знает по-русски. Надо быть честным: застава своя, не чужая.
Сыдык вздыхает и морщится. Он, конечно, неправ и напрасно обидел начальника. Тяжелый вздох и кивок головы заверяют Джоомарта, что он честно исправит ошибку.
Краснокутов спокоен. Он как ни в чем не бывало начинает сначала:
— Вы знали купца или встретили его впервые?
Старику не сидится на табурете. Одна нога уже лежит на сиденье, подобрать бы другую, и куда было б легче размышлять и вести разговоры.
— Я немного его знал. Раз-два уже видел, только не близко, издалека.
— Значит, не были вовсе знакомы?
— Не понимаю по-русски. Биль мейда.
— Поговори с ним, Джоомарт, по-киргизски.
Начальник чуть бледен, мучительный кашель душит его. Джоомарт просит начальника:
— Прикажи мне подать холодного пива, в горле у меня пересохло.
Краснокутов приносит бутылку, наливает стакан и первый осушает его. Джоомарт к своей кружке чуть прикоснулся. Начальник это заметил.
— Почему ты не пьешь?
— Я сейчас не хочу. Ты выпей еще, кашель пройдет. Тебе пиво всегда помогает.
Начальник смеется: этот плут Джоомарт его перехитрил. Джоомарт был всегда к нему нежен.
— Спасибо, мой друг… Проклятая рана, сил нет терпеть. Помнишь, как джигиты нас обстреляли? У тебя все прошло, а у меня, видишь, ноет. Все забыли о драке, одному мне ее не забыть.
Напрасно он вспомнил об этом: Джоомарту взгрустнулось и стало не по себе. Краснокутов заметил перемену:
— Что с тобой, Джоомарт? Ты так странно взглянул на меня. Уж не совесть ли тебя заедает?
Как можно иной раз нехорошо пошутить.
Старик сидит мрачный, нежность друзей его озлобляет. Он не знал, что Джоомарт до того лицемерен, застава ему ближе родни.
Сыдык сознается Джоомарту. Не то шипит, не то шепчет ему: он давно знал купца, добряк привозил ему приветы и письма от сородичей из-за кордона. Старик пригибается к уху Джоомарта, вверяет ему еще одну тайну. Шепот его почти угасает:
— Ты узнаешь потом настоящую правду. Она касается тебя и твоей родни.
Противный старик, он достиг своей цели: посеял сомнение в сердце начальника. Краснокутов все видел и понял — Джоомарт не все ему перевел.
Председатель колхоза вдруг заспешил: ему надо вернуться в колхоз, коней он захватит, а за косилками завтра пришлет.
Краснокутов не склонен его отпустить:
— Куда ты торопишься, расскажи мне о себе. Как ты живешь, как Сабиля? Говорят, она уехала от тебя, вышла замуж за агронома Мукая.
И это он знает, за двадцать километров все слышит и видит.
— Уже другой месяц. Мукай сейчас тут.
— Помогает колхозу или так, отдыхает?
Джоомарт недоволен: Мукай не такой, чтоб без дела сидеть.
— В прошлом году он привез нам пшеницу, какую не сыщешь нигде. На сыртах, по соседству со льдами, она принесла урожай. Теперь он привез нам ячмень.
Начальнику это известно, Джоомарт просто не понял его.
— Я знаю, что в колхозе любят Мукая. Особенно любят, конечно, Курманы. Ведь он их сородич. Породнившись с тобой, он осчастливил своих — у них завелись два «советских начальника». Я спрашиваю тебя, доволен ли ты?
На этот вопрос Джоомарт ему не ответил.
Глава вторая
Противное письмо! Не было времени съездить на почту, и он три дня носил его в кармане. До почтового ящика не так уж далеко, но каждый раз возникали препятствия. То конь был в разгоне весь день, то из виду упустил, был у почты и не вспомнил. На обратном пути ему показалось, что с такими вещами не надо спешить. Стало жаль агронома Мукая: кто знает, как больно его заденет письмо. Тем временем почта осталась далеко позади.
Дома его ждало письмо от Сабили. Печальная весть: она бросает учиться и выходит замуж за агронома Мукая.
Вот что значит молчать, без толку носиться с письмом. Бедная сестрица, крошка Сабиля… Нет, он не допустит, есть еще время помочь.
Первое дело — отправить письмо. Бездельник агроном оставит ее в покое. Он примчится еще сюда за прощеньем.
Джоомарт поскакал обратно на почту и сунул в ящик помятый конверт. Проклятое письмо, оно застряло в щели, словно встало на защиту Мукая.
Этот жалкий человек с повадками слюнявой старухи, жадной до вздора и глупостей, ему всегда был противен. Все, казалось, в нем рассчитано, чтобы осквернить то, что свято другому, прийти в умиление от того, что другому претит.
В колхоз он явился случайно. Приехал к сородичам в гости. Род Курманов обрадовался важной родне: агроном, холостой и богатый, каждому лестно было заполучить его к себе. Ему поставили юрту вблизи ледника, убрали ее коврами, увешали добром. Он надел ичиги и чапан, ел бешбармак и джарму, ел без вилок, руками и хранил кумыс в чаначе. Сядет на стул, подожмет одну ногу, другую или свернет их калачиком и, довольный, улыбается: что мол, поделаешь, сила привычки.
Точно и не было в прошлом никакого рабфака, долгих лет жизни в Москве, — он цеплялся за то, что в колхозе уже отмирало.
Мукай любил свою страну, был ей предан, нет слов, но любил странной любовью. Ему были дороги отжившие традиции, забытые порядки и обычаи, он дорожил всем, что осталось от печального прошлого. Ни манапов, ни баев агроном не любил, но во вкусах с ними близко сходился.
Надо быть справедливым, он крепко тогда помог молодому колхозу. Надолго запомнилась первая весна — первые испытания в новом хозяйстве. Всего не хватало: и людей, и машин, и семян… Гость без слов засучил рукава и занялся делом. Он впервые посеял на джайлау пшеницу, раздобыл посевное зерно. Мукай был везде: и за плугом, и на опытном поле, всех он увлек своей страстью.
«Пусть как хочет живет, — думал Джоомарт, — мало ли на свете странных людей». Но тут агроном выкинул новую штуку — он влюбился в Сабилю, сестру Джоомарта. Ей семнадцатый год, а ему тридцать семь. Ребенок — и зрелый мужчина, какая это пара? Да и зачем она ему? Девчонке надо учиться, окончить рабфак и выйти в люди.
