Пока в придорожной часовне наш шофер раскалывал перед изображением белого коня — покровителя транспорта — кокосы, я спустился к озеру набрать голубых гиацинтов. Девушка в желтом сари уже вышла из воды и беспричинно улыбалась окружающему великолепию.
Мне показалось, что я знал ее раньше. Сразу вспомнились стихи на «зеркальной» стене:
«Счастлив тот, кто видит эти розовые пальцы»…
«Ее глаза подобны голубой кувшинке, кто же она, эта очаровательная дева»…
Это о ней писали древние поэты.
Это для нее светило солнце сегодняшнего дня…
Вот и все, что мне хотелось сказать о скале… Вернее, о научно-фантастической поэтике Кларка и реальных ее опорах. В заключение несколько слов о деталях, характерных, значительных. Золотых бабочек, точнее солнечно-желтых, я не раз встречал в тропиках. Они действительно появляются целыми стаями. Это взрыв популяции, связанный с неведомыми для нас циклическими процессами. Можно лишь гадать, почему у Кларка это связалось как-то с воинством Калидасы. Или почему вдруг вспомнил о тех же желтых бабочках Маркес в своем великолепном романе «Сто лет одиночества». Бессмысленно спрашивать, бесплодно искать прямые сочленения и жесткие связи. «Таков поэт, — отвечал на подобные вопросы Пушкин, — как аквилон, что хочет, то и носит он»…
Художника принято судить по закону, который он сам же создал. Кларк, как всегда, удивительно верен себе. И в своих фантазиях, и в твердом научном фундаменте, то есть в реалиях-опорах.
«Звездоплан», к визиту которого в Солнечную систему вновь и вновь мысленно возвращается Морган, во многом подобен «Раме» (вспомним «Свидание с Рамой» и заодно эпиграф из поэмы Калидасы). Это сама идея водит пером автора, продолжая развертывать спиральные витки, возвращаясь «якобы к старому», чтобы с удвоенной силой устремиться к неведомому, к новому. Дело не в инженерной сути проекта «космического лифта». Едва ли он способен поразить воображение искушенного знатока научной фантастики. Скорее напротив, он — здесь позволительно прибегнуть к терминологии Нильса Бора, — представляется мне «недостаточно сумасшедшим», чтобы превратиться в реальность. И уж, конечно, не в отдельных мелочах, вроде нитевидного кристалла.
Но дело, повторяю, не в них. И вообще, все давно знают, что наука всемогуща. И тем не менее я хочу сказать именно о том, что не присуще науке как методу познания. Я думаю о мгновенном, законченном в себе самом синтезе и символически обобщенном «образе мира, в слове явленного», как безупречно определил Пастернак.
Не только «алмазную» башню, соединившую землю с синхронным спутником, но и отголосок вавилонского столпотворения почувствуем мы в романе.
Не только космический лифт, но и древние ступени «лестницы богов» позовут нас в зияющую бездну, в мерцающую бесконечность пространств. Пусть неявно, пусть как бы «за кадром», но главное для Кларка — это устремленность к космическому разуму высших порядков, предчувствие далекого завтра Земли, прекрасное и трагическое одновременно.
— Допустим, вам будет дано взойти по такой лестнице, — сказал я Кларку. — О чем вы спросите галактических собратьев?
— Конечны или бесконечны пространство и время, — его вопросы были давно продуманы. — Всюду ли жизни сопутствует смерть?.. Впрочем, нет, прежде всего я спросил бы о том, как победить рак.
— Значит, на первый план вы ставите частное, а не общее, животрепещущую сиюминутность, а не вечную и отрешенную истину?
— Человек меняется, добреет, — мелькнула лукавая улыбка, — особенно на этом острове, где ощутимо слышится переплеск райских фонтанов.
Райской жизни никогда не было под роскошной кокосовой сенью реального Тапробана. Португальцы, голландцы, британские экспедиционные корпуса — кто только не прошел с крестом и мечом по заповедным тропам, хранящим память о посольствах царя-миротворца Ашоки, проклявшего саму идею войны.
Большую часть жизни Кларк провел в Англии, в гордой своим могуществом метрополии обширнейшей империи мира. Цейлон в британской короне считался жемчужиной далеко не первой величины, рядовым заморским владением, куда Альбион посылал своих сыновей «на службу полудетям, а может быть, чертям». Но вопреки псевдоромантике колониализма Кларк не различал в едином море общечеловеческой культуры второстепенных и главных струй, западных и восточных течений.
Ныне духовная сокровищница народов Шри Ланки стала для него животворным источником творческого вдохновения. Он обрел свою единственную вершину.
Словно в зареве пожара,Я увидел на заре,Как прошла богиня Тара,Вся сияя, по горе.Изменяясь, как виденья,Отступали горы прочь.Было ль то землетрясенье,Страшный суд, хмельная ночь?[5]
Где пришли к Киплингу эти волшебные строки?
В Гималаях? В Бирме, когда заря налетает, как гром? Или здесь, на вершине Адама, бросающей четкую тень на редеющую с каждой минутой завесу розовых облаков?
Что там, за жемчужным туманом? Что там, за спиралями галактик?
Еремей Парнов
ПРЕДИСЛОВИЕ
От райских кущ до Тапробана каких-нибудь сорок лье: замри и услышишь плеск Фонтанов рая.
Автор неизвестен. Приведено в записках странствующего монаха Мариньолли (1335 г.)
Страны, которую я назвал Тапробаном, строго говоря, не существует, и тем не менее на девять десятых это остров Цейлон (ныне Шри Ланка). Из послесловия читателю станет ясно, какие географические объекты, исторические события и герои взяты из жизни, — а пока убедительно прошу поверить мне на слово: чем неправдоподобнее рассказ, тем ближе он к действительности.
Название «Тапробан» нередко произносится «Тапробейн», как если бы оно рифмовалось с «Рейн». Между тем еще Мильтон в 4-й книге «Возвращенного рая» писал о сокровищах «Индии, золотого Херсонеса и самого дальнего из индийских островов — Тапробана…»
Часть I. ДВОРЕЦ
1. КАЛИДАСА
Корона становилась тяжелее с каждым годом. Когда преподобный Бодхидхарма Маханаяке Тхеро скрепя сердце возложил корону ему на голову, принц Калидаса удивился, что она так легка. Теперь, 20 лет спустя, царь Калидаса с радостью обходился без инкрустированного бриллиантами золотого обруча, если позволял этикет.
Но посланцы из чужих стран редко испрашивали у него аудиенцию на грозных высотах Яккагалы. Многие из тех, кто совершал сюда путешествие, поворачивали назад перед последним участком Пути, идущим прямо сквозь пасть припавшего к земле льва, который, казалось, вот-вот прыгнет со склона горы. Настанет день, когда и он, Калидаса, будет слишком немощен, чтобы добраться до собственного дворца. Но вряд ли он доживет до этого: многочисленные враги избавят его от унизительной старости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
