— Мы осмотрели здание.
— Ну, и?.. — Лутули старался говорить спокойно, чтобы скрыть нервозность и нетерпение.
— Тайник не тронут. Я смог обнаружить все документы, над которыми работали Косате и его подчиненные. Включая подготовку к операции «Нарушенный договор».
Полковник немного приободрился. Он боялся, что «Нарушенный договор», наиболее дерзкая операция из всех когда-либо замышлявшихся АНК, будет сорвана из-за налета. Тем не менее окончательно успокаиваться было рано.
— И никаких подозрений, что к документам кто-то прикасался?
— Никаких. — Шеф разведки снял очки и принялся протирать их рукавом. — Все остальное в штабе перевернуто вверх дном: они обшарили столы, переломали шкафы, — в обычном духе этих африканерских ублюдков. Но до сейфа они не добрались.
— Ты уверен? — спросил Лутули. Молодой человек пожал плечами.
— В такой ситуации нельзя ни в чем быть уверенным, полковник. Но я говорил с теми из гарнизона, кто уцелел. Бой был жестокий, скоротечный. Вряд ли у африканеров было время слишком тщательно обыскивать штаб — надо было поскорее убираться восвояси. Если они явились за документами, то думаю, просто выгребли все из столов и почли это за большой успех. — В его тоне не было ни нотки сомнения.
И тут Лутули дал волю гневу. Он резко повернулся и указал пальцем на ряды тел.
— Вот в чем их успех, майор! Вам не кажется, что они нанесли серьезный ущерб нашим оперативным силам на юге?
Самодовольное выражение мигом слетело с лица майора, и он отчеканил:
— Так точно, полковник. Вы абсолютно правы. Я не имел в виду…
Резким жестом Лутули прервал его.
— Ладно, теперь это уже неважно.
Он посмотрел на юг, в сторону границы с ЮАР, скрытой за линией горизонта. Уязвимость Гавамбы стала теперь абсолютно очевидна. Один раз им повезло, но если африканеры[4] вернутся, во второй раз может и не повезти. Он потряс головой, отгоняя от себя неприятные мысли. Нет смысла оставаться в этом городе, пора сматывать удочки.
Он опять повернулся к шефу разведки.
— Теперь важно переправить документы из этой западни в Лусаку, все до последнего — там они будут в полной безопасности. Я рассчитываю, что вы будете готовы через час. Вы меня поняли?
Молодой человек кивнул, отдал честь и поспешил в обгоревшее здание, чтобы скорее приступить к работе.
Какое-то мгновение Лутули смотрел ему вслед, а затем вновь перевел взгляд на уложенные в ряд, укрытые простынями трупы. Там, под одной из кровавых простыней, лежало и бездыханное тело Мартина Косате. Полковник почувствовал, как его руки сами сжимаются в кулаки. Косате был его другом и товарищем по оружию на протяжении стольких лет…
— Мы отомстим за тебя, Мартин, — прошептал полковник, не отдавая себе отчета в том, что говорит вслух. Вдруг ему на ум как бы сама собой пришла подходящая фраза, но он не мог вспомнить, где впервые услышал ее: давным-давно в миссионерской школе или позже, в Московском университете. «Тhеу whom you slay in death shall be more than those you slew in life». Это правда — «Тех, кого ты убьешь своей смертью, будет больше, чем тех, кого ты убил при жизни».
При этой мысли Лутули выдавил из себя мрачную улыбку. Вот уж воистину так: разработанная Косате операция «Нарушенный договор» была безупречной. И если она пройдет успешно, то его погибший друг будет отомщен тысячу раз.
Полковник пошел к своему покрытому маскировочной окраской «лендроверу» в окружении телохранителей, только и мечтающих о том, чтобы поскорее убраться подальше от гавамбских мертвецов. Впереди их ждал долгий путь до Лусаки и кровавая месть.
25 МАЯ, У ЗДАНИЯ ПАРЛАМЕНТА, КЕЙПТАУНИэн Шерфилд специально выбрал себе фон, который должен был произвести на телезрителей впечатление, — он стоял перед зданием парламента Южно-Африканской Республики с его высокими изящными колоннами, чугунным забором и аллеей развесистых вековых дубов вдоль Гавернмент-авеню. Легкий ветерок трепал ему волосы, а его серо-голубые глаза были обращены к телекамере «миникам».
Лицо и глаза сослужили ему добрую службу, когда его брали на работу в качестве корреспондента. С точки зрения ограниченных чиновников с телевидения, его жесткий подбородок, спокойная, добродушная улыбка, честные и выразительные глаза делали его весьма телегеничным, хотя он и не был красив. Кроме того, они приняли во внимание, что за внешностью его стоит аналитический ум и незаурядный журналистский талант, — так красивая глазурь покрывает вкусный торт.
«Недавнее нападение ЮАР на тех, кого они называют террористами, произошло не в лучшие времена для правительства Хейманса. Загнанные в угол углубляющимся экономическим и политическим кризисом, белые лидеры страны возлагали большие надежды на прямые переговоры с АНК, основной оппозиционной группировкой чернокожих южноафриканцев. Но более года затяжных, то и дело откладывающихся переговоров мало что дали: выход АНК из подполья, временное прекращение партизанских действий и двустороннее соглашение о продолжении переговоров относительно более радикальных реформ.
Но даже эти незначительные достижения могут быть сведены на нет рейдом в глубь территории соседней Зимбабве, проведенным на прошлой неделе южноафриканскими коммандос. В ходе рейда были убиты тридцать человек, в том числе партизаны АНК, зимбабвийские солдаты и полицейские. Интересно, как президент Хейманс и его советники могут в данных условиях рассчитывать на дальнейший прогресс переговоров, направленных на достижение мира и политические реформы? Умеренные в этой стране ожидали, что переговоры помогут положить конец перманентным беспорядкам в черных пригородах.
И вот теперь вместе с убитыми три дня назад в Зимбабве спецслужбы похоронили эту последнюю слабую надежду.
Иэн Шерфилд из Кейптауна, ЮАР».
Иэн замолчал и стал ждать, пока погаснет красный глазок камеры, затем облегченно улыбнулся и спрыгнул с подставки, на которой стоял, в очередной раз удивляясь про себя, почему лучший ракурс для камеры всегда фуга на два выше его роста, который и так составлял шесть футов.
— Неплохо ты их, Иэн. — Сэм Ноулз, оператор, звукорежиссер и весь техперсонал в одном лице, оторвал взгляд от монитора и улыбнулся. — Выглядело так, будто ты понимаешь, о чем говоришь.
Иэн улыбнулся в ответ.
— Что ж, спасибо, Сэм. Это очень высокая оценка, особенно от такого технократа, как ты. — Он постучал по часам. — Сколько времени это у меня заняло?
— Пятьдесят восемь секунд.
Иэн отстегнул прикрепленный к рубашке микрофон и протянул его Ноулзу.
— Пятьдесят восемь секунд в Кейптауне. Дай подумать… — Он немного распустил галстук. — Это примерно ноль секунд в нью-йоркском вечернем выпуске новостей.
Ноулз, казалось, обиделся.
— Тогда давай, выжми из этого еще что-нибудь…
Иэн покачал головой.
— Извини, но я сказал все, что считал нужным. — Он принялся стягивать пиджак, но потом передумал: становилось прохладно — дело шло к зиме. — Беда в том, что мы отсняли пятьдесят восемь секунд комментария, а не собственно новостей. Вот и подумай, кто победит в монтажной, когда телебоссы сопоставят наш материал с кадрами какой-нибудь катастрофы в Батон-Руж, повлекшей массу человеческих жертв.
Ноулз встал на колено, чтобы зачехлить камеру.
— Да. Хорошо, тогда давай молиться, чтобы где-нибудь здесь поблизости произошло что-нибудь не менее интересное. Я обещал маме получить Пулитцеровскую премию еще до сорока. Но если все и дальше пойдет такими темпами, шансов у меня маловато.
У Иэна на лице опять появилась улыбка, и он отвернулся, чтобы Ноулз не видел, как она увяла. Дело в том, что последнее замечание оператора задело Иэна за живое: в глубине души он сам лелеял подобные планы, поэтому шутка не показалась ему смешной. Правда, Пулитцеровская премия не присуждается телекорреспондентам, но ведь на ней свет клином не сошелся: существуют другие награды, другие формы признания, указывающие на то, что тебя любят зрители и ценит начальство. Но ни одна, казалось, не светит Иэну Шерфилду, по крайней мере с тех пор, как он влип с этой работой в ЮАР.
«Влип» — это слово как нельзя лучше характеризует его нынешнее положение, подумал он. Впрочем, еще несколько месяцев назад ему и в голову бы не пришло использовать это слово.
Он был из тех, кого люди называют «из молодых, да ранних». Окончив с отличием Колумбийский университет, он всего лишь год проболтался в местной газете, после чего его ждала более интересная и масштабная работа. Еще пару лет он был репортером криминальной хроники, а затем совершил мощный рывок, оказавшись на телевидении. Там ему тоже сопутствовала удача. Он поступил на чикагское телевидение, где не стал терять времени на всякие летние увлечения, увеселительные мероприятия и модные диеты, а сразу выступил с репортажем о контрабанде наркотиков через международный аэропорт «О'Хара». Репортаж принес ему имя и помог занять свое место в телемире. Работая на телевидении, он своими зрелыми злободневными репортажами привлек внимание высокопоставленных чиновников в Нью-Йорке, которые помогли ему получить престижное место на Капитолийском холме в Вашингтоне.
