С ней же я и проснулся. Во рту не осталось ни капли слюны, язык распух и болел, губы покрылись мерзким, отвратительным на вкус налетом. Сон не принес мне ни бодрости, ни сил.
Над степью медленно вставало солнце. Небо снова наполнилось густой синевой, не осталось и следа от ночного великолепия. Воздух был прохладным, но сухим. На камнях не лежало ни капли росы.
С некоторым усилием я поднялся, пару раз сглотнул, разминая пересохшее горло. Провел ладонью по голове, приглаживая волосы. Повернулся спиной к солнцу. Тень упала на землю тонким, указующим направление перстом.
Вперед.
На ходу я достал из кобуры пистолет, снова осмотрел его. Да, вчерашний осмотр не подвел: никаких предохранителей или регуляторов не было. Только спусковая кнопка, широкая и удобная. Ствол оканчивался конусовидно расширенным отверстием.
Нацелив оружие на ближайший валун, я надавил на спуск. Плавно и осторожно, готовый в любое мгновение отдернуть палец или выбросить пистолет.
Руку стало отжимать назад. Это не было похоже на отдачу от выстрела. Ощущение, скорее, напоминало легкое давление включенного вентилятора.
А валун покрылся сетью мелких, извилистых трещин. Я торопливо убрал палец с кнопки, опустил пистолет. Но камень, с едва слышным потрескиванием, продолжал разваливаться на куски. Из углубляющихся трещин полетела серая пыль, посыпалось каменное крошево. Словно неуклюжий стальной крот ворочался в глубине валуна, разваливая его на части.
Грохот, с которым рассыпался камень, заставил меня зажать уши. Невидимый крот завершил свою работу. Вместо метрового камня на земле лежала груда щебенки, окутанная пылью.
Что ж, с пистолетом кое-что прояснилось. Действие его напоминало то оружие, которое уничтожило летательный аппарат. Он не был лазерным излучателем или иным «лучом смерти», он лишь создавал в поражаемом объекте нарастающее напряжение, в конце-концов его разрушающее.
Я вернул пистолет в кобуру, и взглянул на ножны. Выглядывающая из них рукоять смотрелась вполне современно. Полукруглая гарда из тускло-серого сплава, надежно защищающая кисть. Покрытая эластичным рубчатым пластиком рукоять того же густого черного цвета, что и комбинезон. И в довершении картины — круглая красная кнопка на торце рукояти.
Если при первом взгляде на меч мне припомнились ритуальные кортики у офицеров-моряков, то теперь такая версия представлялась сомнительной. На ритуальном мече кнопка ни к чему.
Я осторожно потянул меч из ножен. Показался клинок: неестественно тонкий, сантиметра в четыре шириной, нежно-голубой, почти белый. Он вынимался очень плавно, но в то же время с ощутимым сопротивлением. Так скользят на невидимых пружинах силовых линий одноименные полюса магнитов, проносимые друг мимо друга. Вглядевшись в клинок, я понял, что сравнение оказалось верным. Он действительно не касался ножен — между ним и лезвием угадывался тонкий воздушный зазор. Извлеченный из ножен клинок был удивительно красив. Белый металл лезвия гармонично переходил в светло-серую гарду, а затем — в черную рукоять. В мече была изящная простота, доступная лишь холодному оружию.
Но зачем на нем кнопка?
Вытянув меч перед собой, я нажал на маленький красный кружок. Кнопка легко вдавилась в рукоять, замерла на мгновение, и с щелчком выдвинулась обратно. А серое полушарие эфеса засветилось неярким голубым светом. По нему пробежало несколько светящихся кругов, концентрически сужающихся к лезвию. Круги сжались в тонкий мерцающий ободок, дрожащий на основании клинка.
Затаив дыхание, я смотрел на меч.
Светящийся ободок набух, оторвался от металла, превращаясь в сплющенное колечко белого пламени. Потрескивая, с характерным запахом озона, колечко скользнуло вверх по клинку. На конце меча пламя сжалось в маленький белый огонек, коснулось острия и угасло. Словно втянулось в металл.
Меч снова казался обычным. Я протянул руку к клинку, но так и не коснулся лезвия. Не хотелось… Вместо этого я повернул его так, что он обратился ко мне режущей кромкой.
Клинок исчез. Превратился в едва заметную туманную линию, ниточку, тень. Я повернул рукоять, и ниточка развернулась блестящей металлической полосой. Обратный поворот — и снова неуловимая зыбкая черта.
Лезвие «ритуального» меча имело микронную толщину. А может было куда тоньше. Меч словно не имел одного измерения — толщины, прекрасно обходясь длиной и шириной. Плоскостной меч.
Название оружию пришло само собой. Я снова покрутил мечом, наблюдая, как исчезает и появляется клинок. Плоскость. Узкая, невообразимо острая, принявшая форму меча плоскость. Плоскостной меч…
Коротким, несильным ударом я рубанул по лежащему на земле камню. Клинок беззвучно вспорол воздух, прошел сквозь камень и, не задерживаясь, вошел в землю. Я остановил меч, потянул его назад. Лезвие, без малейшего усилия, вышло наружу.
Камень продолжал лежать. Целый и невредимый, даже зарубки не осталось. С недоумением посмотрев на него, я перевел взгляд на меч. Забавно. Клинок, такой острый… что даже не рубит.
Я пнул булыжник ногой. Он качнулся, и распался на две половинки. Грань, по которой они разделились, была идеально ровной и блестело как зеркало.
К лесу я подошел в полдень, когда солнце доползло до зенита и замерло в небе, раздумывая, стоит ли спускаться. Жажда к этому моменту превратила меня в пошатывающуюся, глядящую лишь под ноги фигуру. Я даже не сразу осознал, что темная полоска на горизонте, постепенно приобретающая вид зеленой бахромы, это не просто деревья. Это еще и вода. Это жизнь.
Последние метры до лесной опушки я преодолел бегом. Комичное зрелище, если посмотреть со стороны — едва переставляющий ноги человек вдруг бросается бежать, сокращая свой путь на минуты, но теряя последние остатки сил.
Воды не было. Деревья, с виду совсем обычные, с раскачиваемыми ветерком ветвями и слегка желтеющими листочками вставали из совершенно сухой, твердой как камень земли. Я прошел несколько шагов, растерянно оглядываясь по сторонам. Ни травинки, ни кустика. Лишь толстенные, метрового диаметра стволы, покрытые растрескавшейся бурой корой. Где, на какой глубине их корни находят воду? И как мне напиться в этом странном лесу?
Дрожащая, живая тень листьев прикрывала меня от солнца, принося минутное, эфемерное облегчение. Захватив рукой ближайшую ветку, я провел ее сквозь плотно сжатую кисть, сдирая упругие листья. Набил рот пригоршней терпко пахнущей зелени, сжал челюсти…
Рот наполнился горечью. Отвратительный, маслянистый вкус заставил меня выплюнуть листья. Жевать их было просто невозможно. Я выплюнул набившую рот гадость, пытаясь избавиться от тошноты. В обычной ситуации меня бы вырвало, но сейчас организм упорно не хотел расставаться хотя бы с минимумом жидкости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
