И вот я с тоской собираю вещички, прикидывая, сколько бы я заплатил, если бы ко мне пришли и предложили справку о заключении под домашний арест. Тысяч двадцать пять я бы дал. Но никто не приходит и не спасает меня, и мне надо опять куда-то переться. И снова неделя проходит, а я так и не встретился со старым своим дружком по работе в газетенке Rotherham Advertiser Марком Уайтингом.
Чем больше времени проходит, тем сложнее звонить людям, которых ты не видел целую вечность. Если тебе кто-то звонит после пятилетнего перерыва, это означает две вещи. Он остался без работы. Или без жены.
Я так озаботился всеми этими списками друзей, что попросил жену больше не записывать новых людей в книжечку. Мне наплевать, насколько они при этом милые и хорошие. Мне все равно, что он очень забавный, а у нее аллергия на трусики. У нас уже достаточно друзей. Все уже зашло так далеко, что я новых друзей вписываю, только если вычеркиваю кого-нибудь из старых.
Это тоже нелегко. Тут позвонил один парень (имя и телефон не объявляются, потому что я слаб), которого не хотелось бы больше видеть. Если бы я выбирал, с кем пойти на ужин, с ним или с дамой из видеопроката, то победила бы дама. Даже если так, встреть я его на улице, я бы прикинулся педиком и стал бы плотоядно пожирать его глазами. А если б его и это не испугало, я бы зашел в мясную лавку и попросил отрубить мне голову, чтобы покончить с этим раз и навсегда.
И все равно я стоял и смотрел на его страничку в записной книжке, думая, как бы ее выдернуть – но в голове моей звучал голос компьютера из «Космической одиссеи 2001 года». «Не делай этого, Дейв. Вспомни вечера, что мы провели вместе, Дейв. В следующий раз, Дейв, я буду более интересным собеседником».
Тогда я этого не сделал, и теперь нужны более жесткие меры. Например, я приму в качестве руководства советы тех, кто быстро и технично разрывал с партнером, которого больше не любил.
Что я завтра сделаю с утра, так это вырву фото этого парня из книги о Leeds United, позвоню в полицию и, когда они приедут, настучу, что в 1979 году он курил траву.
Ползучий пригород
Самые страшные слова в английском языке для тех, кто живет в сельской местности, – это не «ящур», не «коровье бешенство» и даже не «Блэр» и не «Прескотт».
Самые страшные слова – Брайнт и Баррат[2].
Если коровы начнут плясать в своих стойлах или построятся рядами, их можно спалить напалмом. Но когда строительные компании начинают плясать свой танец и строиться в конце вашего садика, сооружая свои поганые домишки? Мы даже не можем вызвать армию на подмогу. Алло? Это ВВС Великобритании? Нельзя ли прислать бомбардировщиков, сейчас скажу координаты.
Когда строители врываются в ваш маленький мир, вы обречены. Ваши горизонты разрушены, ваш дом ничего не стоит, и вы ничего не можете ожидать от жизни, идя по своему скорбному пути, разве что шанс вымолить компенсацию у Его Высочества Тони.
В отличие от ящура, который разносится даже ветром, чума строительной лихорадки разносится Тони Блэром, который объявляет, что в следующие шесть минут деревня срочно нуждается в тридцати миллионах бунгало.
Я был на прошлой неделе именно в таком месте, которое Тони лелеет в своих мечтах. Это участок с практически законченной застройкой под названием Кембурн Вилладж. Это такое плоское место в графстве Кембриджшир между Ройстоном и Норвегией.
Этого места много, и все, кому не лень, норовят что-нибудь на нем возвести. Здесь тебе и бизнес-центр, и торговая улица, и паб, в котором дают еду с гарниром, три деревенские лужайки, озеро и, конечно, пацан на мотоцикле не только без шлема, но и без номеров.
Они и на религию замахнулись. Понятно, что большинство тех, кто приедет в Кембурн, будут белыми представителями среднего класса и прихожанами англиканской церкви. Но у нас, как известно, мультикультурализм, а это значит, что вы не можете просто построить одну церковь и успокоиться на этом. Проблема решается постройкой многоцелевой мультиконфессиональной церкви – для всех религий сразу. Как технически они это себе представляют? Держать во дворе надувной минарет? Завешивать стены гобеленами во время католической мессы? Убирать зал белым ради методиста-одиночки из дома № 32, зашедшего для своих заунывных песнопений? Очень возможно, что все это приведет к стычкам на конфессиональной почве, а то и к маленькой войнушке. В то же время, скорее всего, драка начнется из-за того, кому какой дом достался.
Понимаете, в отличие от всех остальных виденных мною жилых районов здесь каждый дом не похож на соседний, а домов тут тысячи три. Большие, по 260 тысяч фунтов, особняки с двойным фасадом, пластиковыми окнами и гаражом соседствуют с маленькими двухкомнатными коттеджиками, а те в свою очередь стоят недалеко от трехкроватных одноквартирников, имеющих общую стену с соседним домом, где и ванная-то не в каждом имеется.
Кошмар антрополога! «Этот парень из дома № 27 не только имеет гараж для своего новенького трехсотвосемнадцатого бумера, но и у него еще лужайка в двадцать квадратов, а на ней дерево торчит. А если вы встанете на край биде цвета авокадо в его ванной, то увидите озеро!»
Впрочем, феодальная деревня, если вдуматься, мало чем отличалась. Была усадьба, была конюшня, был домик для слуг, скотный двор и, разумеется, пацан на мотоцикле без шлема и номеров. Это нормально. Ненормально, когда все дома абсолютно одинаковые и возле каждого стоит инжекторный BMW 318. Есть что-то странное в городке Милтон-Кейнз, что между Лондоном и Бирмингемом. Тут нет пробок, тут всегда есть где припарковаться, но дома! Как из инкубатора! Будто грузовой самолет Hercules сделал спецзаброс.
В Кембурне все по-другому. Одна улочка даже напоминает мне Онфлёр, что в Нормандии. Когда я там брожу, то мне завидно.
У меня в Котсуолде тоже ничего, я думал, что решил проблему, но у меня там нет соседей, чтобы потрепаться, и нет других детей, чтобы ими восхищались мои собственные. В Кембурне вы можете бродить по магазинам, зайти в паб, в церковь и пойти на работу. У себя же я могу пройти два дня пешком в любую сторону и не получить ничего, кроме грязных ботинок.
У кембурнцев есть даже собственный сайт, на котором они продают соседям подержанные велосипеды и совсем даром обмениваются женами.
И у них нет таких прелестей деревенской жизни, как ежегодный рейс автобуса, оглушительные трактора, мужики в свитерах и лесопилка с ее воем. Тут, я думаю, даже звук насоса, накачивающего воздух в надувной минарет, будет слишком громким испытанием покоя местных граждан. Но лучшее, что есть в Кембурне, – это то, что он не в Оксфордшире. А это значит, что он построен не на моем заднем дворе. Это всего-навсего в Кембридже, и значит, что они влезли в садик к Джеффри Арчеру, который чуть не стал нашим премьер-министром.
Это самолет? Нет, это летающий овощ!
Наши вояки отказались от 60 истребителей Eurofighter, сказав, что стране нужнее деньги на Олимпиаду. Мерси вам, радетели. Это просто прекрасно.
Eurofighter должен был стать ярким примером общеевропейской кооперации. Прямо в лоб дяде Сэму. Самый мощный штурмовик по наземным целям за всю историю. Но его замысел и дальше будет болтаться в проруби, показывая остальному миру, что супердержав по эту сторону Атлантики больше нет.
Идея создания самолета принадлежит Британии, которая в семидесятые годы поняла, что надо строить новый самолет наземного базирования на смену истребителям Jaguar и Harrier. Мы не могли сами его построить, потому что тогда работали только три дня в неделю и пришлось просить у немцев и французов подмоги.
Французы сказали, что у них уже есть истребитель Mirage и им нужен только бомбардировщик морского базирования.
Немцы сказали, что бомбардировщик им не нужен, так как с некоторых пор они не собираются больше никого бомбить. Но им нужен истребитель. И совсем не нужен самолет морского базирования, потому что у них нет ни одного авианосца.
Проект был обречен, три державы подписали соглашение и отправились домой, чтобы начать обдумывать, что надо делать.
Чтобы понять безнадежность этого предприятия, представьте, что они делают не самолет, а овощ. При этом Британия вышла с картошкой, Франция – с пучком сельдерея, а Германия – с лобстером «термидор». Проект умер.
Но ненадолго. Тут пришли итальянцы и испанцы и решили, что им тоже надо принять участие в этом празднике. Подписали новый контракт, довольно внятный.
Количество рабочих часов и рабочих мест для производства самолета зависело от того, сколько истребителей будет покупать та или иная страна. Это честно. Но только не для французов. Они сказали, что возьмут половину рабочих мест, полный контроль и купят один самолет. Когда их после этого заявления послали, они ушли.
А с ними свалили и испанцы.
Команда выглядела теперь так: Британия, Германия, Италия, и в этом составе они продержались ровно двадцать секунд, после чего Испания вернулась в ряды. Итак, через пятнадцать лет после старта и за полтора года до того, когда военно-воздушные силы собрались менять самолеты, закипела работа.
