По возвращении в Тифлис, Грибоедов писал ко мне:
«Строфы XIII, XIV, XV. [23]
. . . . . . . . . .
Промежуток I—I/2 месяца.
Дорогой мой Фаддей! Я по возвращении из действующего отряда сюда в Тифлис 6-го августа занемог жестокою лихорадкою. К 22-му получил облегчение. Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился. Но в самый день свадьбы, под венцом уже, опять посетил меня пароксизм, и с тех пор нет отдыха: я так исхудал, пожелтел и ослабел, что, думаю, капли крови здоровой во мне не осталось».
Наконец, он отправился с супругою в Тегеран. Мрачные предчувствия стесняли сердце его более, нежели когда-нибудь, и он с каждым днем становился все грустнее, как будто знал, что приближается к гробу. Выписки из письма его к почтенной даме, которую он любил как мать, к В. С. М<иклашевиче>вой, дадут полное понятие о том, что происходило в душе его.
«Эчмядзин, 17 сент. 1828 г.
Друг мой, В<арвара> С<еменовна>! [24] Не пеняйте же на долгое мое молчание, милый друг; видите ли, в какую для меня необыкновенную эпоху я его прерываю. Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами, на высотах гор, где холод зимний. Нинуша моя не жалуется, всем довольна и весела: для перемены бывают нам блестящие встречи, конница во весь опор несется, пылит, спешивается и поздравляет нас с щастливым прибытием туда, где бы вовсе быть не хотелось. Ныне нас принял весь клир монастырский в Эчмядзине, с крестами, иконами и хоругвями, пением, курением; и здесь, под сводами этой древней обители, первое мое помышление об вас и Андрее. Помиритесь с моей ленью.
Как все это случилось! Где я, что и с кем!.. [25] Но мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь, предаваться на произвол случайностей и все далее от успокоения души и рассудка! А независимость, которой я такой был страстный любитель? Исчезла, может быть, навсегда, и как ни мило и утешительно делить все с прекрасным, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно, неопределенно!! Всегда ли так будет!! Бросьте вашего Трапёра и Куперову Praire, мой роман живой у вас перед глазами и во сто крат занимательнее: главное в нем лицо, друг ваш, неизменный в своих чувствах, но в быту, в роде жизни, в различных похождениях, непохожий на себя прежнего, на прошлогоднего, на вчерашнего даже; с каждою луною со мной сбывается что-нибудь, о чем не думал, не гадал».
«Табриз, 3 декабря.
Как я себя виню, что не послал вам написанных строчек три месяца назад! Вы бы не сердились на меня, а теперь, верно, разлюбили, и правы. Не хочу оправдываться. Андрей! Ты помоги мне умилостивить нашего общего друга. Хорошо, что вы меня насквозь знаете, и не много надобно слов, чтобы согреть в вас те же чувства, ту же любовь, которые от вас, моих милых, нежных друзей, я испытывал в течение стольких лет – и как нежно и как бескорыстно! Верно, сами догадаетесь, неоценная В<арвара> С<еменовна>, что я пишу к вам не в обыкновенном положении души. Слезы градом льются… Неужели я для того рожден, чтобы всегда заслуживать справедливые упреки за холодность (и мнимую притом), за невнимание, за эгоизм от тех, за которых бы охотно жизнь отдал. Александр наш что должен обо мне думать! [26] И это кроткое, тихое создание, которое теперь отдалось мне на всю мою волю, без ропота разделяет мою участь [27] и страдает самою мучительною беременностию: кто знает, может быть, я и ее оставлю, сперва по необходимости, по так называемым делам, на короткое время, но после время продлится, обстоятельства завлекут, забудусь, не стану писать; что проку, что чувства мои неизменны, когда видимые поступки тому противоречат? Кто поверит!..»
Сбылись предчувствия Грибоедова: он погиб жертвою народного неистовства в Тегеране. Не имея официальных известий о сем ужасном происшествии, я не могу писать об этом. Знаю только, что вражда возникла за армян, русских подданных, которые укрывались в доме посланника. Не только русские, но и добрые персияне, знавшие Грибоедова, сожалеют о нем. Целая Грузия оплакивает Грибоедова. [28]
Известие о смерти Грибоедова привезено в С. – Петербург 14 марта 1829 г., того же самого числа, ровно через год, когда он приехал с трактатом Туркманчайским!
Раны сердца моего растворились [29] … я не могу писать более… писал только для друзей, для знавших Грибоедова, в надежде, что все добрые, чувствительные люди извинят несвязность, сбивчивость этой статьи. Я был сам не свой! Мог ли я думать о холодных людях?
Примечания
Воспоминания Булгарина представляют собой первый серьезный основательный опыт биографии А. С. Грибоедова. Эти воспоминания до сих пор сохраняют для нас значение первоисточника. Текст их воспроизводится по публикации Н. К. Пиксанова с его примечаниями (А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1929), основанной на публикации «Сына Отечества» с дополнениями по седьмому тому Полного собрания сочинений Фаддея Булгарина. Новое, сжатое издание, исправленное и умноженное. П. 1844. С. 245—257. Примечания, подписанные «Изд.» и «Соч.», принадлежат Ф. В. Булгарину.
Воспоминания Булгарина были впервые напечатаны в январской книжке журнала «Сын Отечества» за 1830 год (№ 1, т. 9, с. 3—42) под инициалами Ф. Б. Автором, который в то время был совместно с Н. И. Гречем издателем журнала, были сделаны отдельные оттиски этих воспоминаний; один такой оттиск сохранился в библиотеке Пушкина – см.: Модзалевский Б. Л. Библиотека Пушкина // Пушкин и его современники. 1910. Вып. 9-10. С. 16. В том же году эти воспоминания были напечатаны во втором издании «Сочинения Фаддея Булгарина», часть 12.
Ф. В. Булгарин познакомился с Грибоедовым в начале июня 1824 года, вскоре по приезде Грибоедова в Петербург с рукописью «Горе от ума». Они сблизились очень быстро, и Булгарин объяснял это сближение тем, что Грибоедову издавна был известен добрый поступок Булгарина: помощь одному больному юноше, другу Грибоедова, в Варшаве, в 1814 году. Но видимо, дело было не только в этом добром поступке. Известно, что Булгарин принимал большое участие в судьбе Грибоедова: благодаря его журналистскому умению удалось напечатать отрывки из комедии в булгаринском альманахе «Русская Талия»; когда Грибоедов сидел под арестом в 1826 году, Булгарин с большим риском для себя пересылал ему книги и деньги; и наконец, позднее Булгарин часто выполнял поручения Грибоедова, присылаемые с Востока, по приобретению книг, вещей и по денежным счетам; он уведомлял также Грибоедова о новостях в ведомстве иностранных дел. Уезжая в последний раз на Восток, Грибоедов оставил Булгарину имеющий важное текстуальное значение так называемый «Булгаринский список» «Горе от ума» с надписью: « Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1828 года».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
