На Площади был бар, названный в честь Джона Гарварда. Там давали девять сортов пива на разлив. Джулиан взял по пинте каждого сорта, методично осушил до дна все девять кружек и влез в такси, которое довезло его до аэропорта. Продремав в аэропорту шесть часов, на следующее утро Джулиан повез свое похмелье домой, в Хьюстон, навстречу восходящему солнцу.
Вернувшись домой, он заварил себе крепкий кофе и принялся разбирать накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию – в почтовом ящике и на автоответчике телекомма. По большей части в письмах не было ничего важного, и Джулиан сразу отправлял их в мусорную корзину. Отец прислал интересное письмо из Монтаны – он отдыхал там со своей новой женой, к которой Джулиан относился весьма прохладно. Дважды звонила мать – просила денег, потом позвонила еще раз сказать, что все уже уладилось. Оба брата звонили по поводу казни пяти костариканских партизан – они внимательно следили за военной карьерой Джулиана и догадывались, что пострадавшая женщина была из его команды.
Учреждение, в котором Джулиан работал в обычной жизни, как всегда, разродилось целым ворохом мягких розовых листочков с ничего не значащей перепиской между разными отделами. Но все эти бумажки Джулиан должен был хотя бы мельком просмотреть. Он внимательно изучил только запись ежемесячного заседания факультета, просто на тот случай, если там вдруг говорилось о чем-то стоящем. Джулиан всегда пропускал заседания факультета, потому что с десятого по девятнадцатое числа каждого месяца был на боевом дежурстве. Но служебной карьере Джулиана в университете это могло повредить с одной-единственной стороны – сослуживцы ему завидовали.
Под кипой листков-памяток из университета обнаружилось еще одно письмо – оно пришло по почте, в обычном бумажном конверте. Маленький квадратик бумаги, адресованный «Дж».. Джулиан заметил выглядывающий из-под розовых листков уголок конверта и вытащил его, разбросав университетские послания. Он надорвал уголок конверта с красным штампом в форме языков пламени – письмо было от Блейз, которую Джулиану разрешалось называть ее настоящим именем – Амелия. Они с Блейз работали в одном учреждении, она была его куратором – в прошлом, а еще – доверенным лицом и партнершей в сексе. Джулиан никогда не называл ее «подружкой» – это звучало бы несколько неуместно, поскольку Амелия была на пятнадцать лет старше. Чуть моложе новой жены его отца.
В письме она распространялась о проекте «Юпитер» – исследовании в области ядерной физики, над которым они оба работали. Еще там были кое-какие скандальные сплетни об их начальнике, но Амелия отправила письмо в старомодном бумажном конверте не только из-за этого. «Когда бы ты ни вернулся, – писала она, – сразу же приходи ко мне! Разбуди меня или вытащи меня из лаборатории – все равно. Я страшно хочу тебя, мой мальчик. Приходи поскорее, и ты узнаешь, каково это – когда я страшно тебя хочу».
Вообще-то, Джулиан собирался залечь в кровать и проспать несколько часов подряд. Но этим можно будет заняться и попозже. Он разорвал письмо пополам и бросил клочки в утилизатор. Набрал номер Амелии, но потом положил трубку. Оделся, чтобы не замерзнуть на холодном утреннем воздухе, и спустился вниз, к своему велосипеду.
Ранним утром университетский городок был тих и прекрасен, красные георгины и азалии пламенели под ярко-синим техасским небом. На улицах не было ни души. Джулиан сел на велосипед и не спеша поехал к Амелии, наслаждаясь спокойствием, постепенно возвращаясь к реальной жизни – или к ее иллюзии. Чем больше времени он проводил в подключении на боевом дежурстве, тем труднее ему было воспринимать тихую и мирную, плоскую и однозначную жизнь как настоящую реальность. Более настоящую, чем существо с двадцатью руками и ногами, чудовищное божество с десятью сердцами.
Ну, по крайней мере, в этой жизни у него не бывает менструаций.
Приложив палец к сенсорному замку, Джулиан вошел в дом Амелии. Хотя было воскресенье и только девять часов утра, Амелия уже встала и сейчас мылась в душе. Джулиан решил, что не стоит устраивать сюрпризов и являться к ней прямо туда. Эти души – опасное местечко. Однажды он поскользнулся в душе, занимаясь сексом с неуклюжей девчонкой-подростком, и сильно разбил подбородок – ходил потом весь в синяках. Так что душ теперь не вызывал у него решительно никаких эротических мыслей – впрочем, наверное, и у той девчонки тоже.
Поэтому Джулиан просто прошел в спальню, сел на кровать Амелии и взял газету, почитать, пока выключится вода в душе. Амелия беззаботно напевала какие-то песенки и переключала душ то на легкие брызги, то на жесткие, массирующие струи. Джулиан представил ее, обнаженную, под струями воды и почти переменил свое мнение о душе. Но все-таки он не стал раздеваться и остался на кровати, упорно пытаясь вникнуть в суть газетных строк.
Амелия поднялась наверх, закутанная в полотенце, и на мгновение опешила, увидев Джулиана. Но она быстро пришла в себя:
– Помогите! Чужой мужчина забрался ко мне в постель!
– А я думал, тебе нравятся незнакомцы…
– Только один, – Амелия рассмеялась и улеглась рядом с Джулианом, мокрая и горячая.
Все наши механики много говорят о сексе. Подключение к сети само собой подразумевает две вещи, которые обычные люди получают посредством секса или даже любви, – эмоциональное слияние с другим человеком и, так сказать, проникновение в плотские таинства противоположного пола. Это особенность состояния подключения, и так бывает каждый раз. Более того, в таком состоянии ты находишься постоянно, все время, пока тебя не отключат от сети. И после того, как группу отключают, все обсуждают то, что чувствовали – в том числе и это, – поскольку все вместе разделяли это таинство.
Амелия была единственной из гражданских, с кем я мог сколько угодно обсуждать эту тему. Она искренне интересовалась этим и обязательно попробовала бы такое сама – но подобное, увы, было невозможно. Амелия потеряла бы свое положение, а может, и многое другое.
Восемь или девять процентов людей, которым вживляли имплантат, либо умирали на операционном столе, либо, что еще хуже, – после операции их мозг полностью отключался и переставал работать. И даже у тех из нас, кто благополучно пережил операцию, резко повышался риск сосудистых поражений головного мозга, в том числе и инсультов со смертельным исходом. А когда механик подключен к боевой машине, риск развития таких осложнений увеличивается в десять раз.
В принципе у Амелии была возможность вживить себе имплантат – у нее были на это деньги, и она вполне могла слетать в Мехико или Гвадалахару, в клинику, где делают такие операции. Но тогда она потеряла бы очень многое: недвижимость, пенсионный фонд – почти все, что у нее имелось. Людям вроде меня это не грозило – потому что мы получили имплантаты не по собственному желанию, и было бы противозаконно в чем-то ущемлять права человека, который находится на действительной военной службе. А Амелия была уже не в том возрасте, чтобы поступить в армию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
