И снова и снова щелочка между нами. Почему? И ты - не до конца мама. Почему? И от этого еще ближе мне твоя тоска. И пытаюсь убрать эту щелку моей верой в тебя сейчас. И от того, что не могу учиться, не смею, хотя и выросла и так мечтала с детства, вступить в комсомол, - теперь, как клейменая насмехаться начнут -, когда станут на собрании мое заявление разбирать. Скажут, что моя мать - враг народа. А ты ведь так и не попала "в народ", где-то сбоку болталась, именуясь пусть приятным для меня, но стыдным словом "интеллигентка".

А я от того, что не могу в комсомол, чувствую, что хуже, чем клеймо "враг народа" не может быть ничего.

Помнишь случай во время оккупации, когда подвыпивший немец помочился на меня под шнапсный хохот таких же. Ты страдала за мое унижение. А я тогда унижения не чувствовала, я только сказать об этом не могла, потому что скрывала главную часть истории, чтобы, если что, вас это не коснулось. Боялась: если раскроется - пропадут все. Даже убегать из дома собралась, да мать Вали Васиной отговорила.

Ты не знала ни про меня, ни про Валю Васину. Это ведь чистая случайность, что полумобилизованных, полупленных рабочих румын в тот день перебросили на другой участок дороги, а мы - шесть человек - остались под дождем со снегом, под мешками-зонтами рыться в грязи, вбивая камни в дорогу. Почему я согнулась над камнем и не шевельнулась, когда горячая моча в лицо брызнула? Я ведь сама втянула себя в эту авантюру, - хотелось еще раз навредить фрицам. Ты знала только про мочу и жалела меня за унижение. Я же могла отскочить? Немец был пьян и, в общем, добродушен. Можно было рискнуть, если все было бы просто так. Но я замерла до конца процесса, пока немцы не уехали посмеявшись.

И вот почему. Мимо нас два конвоира с автоматами вели группу людей к Машуку. Обходили по скользкой обочине, потому что мы как раз утрамбовывали новые булыжники, проходились по ним деревянными тяжеленными бабами. Те, что шатались или плохо притыкались, мы должны были подковыривать ломами, некоторые меняли, какие переворачивали и потом снова пристукивали. Тяжелая работа.

Мы - две девочки и четыре женщины - не справлялись. Но был приказ, и полицай велел долбить по второму разу. Да еще нудный дождь со снегом.

Зачем вели? Куда? Представился недавний Машукский "Бабий Яр". Против него я тоже поучаствовала, - ты это тоже знаешь и тоже не до конца. Но сейчас - не об этом.

Передний конвоир со взведенным автоматом споткнулся, или поскользнулся на глине и чуть не плюхнулся, или плюхнулся в грязищу - не видно было. Задний подлетел с перепугу к нему буквально на секунду. Один из цепочки (или не один, я не увидела) метнул в нашу сторону мальчишку. Пацаненок среагировал молниеносно, раньше, чем мы: выхватил у Вали лом, а с меня сдернул мешок на себя. Мы с Валей были ближе всех от него. Я согнулась под камнем, а Валя замерла, стоя под мешком. Остальные женщины тоже застыли.

Задний конвойный сразу вернулся, не обратив на нас внимания, цепочка обреченных снова замесила грязь. Никто не оглянулся. Тут-то и вырулили пьянчужки на мотоцикле, перемазанные глиной, но с песенкой:

Vor der Kaserne

Vor dem groBen Tor

Stand eine Laterne

Und steht sie noch davor...

Ее все фашисты повсюду пели во время оккупации.

Если б они были трезвые... Так что - обошлось. Только вот брызги. Слава Богу, на меня. Валя-то была без инструмента. Ее только мешок спас.

А ужас пришел, как только мотоцикл скрылся. Работать не могли, трясучка не проходила. Ни у меня, ни у Вали. Я видела ее вытаращенные глаза из-под мешка. Да и вся наша бригада побросала свои ломы, бабы и носилки. Мы с Валей пошли искать по домам лом для нее, - мальчик сбежал с ее ломом. До конца работы оставалось еще время, мы успевали. Надзиратель обычно приходил за полчаса до окончания работ.

Но самое страшное, чего мы боялись, это свидетелей. Женщины оказались очевидцами произошедшего. Одна из них Валина мама. Она была чуть дальше, да и все копошились поодаль от нас с Валей. Она все видела, но вам с бабушкой не сказала ни слова. Вторая бабушкина соседка - Сергеевна тоже, Анна Сергеевна, Аня. И та - тоже, когда тебе рассказывали, опустила все подробности. Третья - наша немка - Миля. У нее на войне погиб ее русский муж, и два мальчика таких, как тот, что убежал, - остались без отца. Один из ее сыновей должен был быть с нами на дороге, но он повредил ногу на работах, а второй - маленький. За нее мы тоже не волновались. А вот четвертая незнакомая, со станции Иноземцево. Рядом - соседский поселок Карась. Ты, наверное, не знаешь его, - мало бывала у бабушки.

Вот тут мы с Валей перетрусили: как она попала к нам в поселок, на наш участок дороги, мы не знали, а спросить боялись; из-за нее мы и сблизились так с Валей, что собрались на время скрыться. Но, слава Богу, все обошлось.

И мне было легко, что ты, мамочка, была со мной, хоть и нее знала истории до конца.

К чему я об этом? К тому, что мне легко постоять за себя, когда ты со мной. Сижу сейчас "в гостях" у наших с тобой "защитников", всматриваюсь в недавние события, и в связи с ними вопрос плывет по паутине, подбирается, паучок такой: скажи то, что мне унизительно "заказан" комсомол моей мечты, тебе это тоже кажется страшным, циничным унижением? Я уверена: за стенами тюрьмы ты тоже думаешь об этом. Это пострашнее унижение, чем моча от пьяного фашиста.

Это не твоя вина, что ты в тюрьме. Это несправедливо, правда, мамочка. Пойми меня. Я готова была работать в комсомоле, как я его представляла. Я о многом мечтала и все провалилось: не могу учиться музыке и пению, и даже - в нормальной школе. Не потому, что ты физически отсутствуешь, а потому что ты - там, откуда "дуют" все мои "невозможности", "незащитности". И сметают меня. Во мне самой .

Мое взросление и развитие строилось на парадоксах: немецкая колония Николаевка, Ленинград моих тетушек - снова глухая деревня Званка или карликовый городок - Луга. Строилось в зависимости от наличия книг в школьных и деревенских библиотеках, то есть от Тома Сойера, Маленького оборвыша, Гавроша, Павки Корчагина, закаляющейся стали, до стихов из антологии Шамурина через папин "поэтический храм" и русских классиков, с бабушкиной самшитовой этажерки.

До "высоко образовательных программ" я не дотянула. В моей голове кроме прекрасных стихов, завораживающих приключений героев повестей, некрасовско-лермонтовских бабушкиных песен звучали и советские песни, и патриотические призывы, и новости 37-х, и лозунговые шаблоны. И все вместе это путалось.

Мамочка, не отвечай мне на вопрос об унижении - тебе это нелегко. И я боюсь его. Я - с тобою. Я не пойду в комсомол. Надо делать выбор, а выбора нет, я предоставлена сама себе и не должна сломаться. Жизнь - это действия, борьба, открытия. И она учит лучше книг.

Видишь, опять шаблоны. Такой мой миг перевернутый. Прости.

Каждую ночь я произношу слова молитвы. Я помню их еще с Ленинграда, от тети Лизы. Слова непонятны, но они все о тебе. В каждом из них я посылаю тебе силу и веру. Я знаю - это поможет. Вот кончится следствие, и тебя отпустят. А молитва, мамочка, это такая добрая "идея", почти как комсомол. А что? Это разобраться, что к чему. Правда? Правда, в другую сторону...

А конкретно, сейчас - даже "к лучшему". Говорят: все, что ни делается к лучшему. Я была бы не я, если б не могла помолиться за тебя сейчас, ночью в эту минуту, в здании НКВД... Озорница я...

Я - стойкая, не усну и, сколько хватит сил, буду повторять: ты ни в чем не виновата. Ты вернешься из тюрьмы свободной и гордой, тебя оправдают. И я буду учиться. Правда?

Мамочка, только подскажи, намекни, как выжить с таким грузом, как притесниться к тебе? Презреть всех этих чужих дядек - следователей, обвинить эту жестокую власть, проклясть эту случившуюся бойню и как одну из ее ошибок - оккупацию? И как результат всего этого, оправдать нашу щелку? Сузить ее, сжать, убрать навсегда? Мне не дано быть судьей. Я стараюсь всех прощать.

Я же знаю, что ты тоже об этом думаешь. Даже в письмах твоих об этом.

ИЗ МАМОЧКИНЫХ ПИСЕМ

No 1

...Боже мой, за что я так наказана и когда же это кончится, знаю, что не кончится, а чего-то жду. Благородные поступки некоторых наших женщин, выражающиеся в том, что, попав в такое положение, как я, они прекратили переписку и всякую связь со своими близкими. Я их оправдываю, а сама не имею мужества поступить так же. Да. Верочка, я оставила бы себе только три дня жизни возле тебя, за эти три дня я дышала бы твоим дыханием, жила бы твоими желаниями. Ведь ты для меня все мое солнце, мой свет, мобй воздух, каждая минута твоей жизни была бы моей беспокойной жизнью...

No 2

...Я настолько много думаю о тебе, но так редко вижу тебя во сне, а вот сегодня видела, видела тебя взрослой, мы с тобой померились ростом, и ты оказалась выше меня, и во сне я только просила сказать мне твой адрес, а ты улыбалась и молчала. Ты не сказала мне ни слова. Может быть, сказала бы, но меня разбудили...

No 3 (к матери, моей бабушке)

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 41

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ego - эхо - Вера Лукницкая бесплатно.

Похожие на Ego - эхо - Вера Лукницкая книги

Тайный русский календарь. Главные даты - Дмитрий Быков - Искусство и Дизайн

Оставить комментарий